«Что я сделала с нами», — думала Эйми, блуждая по квартире и разглядывая снимки. Она остановилась перед сделанной ею фотографией в стиле ню. Та же модель, в той же студии, но более целостный подход к изображению. И разумеется, не пять футов в ширину на семь проклятых футов в длину. «У меня хорошо получалось, — подумала она. — Так же хорошо, как и у него. Почему я сдалась?» Глядя на стены, она понимала почему.

Эйми никогда не смогла бы состязаться с вагиной размером 7x5 футов. Она никогда бы не смогла быть настолько храброй в своей работе. Она никогда бы не сумела убедить себя потратить тысячи долларов, взятые в долг на то, чтобы напечатать пятнадцать огромных снимков обнаженных тел. Она не была способна привлечь такие большие ресурсы ради достижения собственных целей. «Что, если у меня не получится?» — спрашивала она себя перед очередной попыткой. Мысль о провале вызывала у нее приступ тошноты. Неумение вкладываться в работу во всех смыслах и неспособность рисковать уничтожали ее креативность.

Он, наоборот, мог бы питаться риском и гадить неудачами. Он не задумываясь, выпросил у нее и у родителей в долг деньги, необходимые для того, чтобы напечатать эти первые пятнадцать великолепных снимков. Стоять перед изображением, которое положило начало его карьере, было для нее так же болезненно, как получить удар в грудь. Для него работа была на первом месте. И ему было наплевать на все остальное — и на все претензии, и на все ее пожелания видеть его достойным, ответственным человеком. Он не был вежливым. Он был дерзким и безрассудным. У него была карьера, а у нее — работа.

«Я могу все изменить, — думала Эйми. — Я могу быть храброй. Я могу рискнуть». Она сидела за кухонным столом и подсчитывала цифры — действие, обреченное с самого начала. Даже при всех затратах на няню, она думала, что будет в состоянии позволить себе не работать целый год при условии, что будет жить экономно и немного денег займет у матери. «За год, — размышляла она, — я, безусловно, смогу создать то, что позволит мне шагнуть к той жизни, которая, как я полагала, ждала меня по другую сторону колледжа. Жизнь, где я была бы независимой, где сама решала бы, как мне проводить время». Глядя на него, она понимала, что есть мир, где люди не вкалывают с девяти до пяти (или, как в случае Эйми, с десяти до полседьмого), мир, где люди полностью предоставлены самим себе. «Все, что мне нужно, это создать нечто удивительное, что понравилось бы всем, нечто прекрасное, что я смогу продать».

Фантазии Эйми были слишком призрачны, в них было слишком много прорех, через которые воздух просачивался наружу. Она не могла противиться фактам. «Если я уйду с этого рынка труда, я больше никогда не вернусь обратно. Если я потеряю медицинскую страховку, я, может быть, уже никогда не смогу получить ее снова. Я больше не стремительная газель. Я передвигаюсь медленно, я — приманка для тигра, и мне нужна защита посильнее, чем несбыточная мечта о том, как сделать свою жизнь лучше».

Перемены — это прыжок в неизвестность, а Эйми необходимо было убедиться в наличии пола, перед тем как встать с кровати. Это было роковой ошибкой. Ей вдруг захотелось сорвать огромную блондинистую вагину со стены.

Когда Эйми становилось невыносимо грустно, она запиралась в фотолаборатории, где проявляла и печатала фотографии. Она чувствовала, что это помогает ей сократить количество шагов на пути к той жизни, о которой она мечтала. Даже сейчас у нее было четыре или пять катушек, ждущих своего часа. Они взывали к ней, чтобы она посмотрела, отобрала и напечатала с них фотографии, которые все могли бы видеть и обсуждать. «Дай нам жизнь», — умоляли они ее, но она игнорировала их призывы. Химикаты могли повредить ребенку. Поэтому Эйми продолжала бесцельно бродить по квартире.

«Когда он сказал «привет», мне нужно было уйти». Но ведь его взгляд заставлял ее чувствовать себя такой особенной. Он втянул ее в круг своей самовлюбленности — сладкий и притягательный, вызывающий привыкание, высококалорийный, но недостаточно питательный десерт. Ей следовало разглядеть содержимое и сбежать раньше.

Первый тревожный звоночек прозвенел, когда она захотела стать обладательницей кольца с бриллиантом, которое он не мог себе позволить. Он уверял ее, что на самом деле она не хочет этот камень, что она слишком серьезна для такой ерунды, ведь это всего лишь буржуйский символ. Не то чтобы она действительно хотела камешек. У этой просьбы были иные причины. Если он не изменит свою жизнь до женитьбы, он уж точно не станет приспосабливаться к тебе, когда вы будете женаты. А перемены — это неотъемлемая часть компромисса, которым является брак. Пара радостных часов в городском управлении — вот и вся их свадьба. Потом они поспешили в мастерскую, чтобы закончить работу над фотографиями для его выставки. В ту ночь, когда она стала его женой, она еще не осознавала, что вся их свадьба свелась к разговору с владельцем галереи.

— О, конечно, теперь все понятно, — вслух сказала себе Эйми, глядя на город через большие окна.

Она вспомнила, что той ночью была очень взволнованна, когда ее представили хозяину галереи. Она надеялась, что он вспомнит молодую невесту, когда откроется ее собственная выставка.

— Какое-то время жизнь была хороша, — поведала Эйми городу за окном.

Благодаря их молодости и страсти даже нищета казалась им частичкой великой богемной легенды. Искусство двигалось вперед. Фотографии продавались. Дни рождения пролетали, отпразднованные с бутылкой дешевого вина, разлитого по одноразовым стаканчикам. Потом, развешивая фотографии для выставки в галерее, Эйми упала с лестницы и сломала запястье.

Не должно было быть никаких проблем, но оказалось, что галерея не застрахована от таких несчастных случаев. У Эйми не было вообще никакой страховки. Неделей позже, когда ее пальцы распухли и стали похожи на крошечные картофелины, Эйми, горько рыдая, рассказала все родителям. Ее мать пулей примчалась в город, как медведица мчится по горам, чтобы спасти своего медвежонка. Две недели и десять тысяч долларов — запястье было вправлено, и рука спасена. Но Эйми тоже была сломана. А он, несмотря ни на что, продолжал куда-то спешить, уверяя ее в том, что их жизнь была великолепна. Он не хотел идти ни на какие компромиссы.

Если бы вместо работы было пьянство, футбол или покер, она бы с самого начала увидела все как есть. Сидя в одиночестве в их квартире, Эйми говорила себе: «Нужно было настаивать на большом кольце. Он бы никогда его не купил, и тогда я бы поняла, как много на свете вещей, которые для него важнее, чем я».

С этими мыслями Эйми потушила свет и легла в постель. Она лежала в темноте в ожидании сна. Ждала и ждала. Через некоторое время Эйми начала делать то, что обычно помогало ей расслабиться. Она ласкала себя и изгибалась, но сегодня от этого не было толку. Руку начало сводить. В безмолвной пустоте квартиры зазвонил телефон.

— Привет, малышка. Что поделываешь? — спросила мама.

«Ну, мам, я мастурбировала, но потом поняла, что на самом деле хочу пожрать».

Эйми зевнула и попыталась сформулировать честный ответ, который не встревожит мать.

— Я пыталась расслабиться, но почувствовала, что голодна. Думаю о том, не заказать ли мне лазанью.

— О-о-о, звучит здорово! — прокукарекала мать. — Не хочу отрывать тебя от ужина.

— Да, наверное, я встану и поем, — сказала Эйми. Она старалась, чтобы ее голос звучал оптимистично и легко, потому что не хотела волновать мать. Если та забеспокоится, она соберет чемодан и сядет на междугородный поезд.

— Звони мне, когда захочешь, милая. Папа спит как убитый, поэтому звони даже среди ночи.

— Эй, я в порядке. Немного устала и ужасно голодна, но в порядке.

— Что ж, заказывай лазанью. Когда я приеду в следующий раз, привезу тебе домашнюю.

— Я люблю тебя, мам.

— Конечно, любишь. И я люблю тебя.

Эйми повесила трубку и вернулась к исходной проблеме. Хотелось ли ей мастурбировать или она хотела лазанью? Она относилась к тому типу женщин, которые почти всегда предпочитают секс еде. Теперь же она не была уверена в своих желаниях. Она не знала, какое чувство было настоящим, а какое вызвано гормональным всплеском. Не была уверена, бросил он ее или проявлял ответственность единственным способом, который знал. Эйми натянула пижаму вылезла из постели и набрала номер закусочной, расположенной на нижнем этаже здания.

Деньги всегда становились предметом споров. Похоже, это была единственная проблема, которую они обсуждали. После несчастного случая с запястьем она вернулась в школу и собиралась начать работать в юридической фирме, куда можно было устроиться даже с ее незаконченным образованием. Он отговаривал ее. Они бы как-нибудь свели концы с концами.

— Я не хочу сводить концы с концами, — заявила она ему. — Я хочу жить. Я хочу медицинскую страховку.

— Ты лишишься свободы.

— Свобода дорогого стоит, — ответила Эйми. — Она стоит рук и ног.

— Нет, — засмеялся он. — Только руки!

Она тоже рассмеялась, на мгновение, разделив с ним браваду черного юмора. Той ночью они ходили на открытие выставки, пили кофе и занимались любовью на рассвете. Она опоздала на занятия в школе в первый день, но не пропускала их во второй и ни в один из дней после этого. Она окончила школу с отличием и вышла на работу, которая требовала от нее раннего появления в офисе каждое утро, в то время как он продолжал жить жизнью, позволявшей ему не возвращаться домой по ночам. Он приходил за пару часов до того, как Эйми надо было быть на работе, прыгал в постель и будил ее.

— О, ты не спишь? — спрашивал он.

— Уже нет, — ворчала она.

— Значит, мы можем заняться любовью?

— Нет.

— Я читал, что секс во время беременности — удивительная штука. Все так считают.

— Не в семь утра.

— Вот как, сейчас семь?