Доктор Нонна - Женский ликбез

– Толя, милый, сейчас девчонки вернутся! Быстро одевайся!

– Кларуууся, ты просто колдунья! Я себе дал слово: во время учебы никаких… Фу-ты! – Он одевался и улыбался любимой. – Все! Следующий раз встречаемся у меня дома. Правда, у меня противная сестра – Люська. Ей тридцать шесть лет, она старая дева. Хороший врач, умная, знающая, но характер! Зато у меня замечательные родители: мама и папа – профессура! – он взмахнул вверх рукой. – Папа даже учебник написал. «Пропедевтика внутренних болезней» называется. Никому не говори. Мы будем учиться по его учебнику!

Готовились к летней сессии они уже вместе. Клара познакомила своего избранника с родителями. Заметно было, что они смущались в присутствии Анатолия, хотя и были рады гостю. В белые ночи гуляли по Ленинграду, и каждый стремился подарить другому свой город: Кларина любимая Коломна сменялась Толиной Гаванью, Петроградская сторона – Литейным, Дворцовая набережная – Летним садом. Клара с восхищением смотрела на возлюбленного, декламирующего Пушкина, и вспоминала первый день знакомства с профессорской семьей.

Она тогда боялась и шаг ступить по блестящему паркету. Клара так внимательно рассматривала профессорскую квартиру, как будто оказалась в музее: паркет был выложен затейливым узором, ковры лежали в нужных местах, тяжелая резная мебель, зеркала и картины в позолоченных рамах, огромные люстры, немецкий фарфор, из которого они пили чай, – Кларе все было в диковинку. Даже у тети Мани, которая, по словам мамы, «богатая родня», она не видела такой роскоши.

Впервые Клара почувствовала, что она из другого мира. Но самое сложное впечатление произвела на нее Люся: сестрица была очень ухожена, весь ее облик напоминал Кларе стальной кинжал: дотронешься – порежешься! Короткая стрижка, рыжие крашеные волосы, холодные недобрые маленькие глаза. Она знала про себя, что некрасива, что у нее плоское, невыразительное лицо, мужеподобная фигура – и тем тщательнее следила и ухаживала за собой. Насколько обаятелен был брат, настолько отталкивала сестра. Злость на свою внешность она перетапливала в желчь по отношению к другим людям. Все у нее были плохие. Ни о ком не следовало отзываться хорошо. Надо отдать должное, часто ее характеристики были остроумны, но всегда злы. Она могла смеяться над физическими недостатками, над несчастьем других людей.

Однажды за чаем обсуждали новости, отец семейства прочел в «Вечерке» некролог по рано ушедшему из жизни актеру. Все сокрушались – какой молодой!

– Нечего его жалеть! Он был плохой артист! – как всегда резко бросила Люська, с силой намазывая масло на хлеб. Во всеобщем молчании, которого она даже не заметила, пододвинула к себе розетку с вареньем. Родители переглянулись, но не стали перечить ее словам. Людмила могла завестись со своей критикой человечества и его отдельных представителей на полчаса. Портить вечер никому не хотелось.

«А ты, матушка Людмила Сергеевна, таки дура», – подумала Клара. Вообще она заметила, что Людмила не могла ни дня прожить, чтобы не причинить кому-нибудь боль, казалось, разреши ей – и она всех будет щипать до синяков, а то и перекусает. «Ой, подальше от такой надо», – решила для себя Клара. Но понадеялась, что если что – Толик будет на ее стороне, он защитит. На том и успокоилась.

Родители у Толика и Людмилы действительно были замечательные. Мать – высокая, статная женщина, известный врач-психиатр. С Кларой она всегда была ровна, вежлива, не реагировала на ее промахи по части этикета (правда, это компенсировалось язвительностью Людмилы), неизменно спокойна и терпелива. Анна Михайловна внушала Кларе уважение, и она училась у нее такту, вниманию к людям.

Сергей Владимирович Птенцов – автор многочисленных медицинских монографий, «светило науки» – в быту был тихим, казалось бы, незаметным за монументальной женой, но при нем каждый гость, приходящий в дом, ощущал себя чуть ли не родней, во всяком случае, человеком, к которому проявлены нелицемерный, искренний интерес и доброжелательность.

– Люська у них ну просто ложка дегтя какая-то! В кого она уродилась – не пойму! – признавалась Клара подружкам в общежитии.

И все же сестра Толика притягивала к себе своей холодностью.

– Людмил, а как ты зубрила все эти косточки? «Mandibularis, Skapula…» У меня уже голова кругом.

– Вырабатывай систему. Например: Mandibula – челюсть. Похожа на манку – кашу. Манку жевать не надо.

Толик заливисто рассмеялся:

– Теперь мы точно не забудем! Ты умница.

Они с Кларой начали придумывать аналоги. Сразу стало весело и легко запоминать. Несмотря на то что Кларе очень хотелось близости, а в отдельной комнате Анатолия были все условия – она сдерживала свои порывы. Профессорская квартира навевала на нее смирение плоти и призывала к целомудрию и терпению. Толя балагурил, заигрывал во время перерывов в учебе, но тоже вел себя как-то скованно. Ему все время казалось, что Люська следит за ними…

Экзамены они сдали успешно и хотели вместе поехать на практику в Вологодскую область, но родители Толика устроили ему практику в Москве в Институте имени Склифосовского.

Клара уехала на месяц, а когда вернулась, Толик уже был совершенно чужой и сторонился ее.

– Подожди! – остановила она его после лекции. – Толя! Давай поговорим. Что произошло?

– По-ни-ма-ешь, Кла-ра, после твоего появления в доме пропали деньги… Крупная сумма…

Толик старался не смотреть на нее, видно было, что ему ее жаль и что он ее стыдится.

– Что? Где? – Девушка побледнела, сжала ладони, затем прикусила кулак, как делал папа, чтобы не отвечать, и, сорвавшись с места, побежала к автобусу.

Толик не догонял ее. Даже не окрикнул.

Три дня Клара лежала, ничего не ела и ни с кем не разговаривала. «Что же это? Неужели и Анна Михайловна поверила? И отец Толика?» – сверлили мозг отчаянные мысли.

Ольга, однокурсница, участливо гладила Клару и спрашивала:

– Ну, что случилось? Поделись, легче станет. Поешь вот, – она протягивала отварную картошку с соленым огурцом.

Наконец Клара встала, собрала вещи и сказала, обращаясь к Оле, хотя в комнате были еще Наташка и Даша.

– Оленька, Толику сказали, что я воровка, – она задохнулась от возмущения. – Он больше не хочет со мной встречаться. Я не знаю, как мне доказать, что я ничего не брала… Поэтому я решила бросить учебу, лишь бы не встречаться с ним никогда, вернусь к родителям, а там посмотрим.

– Ты что, Клара, с ума сошла? Ты же отличница! Всегда лучшая, – быстро говорила Оля, встав у двери, загородив выход. – Не пущу!

– Глупая. Так я завтра уйду. Запомни, подруга, я своих решений не меняю.

Клара взяла чемодан и вышла не попрощавшись. Она понимала, что срывает зло на девчонках и что это несправедливо. «А со мной справедливо?! А мне каково теперь?!» – спорила она сама с собой. И вдруг испугалась, что станет похожей на мегеру Люську.

– Вот и Нина приехала, доченька. Она сильная у нас, сразу вдохнет в тебя жизнь. Я даже не ждала ее, ей ведь скоро рожать!

Нина большим животом прижалась к Свете и заплакала.

– Сестренка моя, мне лететь нельзя было. Извини, что поздно, – сестры стояли, обнявшись, не утирали слезы. Клара тихо подошла и тоже обняла дочерей.

– Гриша! – позвала Клара мужа.

Пятидесятичетырехлетний мужчина, располневший в последнее время, быстро поднялся в дом. Он стоял и боялся приблизиться к дочерям и жене. Тихо опустился на стул.

– Ну, обедать будем? Девочки, надо подкрепиться, – скрывая волнение, буднично сказал он.

– Папочка! – Нина подбежала, взяла его за руки, ласково прижавшись к отцовскому плечу.

Отец сидел, опустив голову с кудрявыми черными волосами и просвечивающей сединой – «соль с перцем», и не смотрел на своих женщин. Гриша был еще интересным мужчиной. Бывший военный – полковник в отставке, он сохранил выправку и стать. Вся его жизнь заключалась в любви к Кларочке, которая создала из него короля в семье. Дочери знали, что все решает мама, но папа был на троне. Он очень любил и баловал своих женщин. Всю военную мишуру Клара научила его оставлять за порогом. Дома это был веселый, покладистый, добрый и интеллигентный мужчина, а в армии – первый матерщинник, балагур с сослуживцами и строгий с подчиненными начальник.

Накрыв стол, Клара продолжала свой рассказ, как будто и не прерывалась на приезд младшей дочери…

Родители обрадовались возвращению Клары. Но Фаина заметила грусть в глазах дочки. У матери была манера реагировать на события по-своему. Она даже не подала виду, что что-то изменилось, хотя в душе была счастлива, что дочь снова дома. Ну а радости отца не было предела. Он достал из шкафа конфеты, правда, соевые, но в семье любимые, и подсунул дочке.

– Поешь сладенькое. Это успокаивает… Вот я мальцом был на детском празднике в богатой семье. Адвокат Кац, у него дочка Софочка. Ее день рождения был, танцевала она с детьми в зале в кисейном платьице (его мой отец сшил, а вместо платы попросил пустить меня в дом), ну вот кружится она, кружится, музыканты играют – и вдруг упала, коленку расшибла. Ай-ай! В слезы! Если б я, Кларочка, так плакал, меня бы отец пришиб, да-да! А папаша ее (ой, и богатый человек!) вошел в зал и осыпал ее разноцветными конфетами. Я этот конфетный дождь всю жизнь помню. Никогда я не мог, красавица моя, устроить тебе такой чудесный праздник, – с грустью и чуть ли не с извинением сказал он.

– Папочка, миленький, все хорошо. Я спокойна. Правда!

– Да я вижу! – Он обнял единственное дите, и глаза его увлажнились. Яков стал слезлив, и в семье это знали. Отцу Клара сказала, что взяла академический отпуск.

Мама же не поверила ее сбивчивой речи, но ничего не спрашивала у Клары.

И только вечером, увидев, что дочка не пошла на учебу, предложила:

– Поедем со мной в Минск? Я хочу мальчикам на нашем кладбище памятник поставить.