— Я не шучу.

— Тогда ты просто больна.

— Я абсолютно здорова, так же, как и ты. И в твоих фантазиях тоже нет ничего ненормального. Только они чуть подробнее и романтичнее, нежели фантазии других женщин. Что плохого в том, чтобы отправить придуманное тобой в редакцию? Пусть они станут частью сборника.

— Ты еще спрашиваешь «что плохого»?! — закричала Элизабет. — Тебе не приходило в голову, что у меня растут двое детей?!

— Но они ведь не покупают такие книги, не так ли?

— Не напирай, Лила! Твое предложение иначе как абсурдным не назовешь. Я никогда в жизни не смогу решиться на такое, а если и сделаю, то потом места себе не найду.

— Да, ты мать, ты вдова, но тебя не назовешь «синим чулком». Ты молодая привлекательная женщина, муж которой, так уж случилось, погиб. Ты же читала: они хотят получать рассказы от «среднестатистических» женщин, таких, как ты или я. Единственное, в чем ты выпадаешь из «среднестатистического» уровня, так это тем, что у тебя половая жизнь попросту отсутствует. Но, — торопливо продолжила Лила, видя, что Элизабет вот-вот взорвется, — ты ведь будешь не просто посылать свои рассказы в редакцию, тебя ждет вознаграждение. Если в чем-то твоя жизнь ущербна, это отчасти восполнит пустоту.

— Я не могу… Не знаю, как тебе вообще пришла в голову мысль, будто я на это способна!

— Послушай, — сказала Лила, хлопнув по столу, — ты станешь записывать свои фантазии столько, сколько захочешь. Я сделаю остальное. Я подпишу их, придумаю псевдоним. Я сделаю все: тебе останется только получить чек за отобранные редактором работы.

— Чек?

— Ты что, не дочитала?

— Я до этого не дошла.

— Смотри, вот здесь. — Лила ткнула пальцем в абзац, где говорилось о денежной премии. — Видишь, они платят по двести пятьдесят долларов за фантазию, которую отберут для книги, причем объем совершенно не важен: она может быть короткой или длинной. Эпоха тоже не имеет значения: хочешь, фантазируй на тему прошлого, хочешь — о современности. Можешь писать от первого, можешь от третьего лица.

Элизабет и себе боялась признаться, что рекламное объявление ее заинтересовало. Однако, как только речь зашла о деньгах, а не о каком-то неуловимом моральном удовлетворении от того, что твои фантазии прочтут другие, дело приняло для Элизабет привычный оборот. Джон застраховал свою жизнь, но тех денег, что она получила после его смерти, хватило лишь на открытие магазина. С самого начала он благодаря своему удачному расположению в фойе респектабельного отеля стал приносить стабильную прибыль, хотя и не особенно большую. Элизабет не могла отнести свою семью к разряду малообеспеченных, но они и не могли позволить себе ничего лишнего. Расходы возрастали по мере того, как взрослели дети. Элизабет не раз с тревогой задумывалась над тем, откуда возьмет средства, чтобы дать им образование.

С другой стороны, зарабатывать деньги, записывая свои сокровенные фантазии для того, чтобы их потом читали другие, казалось постыдным и низким занятием.

— Я не писательница, — выдавила Элизабет.

— Откуда ты знаешь? Разве ты пробовала? Ты всегда лучше всех знала литературу. И потом, насколько мне известно, девяносто девять процентов всех романов — чистейшая фантазия. А у тебя воображение работает как надо. Лиззи, — задушевно уговаривала ее Лила, — быть может, это то, к чему ты стремилась всю жизнь! Я не знаю никого, кто бы так любил мечтать. Пора тебе превратить это увлечение в деньги.

— Я не смогу, — неуверенно возразила Элизабет.

— Но почему? Все останется твоим маленьким секретом. В секретах есть особая прелесть. Помнишь, мы приклеили бабушкины тапочки к полу в кладовке? Никто так и не узнал, чьи это проделки.

— Я припоминаю, что эта блестящая идея также принадлежала тебе. А насчет «не узнал» — тут у тебя нелады с памятью. Я-то помню, как меня отшлепали.

— Веселье того стоило, — пожав плечами, возразила Лила.

Элизабет вздохнула: Лила никогда за словом в карман не лезла.

— Даже если я решусь, у меня все равно не будет времени.

— Чем еще тебе заниматься по вечерам?

Лила попала в точку, и Элизабет пошла к кофеварке на буфетной стойке.

— Мне будет стыдно давать кому-то читать свои фантазии.

— Отлично! Это означает, что они пикантные и сочные. Им только того и надо. Видишь: «Недвусмысленные, но в рамках приличий», — процитировала Лила. — Это значит, что они должны быть подробные и грязные, но без садизма.

— У тебя чересчур вольная интерпретация.

— Ну ладно, так ты займешься этим или нет?

— Нет. Если тебя так зацепила эта статья, почему бы самой не попробовать?

— Потому что у меня нет твоего творческого потенциала. Когда мы играли в «заставь поверить», сценарии всегда составляла ты, я только заучивала свою роль.

Элизабет чувствовала, что ее сопротивление ослабевает. Это могло бы послужить своего рода освобождением от навязчивых идей. Подходящий способ избавления от избыточной сексуальности. Быть может, судьба бросала ей вызов… или спасательный круг, за который надо ухватиться. Что-то такое, что было бы только ее делом, ее и ничьим больше. Нет, не тем, что она делала для детей или бизнеса, а для себя как для женщины. Она так редко давала себе поблажки!..

— Не знаю, Лила, — задумчиво проговорила Элизабет. — Все это кажется мне таким… таким…

Элизабет замолчала не договорив. На своем дворе Тед Рэндольф из досок и проволоки мастерил вольер — готовил место для выгула щенков. Мэтт помогал ему, подавая гвозди. Мэган, сидя на качелях, которые прежний владелец дома соорудил из чурбака и дубовой доски, давала советы. Малышка, свернувшись в клубок, мирно спала у девочки на коленях.

Но внимание Элизабет привлекли не дети. Рубашка Теда распахнулась, открыв взгляду мускулистую грудь с темными курчавыми волосами и плоский живот; развитые мышцы рельефно выступали под загорелой кожей. На бровь упала прядь влажных от пота волос. Он рассмеялся над каким-то замечанием Мэтта, откинув голову назад, словно нарочно выставляя напоказ сильную загорелую шею. Потом он поднялся, стряхнул песок с джинсов, и Элизабет не могла не заметить, как плотно они обтягивают стройные бедра.

— В чем дело?

Лила подошла к сестре и выглянула в окно. Элизабет услышала, как присвистнула младшая сестра. Некоторое время они обе молча разглядывали Теда Рэндольфа, пока тот, взвалив на плечо неиспользованную доску, не пошел в гараж. Мэтт и Мэган отправились следом с гордым видом верных оруженосцев.

Элизабет повернулась к сестре спиной, якобы для того, чтобы налить себе еще одну чашку кофе.

— Как ты там про него сказала? «Пожилой»? — с коварной усмешкой заметила Лила.

— Я сказала, что не смогла определить его возраст.

— Лиззи, мужчины, чей возраст ты не можешь определить, не имеют возраста. Их называют зрелыми мужчинами. Если он так потрясающе выглядит, то какая тебе разница, сколько ему: пятьдесят или сто пятьдесят?

— Мне — абсолютно никакой. Я устала повторять, что сосед меня абсолютно не интересует. Но ты никак не успокоишься.

— Какого цвета у него глаза?

— Голубого, кажется.

Синие, искристые, цвета темного сапфира.

— А чем он зарабатывает на жизнь?

— Он… Кажется, владеет цементной компанией. Об этом мне рассказывал кто-то из соседей, когда Рэндольф только въехал. У него на джипе сбоку трафарет с названием фирмы.

Лила щелкнула пальцами.

— Ну конечно, «Бетон Рэндольфа: надежность и уверенность». Его грузовики можно увидеть на любой стройке города. Должно быть, он не беден.

— Мама всегда учила нас не обсуждать финансовое положение посторонних.

Лила давно позабыла материнские наставления, и то, что мать считала вульгарным, давно стало для младшей сестры нормой жизни. Она беззастенчиво высунулась из окна, надеясь увидеть соседа вновь.

— Ты видела, как он нес свой инструмент?

Элизабет резко обернулась, и Лила рассмеялась:

— Вот оно! Я подумала о его молотке, а ты о чем?

— Ни о чем! — отрезала Элизабет.

— Да? А о чем же я думаю?

— О том, что у меня начинается роман с соседом. Да, он милый человек и неплохо относится к детям, терпеливо сносит их выходки. И это все!

— Да уж, ты воздаешь должное его солидному возрасту, — ехидно заметила Лила. — Почему же тогда позволяешь детям у него бывать? Тебе не кажется неприличным беспокоить старичка во время послеполуденного отдыха?

Элизабет круто развернулась, рискуя опрокинуть кофеварку, и, посмотрев Лиле прямо в глаза, сказала:

— Откровенно говоря, я благодарна ему за то время, что он проводит с детьми, особенно с Мэттом. Мальчику необходима мужская компания, но на этом все и заканчивается, Лила. Меня никогда бы не смог увлечь такой мужчина, как мистер Рэндольф.

— Ты давно проверяла пульс, Лиззи? Если тебя не в состоянии привлечь такой мужчина, как Рэндольф, то ты — труп.

Элизабет вздохнула:

— Видишь ли, он мужчина не моего типа. Он слишком… слишком приземлен. Все эти мускулы… Ты же знаешь, в мужчинах меня больше привлекает духовная сторона, а у него все ушло в силу и в рост…

— Да уж… — Лила выразительно облизнула губы.

Элизабет предпочла сделать вид, что не заметила этого.

— Парни в строительных касках не в моем вкусе. С ним и поговорить-то можно, наверное, разве что о качестве бетона.

— Что-то я не заметила на нем строительной каски, — заявила Лила, подмигнув. — Впрочем, неважно, что у мужика на голове, важно то, что у него ниже пояса, а с этим, как я вижу, все благополучно.

— Знаешь, Лила, ты меня достала! Что за пошлости! Уличные шлюхи оценили бы твои шуточки, с ними ты бы нашла общий язык!

Лила только рассмеялась в ответ.