Глубоко тронутая, Тедди почувствовала, как по щекам ее катятся слезы. Она прильнула к руке Максима. Голос ее дрожал:

– Я полюбила тебя, как собственное дитя. И никогда не думала о тебе иначе. Ты для меня всегда был моим первенцем.

Максим обнял Тедди:

– Да, я знаю это. И знал, по-моему, всегда.

Они держали друг друга в объятиях, вспоминая множество разных мелочей за последние полсотни лет.

А потом Максим говорил в ее седые волосы:

– Даже странно, как много вещей открылось для меня в последние несколько дней. Внутри у меня была такая неразбериха, столько конфликтов, полно сомнений… о себе, о моей жизни. Да что там, я просто был неспособен ни на что смотреть трезво. И однажды ночью, перед тем злополучным выстрелом, я стал думать, кто же я такой, почему я оказался на этой планете, ради чего она, вся эта моя дурацкая жизнь.

– Я знаю, что тебя очень давно что-то тревожит, – сказала Тедди.

– И вот на прошлой неделе, за день или два до нашего отлета из Лондона, произошла вспышка внутреннего прозрения, пришло некое откровение… Ты могла бы назвать это Богоявлением. Я вдруг понял так много вещей о себе, понял, что большую часть жизни я жаждал найти Мутти, искал ее. Быть может, даже в других женщинах. Да, и я в тот момент по-настоящему понял себя… понял, что я – потерянный мальчик Ганс.

Тедди высвободилась из его рук, взглянула на его такое знакомое, красивое лицо:

– Что ты хочешь этим сказать?

– Когда я был маленький, ты мне здесь, в Берлине, много лет назад читала сказку про мальчика по имени Ганс. Помнишь ее?

– Смутно.

– Мать Ганса потеряла его и никак не могла найти, а он все так и блуждал по белу свету, никем не любимый. Сказка произвела тогда на меня большое впечатление. Когда мы были в Париже в тридцать девятом году, я все просил Мутти не потерять меня. И все-таки она потеряла. Во всяком случае, я так думал, потому что больше никогда ее не видел. – Он посмотрел на Тедди и закончил: – Я всегда был потерянным мальчиком.

Печаль тенью набежала на лицо Тедди, и сердце у нее защемило.

– Ты потерян? Да никогда, – возразила она самым ласковым тоном. Покачала головой: – То, что ты запутался, – да, и в твоей частной жизни сейчас царит страшная неразбериха, но при чем тут потерянность? Ничего подобного.

– Но таково мое внутреннее ощущение, хотя осознал я его, по-видимому, лишь позавчера вечером, когда ужинал с Корешком в Лондоне. От одной его реплики у меня все в голове перевернулось.

– Что же он тебе сказал? – спросила Тедди.

– Он сказал, что женщины в моей жизни причинили мне много обид, насолили мне горчайшим образом независимо от того, был ли у них умысел сделать это или нет. Я спросил, что конкретно он имеет в виду, и он пояснил: в нежном возрасте меня силой отлучили от мамочки, затем вопреки моей воле от меня ушла Анастасия, и Камилла тоже ушла, умерев у меня на руках. Затем он напомнил, как я обманулся в Адриане и что Блэр Мартин предала меня.

– Все это правда, – согласилась Тедди, подумав, что дружок Максима к середине жизни обрел мудрость. У Тедди в душе сохранилось теплое местечко для Корешка, очень любимого ею с тех пор, когда он был еще ребенком.

– И ведь в самом деле, – сказал Максим, – все так и есть. Мутти у меня отняли, а все женщины в моей жизни так или иначе покидали меня.

– Тут я с тобой спорить не стану.

– И в тот же вечер я понял, что ты была единственной женщиной, никогда не причинившей мне боли, не насолившей мне. Ты всегда была там, где надо, ты была мой каменный утес, моя опора. Когда в Нью-Йорке, в больнице, я то приходил в сознание, то снова впадал в беспамятство… мне сейчас вспоминается один момент… я вдруг открыл глаза, и знаешь, что я увидел?

Она помотала головой.

– Мне привиделись моя первая жена, моя третья жена, моя любовница, моя дочь и моя мама. Вот что мне пришло на ум, когда я увидел тебя, Тедди. Мама моя. И тут снова все поплыло, сознание покинуло меня, и ты, такая, как выглядишь сегодня, исчезла. Вместо седой семидесятилетней Тедди мне явилась Тедди моего детства. Я не переставал думать, что Тедди скоро придет, придет и спасет меня, как она это делала, когда я был малышом.

– Я всегда буду пытаться спасти тебя, Максим, но бывает в жизни и так, что мы должны спасать себя сами и никто за нас не может это сделать. Сейчас у тебя именно такое положение.

– Ты на что намекаешь?

– Я считаю, что ты должен спасаться и для этого распутать всю ту кошмарную неразбериху в Нью-Йорке. Разобраться с этими женщинами, Максим. С Адрианой, с Блэр. С младенцем, Вивекой. Ты не должен отпускать все на волю волн, как это было, пока тебя не подстрелили. Это просто никуда не годится.

– Да, я знаю. Я решил упорядочить в какой-то мере хаос моей жизни. Я не люблю Адриану. Она не любит меня. Любит лишь мое положение. Я намерен развестись с ней, дать ей все, что она пожелает, если будет в этом необходимость. У нас есть добрачное соглашение, но в той его части, что касается меня, я готов его пересмотреть, если она даст мне свободу.

– И что же ты собираешься делать после этого с Блэр и ее ребенком?

– Понятно, я не собираюсь на ней жениться, если ты намекаешь на эту сторону вопроса. Мне очень жаль, что сюда оказалось впутанным ни в чем не повинное дитя, но я не намерен приносить себя в жертву и угодить еще раз в брачную западню, расставленную недостойной женщиной. Я и Блэр не люблю, впрочем, она меня – тоже. Она любит только мои деньги.

– Ты будешь обеспечивать ребенка даже в том случае, если не будет доказательств, что он твой?

– А почему же нет? Я богатый человек. И какая разница, мой он или нет? Мне было бы страшно подумать, что мой отпрыск в нужде.

– Да, тебе пришлось изрядно поработать головой за последнюю неделю. Дела твои отнюдь не казались тебе столь понятными, когда мы с тобой встретились за ленчем две недели назад. Ты выглядел растерянным и очень меня взволновал и расстроил.

– Я же сказал тебе: позавчерашний ужин с Корешком привел меня к внутренней ясности. Это было как Богоявление мне.

В дверь резко постучали.

Максим обернулся и посмотрел на Тедди.

– Странно, кто бы это мог быть? – тихо проговорил он, вставая.

– Ах, миленький, совсем забыла тебя предупредить, я жду еще одного гостя.

– Кого же?

Его вопрос она и на сей раз оставила без внимания.

– Боюсь, я опять взяла на себя роль Бога, – призналась она.

Максим подбежал к двери, открыл ее и в первый момент обомлел, уже дважды за этот день. Однако он с завидной быстротой взял себя в руки, и лицо его просияло.

– Анастасия! – воскликнул он и сделал шаг ей навстречу.

60

Княжна Ирина Трубецкая, радушная, но взволнованная, приветствовала Максима, Тедди и Анастасию, когда они пожаловали к ней вечером того же дня.

– Извините нас за опоздание, – начала было Тедди, но Ирина, подняв руку, остановила ее.

– Вы еще не знаете? Вы разве не слыхали? – глядя на гостей, возбужденно восклицала Ирина.

У Тедди вид был смущенный, у Анастасии – заинтригованный.

– Слыхали – о чем, Ирина? – решился уточнить Максим.

– О новостях из Восточного Берлина!

– Нет, – ответил он. Анастасия перехватила инициативу.

– Пойдемте-ка, Ирина, в гостиную, и вы нам расскажете все по порядку. – Она сняла пальто и положила его на скамью в прихожей.

– Да, да, да! Какая же я невежа, держу вас столько времени здесь, в передней. Разденьтесь, ради Бога. Тедди, давай сюда твое манто, Максим, повесь свое пальто в шкаф, – распоряжалась Ирина, вертясь между ними.

Спустя несколько секунд всех усадили перед камином в гостиной. Пришедшая троица выжидательно уставилась на хозяйку. Ирина была чересчур возбуждена, чтобы усидеть на месте, и потому стояла у камина, положив руку на полку. Тем же взбудораженным голосом она сообщила:

– Сегодня днем Гюнтер Шабовски, секретарь коммунистической партии Восточного Берлина, давал пресс-конференцию. Он заявил, что сегодня начиная с полуночи восточные немцы могут, если желают, уходить на запад. – Голос Ирины задрожал, и она прослезилась. – Могут уходить без всяких спецразрешений… хоть на несколько часов или дней, или навсегда, если хотят. Они свободны! Наконец свободны от пут! – Она была настолько потрясена этим событием, что зарыдала и полезла в карман жакета за платком.

Максим подошел к ней и положил руку на плечо.

– Ты был прав, Максим, – чуть погодя снова заговорила она. – Ты был прав, когда говорил, что Берлинская стена скоро должна пасть, так это и будет, как ты предсказывал.

– Вот уж не думала, что доживу до этого дня! – воскликнула Тедди.

– И я тоже, Тедди, – прошептала Ирина, вновь промокая глаза платком и силясь взять себя в руки.

Максим был искренне удивлен.

– Мы с Тедди были заняты несколько часов со старым другом… потом Тедди надо было обсудить со мной ряд вопросов, затем неожиданно появилась Анастасия, и я пропустил вечерние новости по телевизору. Ясно, что мы были в неведении, когда пришли сюда. А новость прямо-таки замечательная!

– У меня был заказан столик в ресторане, – сказала Ирина, – и я отменила заказ. Мы поужинаем здесь, потом около одиннадцати пойдем на улицы. Мы должны своими глазами увидеть открытие контрольно-пропускных пунктов вдоль всей Берлинской стены.

– Правильно! – воскликнул Максим. – Не можем же мы пропустить такое событие. Ведь исторический сдвиг происходит буквально у нас на глазах и в этот самый момент. Мы видим историю в процессе ее творения. Ничто никогда не повторяется одинаково, как раньше…

– Что это значит? – спросила Анастасия. Максим вдруг понял, какие последствия может иметь это событие в будущем, и таким же, как у Ирины, взволнованным голосом сказал: