Но м-ль Монтихо была не из тех молодых особ, которые вешаются на шею первому встречному. Как рассказывает г-н де Бле в присущем ему живописном стиле, она «опустила глаза, как только похотливый огонек вспыхнул в мутно-голубоватом взоре Луи-Наполеона».

Кто же такая Евгения Монтихо?

Молоденькая испанская аристократка, отец которой, бывший офицер наполеоновской армии, отзывался на звучное имя Сиприано-Гусман-Палафокс-Портокарреро, граф де Теба и де Монтихо, а мать — единственная наследница шотландца Уильяма Киркпатрика и Гревенье, сколотившего себе приличное состояние в Малаге на торговле фруктами и тонкими винами.

Отличавшаяся гордым нравом, эта дама, выданная замуж очень юной и против воли за дона Сиприано, выказывала в отношении мужчин, которые ей нравились, большую свободу в обращении. И в Гренаде шептались, «что она находит удовольствие в том, в чем честные женщины видят повод для осуждения»… Возможно, поэтому ей приписывали множество любовников.

Кое-кто из претендовавших на особую осведомленность, уверял даже, что и Евгения, и ее сестра Пака являются плодами усердных трудов г-на Проспера Мериме в объятиях графини Мануэлы де Монтихо.

Глупейшие сплетни, разумеется, потому что графиня де Монтихо познакомилась с саркастическим Проспером только в 1830 году, то есть через четыре года после рождения Евгении .

В 1834 году графиня де Монтихо с двумя своими дочерьми переехала в Париж, где вновь встретилась с Мериме. В восторге от того, что опять видит очаровательную Мануэлу, любовником которой он, вероятно, был, автор «Хроники времен Карла IX» решил стать воспитателем двух испанских девочек.

А вскоре еще один знаменитый человек стал завсегдатаем в салоне графини де Монтихо. Это был г-н Бейль, прославивший себя впоследствии под именем Стендаля.

Несмотря на то, что ей тогда было только девять лет, Евгения влюбилась в г-на Бейля, который умел так интересно рассказывать всякие истории. Много лет спустя она призналась Огюстену Филону: «За обедом мы почти не ели (моя сестра и я), так нам не терпелось поскорее его послушать. При каждом звонке мы мчались к входной двери. Наконец, торжествующие, мы вводили его в гостиную и усаживали в предназначенное для него кресло у камина».

Сидя у огня, Стендаль брал обеих девочек к себе на колени и рассказывал о сражениях Наполеона.

«Мы не давали ему времени передохнуть, напоминали ему о победе, о том, что он тогда покинул императора, о котором мы целую неделю думали и потому нетерпеливо ожидали волшебника, в надежде, что тот воскресит его для нас. Его фанатизм передался нам. Мы плакали, мы дрожали, мы сходили с ума…»

Потом Евгения добавила: «Он первым заставил биться мое сердце…»

В течение четырех лет г-н Бейль заходил к донье Мануэле каждый четверг и мало-помалу сам полюбил прекрасную Евгению… Этой чистой любви мы, возможно, обязаны несколькими восхитительными страницами нашей литературы. Многочисленные исследователи творчества Стендаля уверяют, что это для нее он внес в «Пармскую обитель» описание битвы при Ватерлоо. Один из исследователей, Абель Эрман, писал: «Даже самым несведущим бросается в глаза, что эпизод битвы, столь красочно описанной, ничему не служит, что он никак не связан с развитием сюжета, и если бы он был опущен, книга, возможно, только выиграла бы; но все мы при этом много бы потеряли. Впрочем, никому и в голову бы не пришло требовать столь варварской жертвы. Но, читая эти страницы, как не вспомнить толстого г-на Бейля, сидящего в кресле с двумя своими маленькими подружками на коленях и рассказывающего им каждый четверг о битвах Наполеона?»

Да, Стендаль был влюблен в Евгению, которую называл на свой лад, Эукения. В бесчисленных таинственных пометках, зачастую не поддающихся прочтению, которыми он заполнял поля своих рукописей, это странное имя встречается часто.

17 марта 1839 года обе девочки возвратились в Мадрид, где только что скончался их отец. Стендаль был в отчаянии. Многие месяцы спустя, под впечатлением этой даты он записал на полях одной страницы «Пармской обители»: «17 марта 1839 года. Отъезд Эукении, двор почтово-пассажирской конторы». Чуть ниже можно видеть запись, которую специалисты по криптографии едва расшифровали: «П. и Е. в Оло». Это означает, теперь мы знаем, что Пака и Евгения прибыли в Олорон, откуда будущая императрица Франции отправила писателю очень милое письмо.

Так что имя и инициалы голубоглазой девочки, часто встречавшиеся на полях рукописей Стендаля, свидетельствовали о его нежной и постоянной заботе о ней…

Однажды г-н Бейль, с сердцем, полным любви и, быть может, признательности своей маленькой вдохновительнице, написал совершенно откровенно внизу одной из своих тетрадей: «Я сделал это для Эук…»

Вот так, в свои четырнадцать лет, Евгения Монтихо, рыжеволосая красавица с волнующим взором голубых глаз, помогла, сама того не ведая, одному из величайших романистов всех времен проявить свой гений …


В Мадриде Евгения, у которой было немало чисто мужских склонностей, вела довольно свободную жизнь для девушки своего времени. Рассказывают, что она скакала верхом без седла, плавала брассом и фехтовала, как старый бретер, что невероятно шокировало дам из высшего общества.

Большая фантазерка, увлеченная читательница романов плаща и шпаги, будущая императрица мечтала быть похищенной разбойниками и поучаствовать с ними в каком-нибудь страшном и одновременно чудесном приключении. Иногда она отождествляла себя с героями своих романов вплоть до того, что копировала их поведение. Однажды, когда какой-то английский офицер начал иронизировать над ее манерой ездить верхом, она всадила себе в ладонь перочинный нож…


В шестнадцать лет Евгения превратилась в одну из самых красивых девушек Мадрида. Когда она выезжала верхом на променад в Прадо, все офицеры пожирали ее глазами голодных волков, а иные не могли удержаться от восхищения ее рыжими волосами. Между тем сама она от этих рыжих волос была просто в отчаянии. Они казались ей сущим наказанием, и она подолгу расчесывала их свинцовым гребнем в надежде, что они хоть немного посветлеют. И надо сказать, этот странный способ за несколько месяцев дал желанный результат: Евгения стала блондинкой…

Отныне все для нее переменилось. Она смотрела на мужчин с вызывающей самоуверенностью и мечтала быть похищенной теперь уже только одним разбойником…

Максим Дю Кам, встретившийся с ней в 1842 году, был поражен ее раскрепощенностью. Вот что он пишет:

«Мы были поглощены игрой в маленькие кегли, не помню сейчас, как она называлась, которые надо было повалить каким-то особым образом, как вдруг в комнату вошла девушка с возгласом: „Ох, как накурено!“ Она пожала руку лорду Хоудену, поздоровалась по-испански с Мериме, и так как все мы в приветствии склонились перед ней, она вскочила на бильярдный стол и принялась танцевать качучу. Покачивая бедрами, выгибая грудь, отщелкивая пальцами ритм, приподнимая юбку и тряся опущенной головой с полу прикрытыми веками, она сбрасывала со стола бильярдные шары и смеялась. Лорд Хоуден ущипнул ее за икру; она легонько шлепнула его ладонью по голове, бросилась к двери и исчезла. Это была Евгения-Мария де Гусман, графиня де Теба…»

Эта новая манера держаться встревожила Меримо, и однажды он написал графине де Монтихо: «Я боюсь за Евгению, вокруг которой вьются лихие гусары, без единого су в кармане, зато с неподражаемыми усами и в ослепительных мундирах. И это заставляет меня всей душой желать, чтобы она поскорее была устроена, во всяком случае, раньше, чем начнется первая глава ее романа».

Первая глава романа, которого так опасался Мериме «для своей маленькой Евгении», оказалась весьма скорбной…

Однажды в 1842 году графине Монтихо нанес визит один из ее кузенов. Это был красивый молодой мужчина двадцати одного года с большими печальными глазами и лицом, обрамленным бакенбардами. Этот баснословно богатый человек был герцогом Альба и испанским грандом в двенадцатом колене.

И Евгения, и ее сестра Пака сразу же влюбились в своего красивого кузена.

В свою очередь, герцог Альба почувствовал сильное влечение к обеим сестрам, но никак не мог остановить свой выбор на одной из них.

Целыми неделями он прогуливался под руку то с одной, то с другой, и весь Мадрид, забавляясь этим, гадал, какая же из сестер станет герцогиней…

В конце концов весной 1843 года, обстоятельно поразмыслив, герцог объявил г-же Монтихо, что хочет жениться на Евгении.

Графиня, отдававшая явное предпочтение старшей дочери, постаралась скрыть свое недовольство.

— Я должна подумать, — ответила она. Герцог, слегка удивленный этим, удалился. Г-жа Монтихо тут же пришла к Евгении и потребовала, чтобы та отвадила своего воздыхателя.

— Я хочу, чтобы он женился на твоей сестре. Поначалу девушка заупрямилась. Она любила герцога и хотела стать его женой. На протяжении двух недель в доме продолжались бурные сцены со слезами.

В конце концов, исчерпав все аргументы, графиня дошла до того, что публично ударила дочь. Ей удалось навязать свою волю. В один прекрасный день Евгения со слезами на глазах стала расхваливать свою сестру герцогу Альба.

— Вам следует жениться на ней… Она вас любит…

Молодой человек, не слишком твердый в своих чувствах, без труда дал себя уговорить, что привело в отчаяние бедную Евгению.

На следующий день, сделав попытку отравиться серными спичками, она написала ему удивительное, письмо, полное гордости, искренности, величия и жажды героизма:

«16 мая 1843 года. Среда, вечер. Мой бесценный кузен, Тебе покажется смешным, что я пишу такое письмо, но так как всему в этом мире бывает конец, мой тоже теперь не за горами, и мне хочется объяснить тебе все, что у меня на сердце, потому что я не в силах вынести это. У меня сильный характер… Но когда со мной обращаются, как с ослом, когда меня бьют прилюдно, кровь моя закипает, и я не знаю, что могу сделать. Многим кажется, что нет на свете никого счастливее меня, но те, кто так думает, ошибаются. Я несчастна, потому что сама себя сделала такой. Мне надо было родиться веком раньше.