Майкла обозвали современной Айн Рэнд, а некоторые утверждают, что он вместе со своей теорией устарел. Признаю, порой этот парень весьма зануден, но кто бы что ни говорил, никогда не соглашусь, что он устарел. Он еще довольно молод!

Я читала одну книгу Айн Рэнд. Она называлась «Колодец»[1] или что-то в этом роде, я плохо помню, о чем шла речь. Там была одна девушка, которая работала допоздна и пила кофе, и почему-то из этого делался вывод что хорошо быть эгоистом. Я так и не дочитала до конца. И даже до колодца не добралась.

Забавно, что работу Майкла считают спорной. Он написал шестьсот пятьдесят страниц про то, что бездельников и мошенников надо убивать. Что тут спорного?

И все же, по-моему, в главном Зоя и Майкл едины, и поэтому они вместе. Они хотят спасти мир. Только не могут согласиться, что с ним не так и как бы это исправить.

У Зои на роду было написано найти друзей и парня, которые знают все. Иначе откуда бы к ней поступал постоянный поток неприятных сведений, чтобы она могла не менее двух раз в день расстраиваться из-за вещей, которые ей неподвластны? Особенно она любит переживать из-за Ближнего Востока, людей, которые носят мех, нечестных выборов, какого-нибудь бухгалтера, обманувшего большую компанию, системы здравоохранения, падения здоровья нации, добычи алмазов, русских, которым принадлежат нефтяные компании, некоторых сортов рыбы и еще из-за чего угодно.

Лучше бы моей сестре найти новых друзей. Конечно, она умная и все такое, но в ней скрывается совсем другая женщина. Ее-то я как раз и люблю. Ведь стоит Майклу выйти из комнаты, как Зоя начинает переключать новостные каналы, ища повтор «Я люблю Люси». Вот истинное лицо моей сестры. По мне, так Зое стоило бы запретить смотреть новости. Из-за них она постоянно плачет.

Хуже всего было, когда почти легализовали марихуану, а потом передумали. У Зои было не меньше пятидесяти аргументов за легализацию. Много месяцев после этого она больше ни о чем говорить не могла. Майклу приходилось просить ее понизить голос, когда мы были на людях.

Любой другой человек умудрился бы всех достать, если бы так зациклился на чем-то. Но Зою, с ее ростом одиннадцатилетнего ребенка, очень трудно принимать всерьез, даже когда она злится, особенно если на ней надето что-то, купленное в «Гэп кидз». Бедняжка, она в самом деле любит «травку».

Если честно, куда больше, чем о мире, катящемся в тартарары, Зоя беспокоится обо мне. Она боится, что я потерплю финансовую катастрофу. Поэтому мне постоянно приходится выслушивать нудные разглагольствования о порочности системы, которая затягивает людей вроде меня в долги.

Не пойму, почему она так волнуется. Я всегда могу рассчитывать на свои кредитные карты.

Если бы Зоя меньше тревожилась о моих финансах, то давно бы просекла, сколько лет потратила даром, не ходя со мной за покупками. Видели бы вы ее, когда я приношу домой обновки! Не переставая повторять, что мне надо все немедленно отослать назад, сестренка торопливо разворачивает упаковочную бумагу, чтобы поскорее добраться до того, что внутри. Лучше бы ей отказаться от попыток спасти мир. А то не удается побыть просто девчонкой. У нее не жизнь, а сплошная работа.

И больше всего Зоя старается защитить меня от вещей, которые огорчают только ее. Она ничего не может с собой поделать. Ей непременно надо быть моей старшей сестрой. Никогда не забуду, как мы сидели на качелях (я внизу, она вверху), и Зоя услышала, как один мальчик назвал меня толстой. Почему он так сказал, ясно любому. Сестре ни разу не удалось коснуться земли ногами, пока мы качались. Она всегда была необычайно маленьким ребенком и весила тогда не больше сорока фунтов. Даже теперь, уже взрослая, она весит всего девяносто, и это сразу после обеда.

Я не уловила, когда меня обозвали толстой, но Зоя услышала и начала плакать. Сначала она даже отказывалась объяснить из-за чего.

— Что случилось? — пришлось крикнуть мне пятьдесят или шестьдесят раз.

— Видишь того мальчика? — выдала она наконец.

— Да! — ответила я. — Того, симпатичного? — Должна признать, в тот момент я очень увлекалась мальчиками.

— Он не симпатичный! — заорала Зоя. — Он назвал тебя толстой!

Ну, значит, не судьба нам стать парой.

— И что?

— Ну, — всхлипнула она, — а я ничего с этим не смогла поделать.

— А как? — снова заорала я. — Ты висишь в десяти футах над землей!

— Знаю, о том и плачу. Посмотри на меня, я, твоя старшая сестра, слишком маленькая, чтобы тебя защитить!

Да, пожалуй. Ее едва видно от земли.

— Ты можешь помочь мне по-другому, — утешила я.

Тем же вечером Зоя написала страшную историю про меня и того мальчика, который назвал меня толстой на детской площадке. Лучше я не стану пересказывать сюжет; скажем так, без каннибализма не обошлось, и я в итоге стала еще толще, а парень, который обзывался, перестал существовать. С тех пор и началось «отчитывание людей на бумаге».

Как только Зоя слышит мои шаги, она кричит: — Ты дома!

— Меня взяли на работу! — восклицаю я.

Она подскакивает и обнимает меня. Потом вспоминает, что не любит «Причуды» и все с ними связанное, и пытается успокоиться, но снова начинает прыгать.

— Получилось! Получилось! — говорит она, сцепляя руки в замок. Потом Зоя придумывает на ходу песенку и исполняет дикий танец, вроде пого. Похоже, совсем обкурилась.

Звонит телефон и приводит ее в себя. По пути к телефону она бросает:

— Надеюсь, новая работа не послужит предлогом к тому, чтобы удариться в очередной загул по магазинам?

Вечно сестра находит, о чем беспокоиться. Это уж совсем неподходящий случай.

— Смешно, — отвечаю я, отворачиваясь от нее и начиная составлять в уме список необходимого.

Неожиданно Зоя произносит фразу, означающую: случилось что-то серьезное.

— Ничего себе…

Так, что-то случилось.

— Ничего себе что? — спрашиваю я, на самом деле не желая знать.

— Ничего себе, у тебя месячные на новой юбке, — поясняет Зоя.

— Правда? О чем ты?

— Ну, или тебя прострелили, или у тебя месячные. Вся юбка в крови! — Она закрывает рот руками. Мы обе ненавидим кровь.

— Где? — спрашиваю я, оглядывая себя. Крови не видно, ни красной капельки на бежевой юбке.

— Обернись и посмотри в зеркало, — отвечает сестра, прикрывая глаза рукой. Ясно, юбка испорчена. Телефон звонит и звонит как бешеный. Зоя снимает трубку.

— Алло? Привет! И я… Можно я перезвоню попозже? — Трубка с грохотом положена.

— Кто звонил? — кричу я из ванной, изучая в зеркале огромное пятно в задней части юбки. Такого я, пожалуй, не видела.

— Майкл.

— Почему ты не стала с ним разговаривать?

— Потому что у тебя месячные, Хлоя, и я не могу ни с кем говорить, пока не выясню, в какой именно момент это случилось.

— Зачем? Какая разница? — спрашиваю я и тут же понимаю, что ее беспокоит. До или после интервью? Вот в чем вопрос, верно? Снимаю юбку, пихаю ее в пакетик, потом в пакет из супермаркета, а потом в красивый пакетик. Отнесу ее в химчистку в другой части света. Обернувшись полотенцем вокруг талии, я начинаю вспоминать сегодняшний день шаг за шагом. Долго думать не приходится.

— Слушай, многие девочки в приемной захихикали, когда я сказала «Простите, какое сегодня число?», — сообщаю я Зое. — Это не слишком смешно, верно? Конечно, если у говорящей нет огромного пятна от месячных на юбке.

После неожиданного хихиканья и самого интервью я привстала со стула, чтобы поправить портфель. Когда я обернулась, Руфь откровенно смотрела на нижнюю половину моего тела, что можно было объяснить тысячью способов. Похоже, ее всего-навсего поразило количество крови, льющееся из меня без моего ведома. Так-так-так! Пока я сидела в кабинете моей новой начальницы, у меня жутко заболел живот. Такое случалось со мной каждый месяц с тех пор, как мне исполнилось двенадцать. Перед тем я почувствовала холодок между ног, который с присущей мне гениальностью приняла за волну счастья. Ясно. Пятно видели все.

Зоя заходит в ванну и отталкивает меня в сторону. В таких случаях ее порой начинает мутить от горя. Очень вероятно, что даже вырвет. Я выхожу наружу, потому что не переношу рвоту. Сестра не в силах вынести мой позор, она все еще считает, что должна защищать меня от подобных неприятностей. Но дело уже прошлое, а помочь мне разобраться со случившимся Зоя не в состоянии, потому что склонилась над унитазом, поэтому… надо помочь ей.

— Может, меня и взяли на эту работу, потому что они принимают только людей, которые являются на собеседование с неприличным пятном на одежде.

Ответа нет. Звуки рыгания.

— Если бы не заметное пятно на юбке, — пробую я снова, — могло оказаться, что начальница смотрит на меня по другой причине — ну, по которой девушки смотрят друг на друга. Нехорошо бы вышло, если она бы влюбилась в меня, — кричу я из коридора.

Рыгание.

Вдруг она заболела?

— Я ужасно хотела работать там и в конце концов могла выйти за нее замуж, но лесбиянка из меня никакая. Ты же знаешь, как я не люблю волосы на теле.

Сработало!

— Перезвони Майклу, — говорю я.

Зоя держится за голову, но я вижу, что ей лучше.

Майкл готов дожидаться сколько угодно, пока моя сестра перезвонит ему. Он очень терпеливый и хорош собой — в особом, небрежном и мрачноватом стиле. Все удивляется, как две сестры могут быть настолько разными. Ему и невдомек, насколько мы похожи. У нас даже имена рифмуются. Порой слишком умные люди не замечают самые очевидные рифмы.

Я принимаю душ и мою голову, размышляя, что бы надеть завтра. Выйдя из ванной, накидываю халат и причесываюсь.

Сестра говорит с Майклом по телефону, в основном о каком-то тенденциозном репортаже, хотя и о Нью-Йорке. Меня ужасает мысль о том, что сестра уезжает. Конечно, это было запланировано, однако жить в большом городе одной мне пока не приходилось, и совсем не хочется.