— Это было круто. Спасибо большое, тетушка Марго, — сказал он с довольным вздохом, пытаясь не заснуть в такси по дороге домой. — И вам тоже спасибо, подруги тетушки Марго.

— Отлично, — прошептала Эйми, держа спящего мальчика на руках. — Я влюбилась. Я смогла бы делать это. Было непросто, но я действительно смогла бы делать это каждый день. Не могу дождаться, когда буду делать это каждый день. А ты, Брук?

— Было весело, — произнесла Брук задумчиво. — Если бы мы с Биллом разыграли нашу карточную партию иначе, наверное, у меня было бы, по крайней мере, двое детей, а может, и трое. Думаю, я могла бы воспитывать детей и в одиночку, но это слишком тяжело, даже когда у тебя много денег. Что ж, у меняло детей не будет, поэтому и переживать я не буду.

— Это был чудесный день, — прошептала Марго подругам. — Я рада, что у нас все получилось, но еще больше рада тому, что это закончилось. Я никогда бы не пошла на такое снова, даже за миллион долларов. Завтра приду на работу, и там никто не попросит меня помочь ему сходить на горшок. А в субботу я устрою себе сеанс массажа и маникюр, а еще сделаю эпиляцию. Потом пойду по магазинам. Мне наплевать, что я при этом теряю, — редкие визиты племянников все это более чем компенсируют.

Некоторое время они ехали в тишине, и вдруг Марго чуть слышно сказала: «Спасибо вам за помощь». Брук и Эйми улыбнулись в ответ. Подруги остались довольны общением и самим приключением.

Добравшись до дома, они обнаружили, что спящие дети слишком большие и тяжелые для того, чтобы нести их на высоких каблуках. Они разбудили мальчиков, и те, ворча, поплелись к лифту. В квартире их тепло встретила какая-то сказочная принцесса, которую они, кажется, уже где-то видели.

Сонные мальчики не заметили, что к их матери вернулось сияние королевы выпускного бала, которой она когда-то была. Адель протерла лица сыновей влажной салфеткой, выдала зубные щетки старшим и почистила зубы младшему. Марго, Эйми и Брук были шокированы, увидев, как хрупкая Адель перенесла по очереди на руках каждого ребенка из ванной на диван, где сняла с них брюки, рубашки и переодела в пижамы. Потом она уложила сыновей спать.

— О, привет, мамуля, — прошептал один из них, перед тем как погрузиться в сон.

— Как они себя вели? — спросила Адель.

— Великолепно, — ответила ей Брук, и та радостно улыбнулась в ответ.

— Как быстро пролетело время! — вздохнула Адель.

И Марго, предполагая, что невестка говорит об удовольствии, которое доставил ей этот проведенный в одиночестве вечер, сказала:

— Возвращайся в любое время, Адель, когда захочешь.

Адель же имела в виду, что ее мальчики растут слишком быстро. Но ей не хотелось огорчать несчастную, одинокую, бездетную тетушку Элли, которая была так добра к ней и ее детям. Вместо этого Адель просто улыбнулась своей золовке.

— Спасибо, Элли. Может быть, когда-нибудь.

11

Лодочки

Рано утром Брук зашла к родителям за платьем для бала, которое купил для нее Билл Симпсон. Это была безвкусная вещь из кружева цвета слоновой кости со стоячим воротником и низкой спиной. В последнее время все подаренные им вечерние платья были либо цвета слоновой кости, либо розовыми, либо белыми.

— Я думаю, он хочет жениться на тебе, — сказала мать Брук, рассматривая уродливый наряд.

— Он хочет, чтобы рядом с ним была невеста, — согласилась Брук. — Но я не уверена, что речь идет обо мне.

— Откуда ты знаешь, что не о тебе?

— Ну, мама, прошлой ночью я лежала с ним в постели голая, я касалась его, я танцевала и даже сосала, но ничего не помогло. Ты, наверное, очень рада, что спросила, — выпалила Брук.

— Вы, девушки, придаете слишком большое значение с-е-к-с-у, — ответила ей мать. — Наверное, он слишком много выпил.

— Возможно, — признала Брук. Хотя секс с Биллом, пьяным или трезвым, всегда был чем-то удивительным. Он был пылким любовником, а его член — длинным, толстым и идеально соответствовал ее телу. Тем не менее в последние годы проблема с преждевременной эякуляцией превратилась из временного отсутствия интереса в импотенцию. Их страсть сошла на нет, как континентальный шельф — Атлантический, а не Тихий. Как пляж наслаждается океаном, Брук какое-то время наслаждалась сексом с Биллом. Потом это внезапно закончилось, и ее выбросило в море.

И все-таки он до сих пор любил ее. И звонил ей почти каждый день. И по-прежнему посылал ей уродливые платья в надежде, что она будет надевать их на благотворительные балы.

— Может, у него закупорка мочевых путей, — предположила ее мать. — Твой папа ходил к великолепному урологу и…

— Если я услышу хоть одну подробность о папиных урологических проблемах, я рухну на пол и из моих ушей потечет кровь, — предупредила ее Брук.

— Ладно, я просто дам тебе имя этого доктора и номер его телефона. Я даже напишу его левой рукой, чтобы ты не могла узнать мой почерк. Тогда ты сможешь притвориться, что получила информацию от кого-то другого, если захочешь.

Мать Брук открыла свою записную книжку и начала искать номер телефона уролога, который сделал для них столько хорошего.

— Так ты думаешь, что виагра — подходящий подарок для мужчины, у которого есть все? — спросила Брук у матери.

— Не сравнить с очередным кашемировым свитером, — не задумываясь ответила та.

Пока ее мать записывала имя доктора, Брук вытащила платье из пакета и разложила его на диване.

— Ну, по крайней мере, попытаться стоит, — мать протянула ей клочок бумаги.

Брук взглянула на номер телефона доктора, гадая, как заговорить с Биллом об их сексуальных проблемах, не обидев его.

Она поднялась за матерью по лестнице, в ее спальню. Ей никогда не казалось необычным то, что у ее родителей отдельные спальни. Брук всегда полагала, что дело в дизайне. В спальне ее матери, оклеенной цветочными обоями персикового цвета в тон покрывалу, отцовской мужественности просто не было места. Спальня отца была оформлена в коричневых тонах и отделана кожей. В рождественское утро или когда кому-то из них с сестрой посреди ночи становилось плохо, они первым делом шли в спальню отца, зная, что наверняка именно там найдут папу с мамой, спящих под его коричневым клетчатым одеялом. И все равно мать нуждалась в отдельной спальне, чтобы оставаться наедине с собой в те дни и ночи, когда присутствие мужа в ее доме и жизни становилось по каким-то причинам гнетущим.

Брук закрыла дверь на случай, если мимо пройдет одна из горничных. Потом сняла платье с вешалки и надела его. У Брук были удачные гены, благодаря которым ее тело было совершенным. Ей не приходилось делать ничего для того, чтобы быть красивой. Она была настолько высокой и стройной, насколько может быть девушка, не походя при этом на парня. Последняя покупка Билла плавно облегала ее тело и открывала рельефную спину, отчего грудь казалась еще более плоской. Брук равнодушно покружилась и опустилась на скамейку у края кровати.

— По крайней мере, он всегда прилагает подарочный чек, — растягивая слова, произнесла мать, уютно расположившись на подушках. А потом добавила: — У твоего дорогого бойфренда совсем нет вкуса.

При этом она издала шаловливый смешок, который постепенно трансформировался в грубое и совсем не женственное ржание. Она смеялась все громче, а потом внезапно начала плакать.

— Бедная Элеонора, — всхлипнула она.

— Бедная Элеонора? Я думала, ты не в восторге от матери Билла.

— Да, она мне не нравится. Родная, на самом деле я чертовски зла на нее, ведь ее идеальный сыночек разрушил жизнь моей дочери.

С этими словами мать Брук залпом выпила джин-тоник, соскользнула с кровати и медленным шагом прошла в библиотеку, к бару своего мужа, чтобы налить себе еще.

— Прости, милая, — сказала она вошедшей вслед за ней Брук. — Меня не касается то, как ты рушишь свою жизнь.

— Мамуля, — позвала Брук, но ее мать не обернулась, завороженно уставившись на луч света, который преломлялся на гранях стакана в ее руке.

Тогда Брук прошагала через комнату и встала прямо перед матерью, своим телом закрыв свет, падающий из окна. Та, в свою очередь, продолжила избегать пристального взгляда Брук, сделав большой глоток из стакана.

— Посмотри на меня, мама, — потребовала Брук. — Билл Симпсон не разрушал мою жизнь. Ее разрушили татуировки.

Джин-тоник брызнул у матери из носа.

— Я люблю тебя, Брук, — засмеялась она. — Один Бог знает, как я люблю тебя. И я всегда хотела для тебя самого-самого лучшего. Мне так жаль, что твоя жизнь — полное дерьмо.

Какое-то время Брук, оцепенев, стояла с отвисшей челюстью и моргала глазами. Ее мать напоминала своим видом кота, которого поймали в тот момент, когда он мочился на дорогой ковер.

— Моя жизнь не дерьмо, — в конце концов выговорила Брук.

— Ну, на самом деле я не имела в виду дерьмо. Знаешь, родная, мне лучше не притрагиваться к джину. Он делает меня слишком честной. Я имею в виду, не честной, а… ну, ты знаешь. Просто мне очень жаль, что многие вещи так и не реализовались для тебя. Это твое рисование и свадьба. Ты так одинока. Мне просто очень грустно оттого, что ты ничего не добилась в своей жизни.

— Я счастлива, мама.

— Не пытайся меня одурачить, Брук, — нежно сказала ей мать. — Почему ты не переедешь в бабушкину квартиру на Пятой авеню? Ты живешь в этом ужасном домике с одной спальней, который ты называешь квартирой. У тебя даже нет кабельного телевидения!

— Кабельного телевидения! — воскликнула Брук. — Мамуля, у меня даже нет телевизора. И когда ты стала такой, такой… американкой?

Странный выбор определения. Мать Брук отреагировала на это, приподняв подбородок и вскинув руки. Эта женщина могла отследить своих предков до самого «Мэйфлауэра»[13]. Еще хоть толика американского в ней — и она была бы туземкой.