Ги Бретон - Женщины времен июльской монархии

— Должен только предупредить вас, — сказал денди, — мои друзья, да и я сам большие оригиналы. Когда мы путешествуем, нам нравится окружать себя тайной. Поэтому мы бы хотели, чтобы вы не интересовались, откуда мы прибыли, куда направляемся и кто мы такие… Из любви к приключениям мы можем также попросить вас изменить маршрут во время путешествия. Подобный каприз не должен вас удивлять. Ко всему сказанному могу лишь добавить, что нас устроит любая названная вами цена.

Капитан подумал, что все-таки на земле полно чудаков, согласился на странные условия, выдвинутые его клиентом, и объявил, что готов пуститься в неизвестность.

Вечером 5 августа таинственные пассажиры поднялись на борт «Города Эдинбурга». Они действительно производили впечатление довольно странной компании. Некоторые выглядели вполне прилично, но большая их часть состояла из жалких на вид людишек в потертой одежде и стоптанных башмаках. Вслед за ними на судно подняли их не менее поразительный багаж. Туристы, оказавшиеся и впрямь большими оригиналами, прихватили с собой целые тюки съестных припасов, коляску, целый пакет проспектов и запертого в клетку наполовину ощипанного орла…

В 8 часов вечера снялись с якоря. К 3 часам утра человек, нанимавший судно, подошел к капитану:

— Один из моих друзей опоздал к отходу. Остановитесь в устье Темзы. Он догонит нас на лодке.

Капитан приказал остановиться в указанном месте и стал ждать. Очень скоро послышались удары весел о воду. Спустили трап, и незнакомый человек поднялся на борт. Было видно, что он пользовался большим уважением у остальных пассажиров. Маленький, с каким-то мутным взглядом, в круглой шляпе, он, однако, совершенно не производил впечатление важной персоны.

Соблюдая условия договора, капитан проявил сдержанность, не задал ни одного вопроса и взял курс на Германию.

На рассвете денди снова подошел к нему:

— Как и следовало ожидать, — сказал он шутливым тоном, — мы только что решили с моими друзьями изменить направление. Мы хотим бросить якорь, не доезжая Вимере, около Булони.

Не сказав ни слова, капитан сменил курс. Спустя несколько часов, когда судно проходило под мостом, неожиданное зрелище лишило капитана его привычной невозмутимости: шестьдесят полуголых пассажиров прямо у него на глазах стали надевать на себя военную униформу.

По-прежнему храня молчание, он ушел к себе в рубку, не требуя объяснений. В сущности, подумал он, эти странные люди вполне могли пожелать переодеться прямо в открытом море.

Когда судно стало подплывать к Вимере, малорослый человек с мутным взглядом, надевший на себя мундир полковника артиллерии, приказал спустить лодки на воду.

— Мы собираемся совершить небольшую вылазку на сушу, — сказал он.

За четыре ездки все шестьдесят пассажиров, увешанные снаряжением и с ружьями в руках, переправились на берег. У одного из них на плече, прикрепленный к эполету, восседал орел, ноги которого были прочно спутаны.

На берегу человек в мундире полковника обратился к своим спутникам:

— Друзья мои, вот мы и во Франции. Нам остается лишь взять Булонь. Как только мы захватим этот пункт, наш успех станет бесспорным. Если мне окажут обещанную поддержку, через несколько дней мы будем в Париже. И История расскажет потомкам, что горстка храбрецов, каковыми являемся вы и я, совершила эта великое и славное предприятие.

А тем временем в нескольких километрах от этого места жители Булони варили себе утренний кофе, не подозревая о том, что принц Луи Бонапарт, сын королевы Гортензии и племянник императора, только что высадился на берег вместе с шестьюдесятью верными ему людьми, одержимыми безрассудной надеждой захватить власть.

После недолгих переговоров с таможенниками группа заговорщиков направилась в Булонь и там вошла в городскую казарму. Два дежурных солдата, подметавших двор, молча отдали им честь и продолжали свою работу. Желая сделать их союзниками, Луи Бонапарт присвоил первому звание лейтенанта, а второго наградил орденом Почетного легиона. После чего, оставив обоих солдат в полной растерянности, продолжили посещение казармы. Неожиданно в казарме появился офицер, капитан Пюижелье. Луи Бонапарт направился прямо к нему с любезной улыбкой:

— Капитан, я принц Луи. Будьте с нами. Вы получите все, что пожелаете.

Ответ, однако, был неожиданным:

— Принц Луи или нет, — ответил офицер, — но я вас не знаю, и потому сделайте одолжение, убирайтесь отсюда! Наши сумки полны патронов. Берегитесь! Вы и ахнуть не успеете, как вас возьмут на мушку!

И тут же крикнул:

— Горнист! Сыграйте сбор! К оружию!..

Принц, очень расстроенный, понял, что дело принимает скверный оборот.

— Игра проиграна! — произнес он торжественным тоном.

И, прижав локти к туловищу, он бегом покинул казарму в сопровождении своих друзей. Случай, о лукавстве которого все мы хорошо знаем, привел беглецов к подножию колонны, воздвигнутой в память о выступлении Великой Армии на поле Аустерлицкой победы…

И здесь принц не смог сдержать своего отчаяния:

— Я покончу с собой прямо тут, — воскликнул он. — Пустите меня!

Но преданные друзья потащили его к морю, а в это время со всех колоколен города звонили колокола и барабан бил, созывая горожан.

Беглецы достигли берега в Вимере почти в то же время, что и солдаты капитана Пюижелье.

— Наши лодки исчезли, — вскричал Луи Бонапарт, — будем добираться до корабля вплавь!

Он бросился в воду, а за ним и его друзья. Но после первого же залпа, в результате которого один человек был убит, несколько ранено, а в мундире принца появилась дырка, пловцы вынуждены были прервать свое плавание.

Одному из лейтенантов короля пришлось собирать заговорщиков.

Самому безрассудному из когда-либо затевавшихся заговоров пришел конец.

Дрожащего от страха, отчаявшегося Луи-Наполеона препроводили в замок. 12 августа он был посажен в тюрьму Консьержери, в ту самую камеру, где пять лет назад сидел Фиески, а 30 сентября палата пэров приговорила его к пожизненному заключению в форте Ам…

Узнав о столь суровом приговоре, друзья принца были потрясены: «От Лондона до Флоренции и от Констанции до Рима, — писал Флоран Буэн, — все, кто знал Луи-Наполеона, сходились на том, что решение палаты пэров равносильно смертному приговору: никогда, говорили они, никогда он не сможет жить без женщин!»

Больше всего Луи-Наполеон должен был страдать не от лишения свободы (он мог по многу дней подряд не выходить из собственного кабинета, погрузившись в чтение и куря сигареты), а от воздержания, на которое его обрекли.

Будущий император не мог обходиться без женщин. Ему было просто необходимо каждый день прикоснуться рукой к женской груди, к прекрасной ножке или крепенькой ягодице… Это пристрастие к женским формам толкало его временами на такие поступки, которые любому показались бы неуместными со стороны принца. Поль Вердье говорит, что «он не мог видеть ни одного декольте без того, чтобы не запустить туда руки на манер человека, пытающего вынуть рыбку из аквариума. Вольность, неизменно удивлявшая свидетелей…».

Разумеется, в том, что касается любви, у Луи-Наполеона не было никаких классовых предрассудков: субретки, принцессы, буржуазки, лавочницы, крестьянки — все годились. Его юность была так богата любовными приключениями самого разного рода, что для того, чтобы в полной мере осознать весь ужас предписанного несчастному принцу наказания, нам придется, как пишут романисты, вернуться немного назад…

Как все дети любви, Луи-Наполеон Бонапарт с самого раннего возраста мучился желанием «насладиться дамами» .

В двенадцать лет он влюбился в девочку, имя которой «писал» с помощью посеянных на грядке семян кресс-салата.

— Она верила в платоническую любовь, — рассказывал он позже, — и я был этим страшно раздосадован, потому что мне-то хотелось спать с ней. Природное желание во мне уже тогда было очень настойчивым…

В тринадцать лет он больше не мог себя сдерживать. Он тогда жил в Швейцарии с матерью, в замке Арененберг. Однажды вечером он затащил в свою комнату одну из своих нянек, задрал ей юбки и, проявив властность, изнасиловал ее.

Эта выходка имела самые приятные последствия для молодых женщин, живших в те времена в окрестностях озера Констанция.

Войдя во вкус удовольствия, которое он испытал с субреткой, Луи-Наполеон стал с этого момента посвящать большую часть своего времени углубленному, а также сравнительному изучению того, что очень мило называл «корзинкой для рукоделия дам и девиц»…

Он начал с пастушек, которым, как известно, всегда нравилось быть брошенными на травку каким-нибудь принцем. Потом проник в семейства благопристойной швейцарской буржуазии и самым беспорядочным образом, не считаясь с существующей иерархией, стал наслаждаться девушками, их мамами, тетями, кузинами, гувернантками, ну и т. д. Наконец, наступил возраст, когда он стал целить выше и встречаться с красивыми,

аристократичными иностранками, приезжавшими в эти места на курортный сезон.

Эта поразительная любовная активность вынуждала его покидать замок сразу после завтрака и возвращаться лишь к обеду.

Столь долгие отлучки вызвали в конце концов подозрения королевы Гортензии. Однажды, когда Луи-Наполеон просил в очередной раз разрешения уйти из-за стола еще до окончания завтрака, мать сказала ему с улыбкой:

— Когда отказываются от своего десерта, значит, спешат к другому…

Принц очень смутился и покраснел. И тогда, снисходительная к шалостям сына, который начинал все больше на нее походить, она сказала спокойно: