Ги Бретон - Женщины времен июльской монархии

— Как?

— Я уезжаю завтра.

Император побледнел.

— Пойдемте!

На глазах у остолбеневших гостей он повел девушку в свой кабинет. Они вышли оттуда через полчаса, оба улыбающиеся и даже насмешливые. Весь двор немедленно решил, что в кабинете разыгралась какая-то важная сцена.

Но какая?

Никто не мог даже предположить, что император всех французов только что — почти под диктовку Евгении — написал письмо, адресованное другой женщине.

И женщиной этой была г-жа де Монтихо.

А что касается самого письма, то вот его содержание:

«Г-жа графиня,

Я давно уже люблю мадемуазель вашу дочь и желаю сделать ее своей женой. Поэтому сегодня я прошу у вас ее руки, так как никто, кроме нее, не может составить моего счастья и никто более нее не достоин носить корону. Прошу вас, если вы согласны, не предавать огласке мое предложение, пока мы не уладим все наши дела.

Соблаговолите, госпожа графиня, принять уверение в моей самой искренней дружбе.

Наполеон».

Г-жа де Монтихо вполне могла бы снова расставить в своей гостиной вазы с цветами…

Граф де Хюбнер. Воспоминания о девятилетнем пребывании посла Австрии в Париже при Второй империи.

Когда мать прочла письмо императора, Евгения обняла ее и ушла в свою комнату и спокойно написала победный отчет герцогине Альба:

«Моя дорогая и добрая сестра,

Я хочу первой сообщить тебе, что выхожу замуж за императора. Он был со мной так благороден и проявил ко мне такую нежную привязанность, что я и теперь еще взволнована. Он боролся и победил…»

В своем письме к г-же де Монтихо Наполеон III просил не предавать огласке свое намерение. Он не знал, что слуги во дворце, всегда все знающие, позаботились о том, чтобы распространить эту новость.

И действительно, 16 января весь Париж уже был в курсе и пребывал в растерянности. Вот что рассказывает Орас де Вьель-Кастель:

«Брак этот вызвал дьявольский переполох. Вчера на бирже курс упал на два франка. Прежние политические партии проснулись, завопили о скандале, о скомпрометированной национальной чести и принялись распространять клеветнические слухи о м-ль де Монтихо. Предместье Сен-Жермен сочло себя оскорбленным, император молчал и продолжал готовиться к осуществлению своего намерения. Тьер без конца повторял всем, кто готов был слушать, что „никогда не надо бояться людей слегка подвыпивших, но следует опасаться момента, когда они совсем опьянеют“.

Были, конечно, и такие, кто одобрял этот брак из соображений здоровья. Г-н Дюпин, к примеру, заявил:

— Император правильно делает, что женится на той, которая ему нравится, и не дает себя провести всем этим золотушным немецким принцессам, у которых ноги шире моих. По крайней мере, если император будет… свою жену, так сделает это для собственного удовольствия, а не из чувства долга…

Но что же делал Наполеон III, пока Евгения наслаждалась своим триумфом, а весь Париж бурно обсуждал сообщение об августейшей свадьбе?

Он готовился к первой брачной ночи.

Каждый день после полудня император принимал в тайной гостиной Тюильрийского дворца юную танцовщицу из Оперы, известную своим искусством в делах любви. «Эта девица по имени Адель, по словам Стелли, развила свои таланты, поработав несколько лет у одной куртизанки с улицы Антен, где перебывало все, что было самого порочного в Париже. Адель были известны все позы, которым обучают китайцы, да она и сама изобрела одну фигуру, которую, не мудрствуя лукаво, назвала „штопор“, хотя некоторые очень важные придворные особы отзывались об этом новшестве с уважением».

Еще раньше эта блестящая партнерша обучила графа Флери всем тонкостям маленькой любовной игры, которая описана в учебниках по эротике под выразительным названием «кузнечики-лакомки»…

Надо полагать, в обществе Адель император совершенствовался в своем умении с весьма похвальной целью очаровать Евгению де Монтихо в королевскую брачную ночь…

21 января Наполеон III, попросив руки Евгении, получил на это согласие и неожиданно оказался в очень затруднительном положении.

Как объявить мисс Говард о своем обручении?

После долгого размышления монарх решил, что проще всего вообще ничего не говорить, удалить от себя англичанку и сделать так, чтобы она узнала обо всем из газет.

Придя к такому решению, он успокоился и с довольной улыбкой явился на Цирковую улицу.

Херриэт обрадовалась его приходу, бросилась на шею, потянула слегка за усы и потащила на софу.

Наполеон III, хорошо знавший женщин, подумал, что небольшое проявление учтивости приведет мисс Говард в хорошее расположение духа и она спокойно выслушает его. Поэтому он скинул свой сюртук, аккуратно разложил его на кресле, потом развязал галстук и расстегнул ворот рубашки, так как, по словам Леона Пено, был подвержен «распуханию шеи во время любовных усилий».

Через несколько секунд мисс Говард, «этот красивейший английский фрегат, уже плыла, подняв все паруса, по бурному морю любви».

Кончив резвиться, довольные собой любовники подсели к камину, и император заговорил:

— Моя дорогая Херриэт, — начал он, — я решил послать вас с официальной миссией.

Такое доверие заставило мисс Говард просто покраснеть от удовольствия. Она с нежностью обняла Наполеона III, который объяснил ей, что некий английский шантажист грозит ему скандалом.

— Вы поедете в Лондон, — сказал он. — Вам надо будет изучить обстоятельства дела и негласно повидаться с людьми, указанными в этом списке. В вашем путешествии вас будет сопровождать г-н Жан Мокар. Вы выезжаете завтра.

Вне себя от радости, что может оказать услугу своему драгоценному любовнику, Херриэт мгновенно собрала вещи. На рассвете следующего дня, в сопровождении главы правительственного кабинета, она уселась в коляску и покатила в Гавр, где, как было условленно, ей надо было сесть на корабль и отплыть в Англию.

Через несколько часов после того как молодая женщина и г-н Мокар выехали в Нормандию, император обратился к приглашенному в тронный зал дипломатическому корпусу. Уверенный в том, что навсегда избавился от несчастной Херриэт, он в каком-то игривом тоне заговорил о своей женитьбе:

— Брак, в который я собираюсь вступить, нарушает традиции старой политики.

Но именно в этом его преимущество.

Когда на глазах у дряхлеющей Европы вас, силой нового порядка, возносит до уровня древних династий, то надо понимать, что происходит это не по причине искусственного превращения вашего герба в старинный и попытки любой ценой приобщиться к семье существующих королей, а скорее потому, что вы постоянно помните о своем происхождении и перед всей Европой легко соглашаетесь носить звание выскочки, звание, между прочим, весьма славное, если вы «приобретаете» его в результате голосования большинства народа. И вот теперь я хочу сказать Франции: я предпочитаю женщину, которую люблю и уважаю, женщине мне незнакомой, брак с которой может обернуться не только преимуществами, но и жертвами…

После этого он заговорил о Евгении с волнением и нежностью:

— Моя избранница — женщина высокого происхождения. Француженка сердцем, она, будучи испанкой, имеет то преимущество, что во Франции у нее нет семьи, членам которой надо было бы раздавать почести и звания. Глубоко верующая католичка, она будет возносить Всевышнему те же молитвы, что и я — молитвы о счастье Франции. Грациозная и добрая, она, в своей новой роли, возродит добродетели императрицы Жозефины .

В тот же день дамы де Монтихо поселились в Елисейском дворце. Евгения немедленно написала сестре свое знаменитое письмо:

«Сестра моя.

В настоящий момент я перебираюсь в Елисейский дворец и у меня нет ни минутки времени, чтобы передать тебе мое волнение. Все это очень грустно. Я простилась с моей семьей, моей страной, чтобы всю себя посвятить одному человеку, который полюбил меня так, что возвысил до трона. Я люблю его, и это самая большая гарантия нашего счастья. Он благороден сердцем и предан мне. Надо хорошо знать его в частной жизни, чтобы понять, какого уважения он достоин. Его речь произвела магическое действие, потому что он обращался к народу и к сердцу каждого, а это во Франции никогда не было делом бесполезным. Сегодня я пока еще с ужасом думаю об ответственности, которая ляжет на меня, но все-таки я выполню предначертанное мне судьбой. Я Дрожу, нет, не от страха перед убийцами, а.от того, что могу оказаться менее значительной в Истории, чем Бланка Кастильская и Анна Австрийская. Посылаю тебе речь Луи-Наполеона и уверена, что она тебе понравится.

Прощай. Сегодня в первый раз кричали: «Да здравствует императрица!» Дай Бог, чтобы так было всегда, но в случае несчастий я буду тверда и мужественна еще больше, чем при полном благоденствии.

Любящая тебя сестра

Евгения».

Объявив о своем браке. Наполеон III вернулся в свои покои, пообедал и с легким сердцем улегся спать.

Он и подумать не мог, что капризы погоды могут опрокинуть все его планы. А между тем сильный шторм, разыгравшийся на Ла-Манше, стал причиной того, что мисс Говард и г-н Мокар застряли в порту и вынуждены были провести ночь в портовой гостинице…

Утром 23-го, в тот час, когда император с ощущением наступившей свободы поднялся, напевая, с постели, Херриэт, поджидавшая судно из Саутгемптона, купила газету и, кинув на нее рассеянный взгляд, побледнела: шапка, набранная крупными буквами на первой странице, гласила:

«Его Величество Император объявил о своей помолвке с м-ль Монтихо».

Мисс Говард залилась слезами:

— Так вот почему он отправил меня в Англию!

Но она быстро овладела собой и заявила:

— Мы возвращаемся в Париж!