Эти критические высказывания возмутили г-жу Дон.

Она усадила маленького Адольфа к себе на колени и постаралась утешить его.

— С сегодняшнего дня, — сказала она ему, — при поддержке моего мужа я собираюсь создать у себя нечто вроде маленького двора. Я сделаю все, от меня зависящее, чтобы эти люди обожали меня, подчинялись мне и слепо следовали за мной. Чтобы доставить мне удовольствие, они помогут тебе. И когда я скажу: «Он прекрасно выступил», — все начнут аплодировать тебе. Когда скажу: «Он очень умен», — все станут кричать, что ты гений. Короче, из поклонения мне они станут угодничать перед тобой…

Приободрившись, маленький Тьер осушил слезы, и так как у него было доброе сердце, он увлек свою любовницу на диван и лучшим из способов выразил ей свою признательность…

В июле 1831 года Тьер вторично поднялся на трибуну. На этот раз друзья г-жи Дон успели подготовить Национальное собрание, и оратор имел большой успех. Софи, расточая то тут, то там двусмысленные улыбки, не скупясь на обещания одним и позволяя некоторые вольности другим, добилась того, что в конце концов, навязала всем своего маленького человечка.

Завоевав трибуну, Тьер практически никогда больше ее не покидал. На каждом заседании он карабкался, точно гномик, просил слова, цитировал Вергилия, Тацита, Руссо, Вольтера, упивался собственными фразами и, наконец, совершенно оглушил своим марсельским краснобайством самую недоброжелательную часть депутатов.

В конце июля 1832 года, стремясь вознаградить его за все огорчения, г-жа Дон решила повезти Тьера на месяц в Тун, где вместе с мужем и дочерьми собиралась провести курортный сезон.

Через несколько недель вся компания была уже в Венсене и играла перед соседями убедительный спектакль милого доброго семейства.

Тьер никогда не был так счастлив, как в дни своего волшебного отпуска. Каждый день они совершали долгую прогулку, и тогда все удовольствия сливались для Адольфа в одно целое. Одной рукой он ласкал Софи, а другой, если можно так сказать, говорил о политике с г-жой Дон.

Этому идиллическому существованию неожиданно наступил конец, после того как от короля однажды пришло послание. Луи-Филипп, срочно нуждавшийся в человеке, не обремененном чрезмерной щепетильностью, для эффективной борьбы с министром Дюпеном, чья значительность начинала мешать, призывал к себе Тьера. Последний, поняв, что ему улыбнулась удача, обнял г-жу Дон, вскочил в карету и, весь взмыленный, примчался в Тюильри.

— Только вы можете помочь мне сформировать правительство, — сказал ему Луи-Филипп. — Тьер пожалел, что рядом не было Софи: ей было бы приятно услышать это, и спросил, чем он может быть полезен монарху.

— Спасите меня от Дюпена, который мечтает о президентстве. Убедите Сульта, подберите подходящих людей, и вы получите портфель министра.

Ровно через неделю кабинет был составлен, и Тьер стал министром внутренних дел.

Как только он уселся в министерское кресло, любовнику г-жи Дон пришлось заняться крайне деликатным делом: речь шла о необходимости арестовать одну из самых известных женщин Франции. Осуществленный публично, на глазах у большого количества свидетелей, этот арест, без сомнения, обеспечил бы министру благорасположение короля и безграничные его милости. Женщиной, против которой ему предстояло бросить все полицейские силы королевства, была герцогиня Беррийская, мать герцога Бордосского, ставшего Генрихом V после отречения Карла X…

Надо признать, что обаятельнейшая герцогиня с некоторых пор вызывала массу беспокойства у Луи-Филиппа. После Июльской революции она последовала за королевской семьей в Англию и сразу установила прочные контакты с бесстрашными легитимистами, целью которых было свергнуть Июльскую монархию и возвести на престол ее сына.

21 января 1831 года, оповещенная об этих планах, она торжественно объявила о своем согласии принять титул регентши королевства «по прибытии во Францию».

Герцогиня покинула Англию 17 июня, высадилась в Роттердаме, пересекла Германию, Тироль, Ломбардию, Пьемонт и прибыла в Геную под именем графини де Сагана 8 июля.

По просьбе Луи-Филиппа король Сардинии Карл-Альберт отказал ей в пристанище, и

изящная заговорщица поселилась в провинциальной гостинице в Масса. Там она провела зиму, принимая у себя вандейцев, легитимистов, бывших офицеров Карла X, готовых принять участие в заговоре против узурпатора, а также сотни тайных агентов. Всем и каждому она обещала в будущем оказать доверие:

— Мы непременно добьемся успеха, потому что мы боремся за самую прекрасную и самую благородную цель нашей жизни! Кому во Франции хватит смелости встать на пути матери, требующей вернуть сыну наследство от имени шестидесяти королей и восьми веков славы?.. А между тем, чтобы вернуть престол Генриху V, достаточно, как уверяет господин Шатобриан, опрокинуть горшок с монархией домашнего приготовления…

Надо помнить, что в жилах этой тридцатичетырехлетней женщины бурлила неаполитанская кровь. В обстановке бесконечных разговоров о политике в кругу участников своего маленького двора в Масса она приметила одного молодого адвоката из Нанта по имени Гибург. Внешность его была так привлекательна, что вскоре она сделала молодого человека своим обычным любовником.

Это позволило ей немного успокоить свои нервы накануне затеянной ею грандиозной авантюры.

Наконец 24 апреля 1832 года она отплыла во Францию в сопровождении небольшой кучки своих приверженцев. 30 апреля в 3 часа утра корабль высадил ее на пустынный берег поблизости от Марселя. Несколько легитимистов уже ждали ее, спрятавшись в прибрежном сосняке. Увидя ее, они бросились ей навстречу.

— Мы опрокинем горшок! — сказала она спокойно, без пафоса.

Остаток ночи она провела она уединенном хуторе, оставив марсельцев, которые не читали Шатобриана, в явном замешательстве и слегка обеспокоенными…

На следующее утро герцог д'Эскар, уже получивший от нее титул верховного управителя южных провинций, принес герцогине довольно огорчительную новость: легитимисты Марселя в своей попытке поднять мятеж провалились.

— Полиция Луи-Филиппа теперь знает, что вы, Ваше Высочество, находитесь во Франции, — добавил он. — Это значит, что нас могут схватить раньше, чем мы начнем действовать.

Потом, не умея скрыть то, что таилось в глубине души, сказал со вздохом:

— К тому же корабль, который нас привез, уже ушел.

Мари-Каролин взглянула ему в глаза:

— Но, месье, о возвращении в Италию не может быть и речи. Вы говорите, что Юг не идет за нами? Очень хорошо. Мы отправляемся в Вандею…

И, надев широкополую соломенную шляпу, она пешком направилась по дороге в Нант.

Ее путешествие через весь Лангедок было невероятным. Проводя ночь то, завернувшись в одеяло, у подножия какого-нибудь дерева, то в замке друзей, она добралась из Марселя в Плассак, используя все возможные способы передвижения. Ее видели верхом, в коляске, на корабле, в карете и даже на осле. Конной жандармерии понадобилось продемонстрировать воистину всю свою редкостную глупость, чтобы не заметить ничего подозрительного в экипаже путешественницы, которая разъезжала с двумя пистолетами и кинжалом за поясом…

Кое-какие предосторожности все-таки были приняты. В Эксе маркиз де Вильнев выправил себе паспорт для поездки в Нормандию, мотивируя это тем, что вместе с женой должен явиться к изголовью тяжело больного родственника. Роль г-жи де Вильнев играла герцогиня. Играла настолько хорошо, что неосведомленные люди с легкостью дали себя провести. Ну и ничего удивительного, если учесть, что со времени отъезда из Экса она была любовницей маркиза.

Это, между прочим, очень помогало…

Мари-Каролин никогда не упускала возможности совместить полезное с приятным, политику с любовью, авантюру с приключениями… «Принадлежа к высшей знати, она считала, — пишет Артур Брюи, — что ее ранг дает ей право на такие вольности, которые были бы предосудительны у любой обыкновенной женщины, а у нее должны восприниматься лишь как свидетельство ее прекрасного здоровья и знатного происхождения…»

На протяжении всего путешествия герцогиня, таким образом, выступала в роли пылкой маркизы.

Наконец 7 мая, избежав множества опасностей и находясь постоянно на грани катастрофы, она прибыла в десять часов вечера в замок Плассак, где ее с почтением ожидал маркиз де Дампьер.

Ее первая цель была достигнута: она находилась в Вандее.

Ее первым делом было немедленно собрать совет:

— Мы должны объединить военные силы Шаретта, Катлино, Отишана, Кадудаля, а также армию г-жи Рошжаклен. Все вместе мы прогоним герцога Орлеанского, который незаконно занял престол Франции, и коронуем нашего короля, моего сына…

Окружавшие ее легитимисты с сомнением покачивали головами. Имевшиеся у них сведения о мерах, предпринимаемых полицией во всей Вандее, и о прибытии многочисленных королевских полкой настраивали на пессимистический лад. Некоторые сделали даже попытку открыть на это глаза Мари-Каролин. Но она заставила их умолкнуть:

— 24 мая мы возьмем в руки оружие.

Через несколько дней под именем Пти-Пьера она покинула замок Плассак, переодевшись в вандейского пастуха, отправилась в Фонтене-ле-Конт, Бурбон-Ван-де, Монтэгю и там, несмотря на присутствие десяти полков, имевших предписание на ее арест, стала переходить от фермы к ферме, пытаясь взбунтовать крестьян. Эта экспедиция превратилась в бесконечную череду забавных инцидентов.

Послушаем, что рассказывает Марк-Андре Фабр.

«Как-то утром, после долгого и утомительного перехода, она появляется, падая от усталости, на одной из ферм, где для нее приготовлена постель. Только она начала засыпать, как из соседней комнаты до нее донеслись чужие голоса. Один офицер объявляет, что того, кто выдаст герцогиню живой или мертвой, ждет награда пятьсот тысяч франков. Неожиданно дверь в ее комнату распахивается, и Мари-Каролин уже думает, что ее выдали.