– Сколько вам было лет?

– Восемь. Тогда мы жили в Индии. Отец не мог вынести и мысли о том, чтобы расстаться со мной. Да и я наотрез отказалась покидать его. Друзья предлагали отправить меня в Англию, к тете Кэролайн – она моя единственная родственница. Но ему невыносимо было разом потерять и маму, и меня. Он очень горевал по маме, но ни работу, ни меня не оставил. Работа имела для него большое значение, но он старался по мере сил воспитывать и образовывать меня.

– Должно быть, за годы странствий вы часто меняли культурную среду.

– Я много узнала о странах и людях, изучала их взгляды и манеру поведения там, где мы жили. В большой степени я научилась независимости.

– Разве не принято считать, что женщине не пристало чувствовать себя независимой?

– Что? И руководствоваться страхами и запретами, которые омрачают жизнь многих наших современниц? Я такого мнения не разделяю. У меня есть своя голова на плечах и своя воля, и я сама принимаю решения. Я многому научилась в тех странах, где мы жили, просто наблюдая за повседневной жизнью. Там у меня было гораздо больше свободы, чем если бы я воспитывалась в Англии.

– Разве через какое-то время постоянные переезды не надоедают?

– Нисколько. Мне нравилась такая жизнь.

– А как же семья, мисс Мортимер? Ведь когда-нибудь вам захочется выйти замуж, осесть.

– По правде говоря, до последнего времени я была так занята, что мысли о браке не приходили мне в голову. Пока я довольна тем, что есть, я продолжаю дело отца и поддерживаю себя. Но когда… если… я выйду замуж, я хочу, чтобы у меня была такая же семья, как у моих родителей, – любящая и правдивая.

– Любовь – не единственная составляющая семейной жизни.

– Да, не единственная. Зато самая важная. Насколько я понимаю, вы сейчас имеете в виду деньги и какие-то выгоды, но в браке есть нечто большее. Два человека женятся, потому что они любят друг друга, потому что важны друг для друга, потому что они хотят быть вместе.

– Вы романтик, мисс Мортимер!

– Да, наверное. И в своей семейной жизни на меньшее я не согласна! – Поймав его скептический взгляд, она вопросительно подняла брови. – По-вашему, я не права?

Он медленно покачал головой и едва заметно улыбнулся.

– По-моему, любовь – обычная страсть, при которой случайные ощущения замещают доводы рассудка, а разум находится в спящем состоянии.

– Что ж… вы сами признались, что таково ваше мнение! Ну а я ни при каких обстоятельствах не соглашусь на брак без любви.

Кристофер долго смотрел на Джейн, осознавая ее слова. Они растрогали его больше, чем она рассчитывала.

– Как необычно, – не сразу ответил он. – А я-то пребывал в заблуждении, что все девушки только и мечтают заполучить богатых мужей!

– Я не такая, как все девушки.

– Начинаю это понимать, – тихо ответил он, глубоко тронутый ее взглядами на брак; отчего-то ему показалось, что подобные разговоры с Джейн Мортимер угрожают расстроить его планы на брак с Лидией. – Понравился ли вам Лондон за то короткое время, которое вы там провели? Не захотелось ли вам вращаться в тамошнем обществе? Там трудно заскучать, если с утра до ночи ездить с визитами и принимать гостей… и для вас, дам, там много дел, которыми можно заполнить время.

– Терпеть не могу заниматься пустяками, – поморщилась Джейн. – Лично я предпочитаю заполнять время более достойными занятиями. Мне нравится заниматься настоящей работой.

– Как вы можете быть в том уверены? – не сдавался он. – Вы ведь всю жизнь только и делали, что помогали отцу где-нибудь на краю света. Лондон весьма притягателен для незамужних девиц.

– Для некоторых – да. Но не для меня. Вкусы у меня очень простые. Благодарю вас за заботу обо мне и надеюсь, вы не сочтете меня неблагодарной, но я похожа на полевой цветок. Принесите его домой или пересадите – и он умрет.

Глаза у нее сверкали. Она замолчала и, глубоко вздохнув, посмотрела на озеро. Она упивалась здешними красотами. Внезапно ей показалось, что она птица, которая ненадолго освободилась из золотой клетки. Однако она ни на миг не забывала о стоящем рядом мужчине. Она чувствовала ненавязчивый аромат его одеколона, не забивающий, как многие сильные духи, запах немытого тела, а лишь подчеркивающий его природный, чистый мужской запах. Остро осознав, насколько он близок, она резко отвернулась, чтобы он не понял, какое сильное воздействие на нее оказывает.

Тут к ней подошла Октавия и взяла ее за руку.

– Вы обещали пойти на озеро смотреть на лебедей. Ты пойдешь с нами, Кристофер?

Он покачал головой.

– Я должен вернуться к гостям.

– Пойдемте? – Октавия подняла голову и посмотрела на Джейн. – Наперегонки?

Джейн рассмеялась, выждала немного и припустила за Октавией, высвобождая долго копившуюся энергию.


Кристофер смотрел, как ее ярко-синяя юбка на бегу облегает ноги, иногда ненадолго показывая стройные икры и лодыжки. Совершенно внезапно он восхитился этой молодой женщиной, которая кое-что рассказала ему о своей жизни. Ее чистота и милая дикость сверкали, как редкий бриллиант. Она была сама невинность и юность, мягкость и смех. Лесная нимфа на лоне природы. Вдруг в нем проснулось горячее желание – к его крайнему удивлению и против его воли. С тех пор как мисс Мортимер приехала в Чалфонт, он старался не думать о ее присутствии в доме, старался гнать от себя мысли о ней, сосредоточиться на своих отношениях с Лидией. Он прекрасно понимал, насколько опасны для него подобные чувства.

Издав раздраженный возглас, он повернул прочь. Зачем он глазеет на девушку, как помешанный? Почему хорошее настроение покинуло его из-за воспоминаний, которые пробудила Джейн Мортимер? Постепенно гнев его остыл, и он отчасти осознал причину. Не ее вина, что фиалковые глаза воскрешают образ той, воспоминания о которой окрашены горечью и болью. Несомненно, не виновата она и в том, что обладает необычной красотой, которая задевала его до глубины души.


Джейн и Октавия покинули гостей около пяти часов. Вскоре гости начали разбредаться – одни в отведенные им спальни, другие в гостиные и салоны. Однако некоторые предпочитали сидеть или лежать на лужайках, коротая время до вечернего банкета, который должен был начаться в семь. Потом гости разъезжались по домам, а те, кто жили далеко, оставались ночевать.

Было почти девять, когда Октавия наконец заснула. Полумесяц высоко висел в темнеющем небе. Джейн перешла в свою комнату, соседнюю с комнатой Октавии, и раздернула золотистый парчовый полог над резной кроватью. Раздевшись, она через голову надела ночную рубашку, вынула шпильки из волос и тщательно причесалась. Затем присела к окну и стала смотреть на ночное небо, позволив мыслям блуждать. Ночная прохлада проникала под ее тонкую сорочку, поэтому она плотнее закуталась в пеньюар и только потом широко распахнула окно, чтобы насладиться свежим ночным воздухом. Не готовая ложиться, она раскрыла книгу и еще час читала.


Джейн собиралась отложить книгу, когда услышала тихий стук в дверь. Она удивилась: в такой час она никого не ждала. Выйдя в общую с Октавией гостиную, она открыла дверь и оцепенела, с неприкрытым изумлением глядя на высокую властную фигуру графа Ланзбури. Он стоял без сюртука; поверх белой льняной рубашки он был лишь в жилете цвета кларета.

– Знаю, сейчас уже поздно, и вы, если хотите, можете меня прогнать, но… можно войти? – с улыбкой спросил он.

От звуков его голоса в ней проснулась горькая радость. Лицо ее вспыхнуло: она прекрасно понимала, что не одета для того, чтобы принимать гостей. Стоя с ним рядом, она особенно остро понимала, что они не пара. Джейн глубоко вздохнула, вспомнив, что стоит босиком, с распущенными волосами, стараясь подавить растущее смущение.

Граф Ланзбури всегда заставал ее в самом неприглядном виде. Можно было, конечно, не пустить его, но, по правде говоря, ей не хотелось его прогонять, и она не видела ничего дурного в том, чтобы немного поговорить.

– Д-да… конечно. – Шире открыв дверь, она посторонилась, пропуская его внутрь.

– Спасибо. Я ненадолго.


Кристофер подозревал, что Джейн Мортимер лишена ложной скромности. Она откинула за спину густые волосы – он решил, что цветом они напоминают пылающий индийский закат, хотя никогда не бывал в Индии. Рассматривая ее высокий чистый лоб, где волосы росли мысиком, он невольно задумался, каково будет зарыться пальцами в эту гриву. Он не мог оторвать взгляда от ее глаз под длинными черными ресницами; глаза в первую очередь выделялись у нее на лице.

В тот миг он почувствовал ее беззащитность; а ее робкая улыбка поразила его в самое сердце. Внезапно, без всякого физического влечения, в нем проснулись мягкость и нежность; как ни странно, ему захотелось ее защищать. Ее лицо раскраснелось от смущения: он застал ее врасплох. Она выглядела беззащитной и совсем молоденькой; она манила его невинностью ошеломленного ребенка. Более того, в тот миг она показалась ему такой же маленькой и чистой, как его сестра. Длинные ресницы дрогнули, и ее глаза перестали напоминать глаза Лили, потому что в них больше не было женской притягательности. Они смотрели на него снизу вверх, ясные и незамутненные.

– Вы, наверное, пришли проведать леди Октавию, – предположила Джейн, – но она крепко спит. Сегодня она очень устала.

– Мисс Мортимер, я пришел проведать не только Октавию, – негромко возразил он, задержавшись взглядом на ее лице.

– П-правда? – Его слова застигли ее совершенно врасплох. – Что ж… я п-польщена. – Она все больше смущалась. – Как видите, мой наряд сейчас не таков, чтобы принимать гостей.

– Мне все равно, будь вы хоть в мешковине.

Его голос, низкий и звучный, пробудил в ней такое, о существовании чего она даже не подозревала. Внизу живота ощущался жар; там как будто извивались языки пламени.

– Да… хотя, наверное, не всякая женщина простит вас за то, что вы входите к ней в комнату, когда она не одета.