– Он помогает людям, Гриффин. Судя по твоему виду, ты занимался тем же самым.

Гриффин опустил голову, осматривая себя, но сажа, покрывавшая его руки, одежду и, возможно, лицо, не беспокоила его.

– Извини.

Снова раздался грохот – это обрушились крыша и колокольня церкви, стоявшей напротив суда. Огонь перекинулся на два расположенных поблизости оружейных магазина, последовали бесчисленные взрывы боеприпасов, и эта канонада еще более усилила впечатление, будто вокруг идет какая-то ужасная война.

Фон коснулась ладонью его лица.

– Я знаю, что ты не имел в виду ничего плохого, – сказала она; каким-то образом ее голос перекрыл оглушительный грохот.

Гриффин сжал ее руку в своей и прокричал в ответ:

– С тобой все в порядке? Фон кивнула.

Улицы уже были заполнены повозками и фургонами, и Гриффин пробирался в сторону пожара с трудом. Он вглядывался в то, что должно было быть тысячью лиц, и увидел лишь тысячу разных выражений ужаса.

Битва с огнем перемещалась в сторону Уэслер-Уэй. Кто-то из стоявших рядом сообщил Гриффину, что мэр приказал снести или взорвать все сараи и дома вдоль дороги. Отдирали даже деревянные планки, покрывавшие поверхность дороги.

Но уже наступал вечер, и поднявшийся ветер перенес пламя через образовавшийся проем на Скид Роуд. Гриффин беспомощно наблюдал за тем, как пресловутое вместилище разврата запылало, заставив проституток и содержателей баров обратиться в паническое бегство.

Было еще много случаев перегрева, ожогов и несчастий, вызванных безумием толпы, которая сметала все на своем пути. Было уже почти восемь часов, когда пунцовое солнце медленно закатилось за горы. Небо над головой приобрело адский оттенок: бушующее на земле пламя бросало ослепительные отблески на легкие перистые облачка.

Гриффин работал, забыв о времени, обо всем, кроме задач, требующих немедленного выполнения. Он не встретил ни Филда, ни Джона О'Рили, но знал, что оба они находятся где-то рядом.

К трем часам ночи пламя пожрало само себя. Вид разрушений был ужасен: все фабрики и пристани, между Юнион-стрит и Джексон-стрит превратились в груду дымящихся головешек, около двадцати пяти городских кварталов лежали в руинах.

Уставший до предела, Гриффин медленно поднимался вверх по холму, к дому О'Рили. Он рвался туда и умом, и сердцем, отчего долгий путь казался еще более невыносимым. Привез ли Джонас Рэйчел к О'Рили?

Гриффин надеялся то на это, то, наоборот, что ее там нет. Там находилась Афина, и он был уверен, что именно она довела Рэйчел до того ужасного, почти невменяемого состояния, в котором он ее нашел.

Он ускорил шаг.

На улицах расположились целые семьи, окруженные грудами пожитков. На каждой лужайке ютилась кучка бездомных, и Гриффин увидел множество навесов, пристроенных к стенам почерневших зданий и к стволам деревьев. Те, кому повезло больше всего, спали в палатках, остальные укрылись в густых зарослях папоротника вдоль обочины дороги.

Стремясь поскорее добраться до цели, Гриффин решил срезать путь и пошел по полю, переступая через тела спящих. Поле представляло собой ухудшенный вариант палаточного городка в Провиденсе, только здесь палатки были сооружены из одеял, веток и даже из одежды. Гриффин петлял меж собранных на скорую руку жилищ и старался не наступить на тех, кто остался совсем без убежища.

Наконец вдали показался знакомый кирпичный дом. Гриффина притягивал свет, горящий в окнах первого этажа, притягивала мысль о Рэйчел, и он пустился бегом.

Как только Гриффин добрался до входной двери, она распахнулась, и он увидел на пороге Джоанну О'Рили, полностью одетую и бледную от волнения и усталости.

– Слава Богу, – произнесла она сквозь рыдания, бросилась ему на шею и вцепилась в него, будто боясь, что он снова исчезнет.

За ее спиной маячила фигура Филда Холлистера, который наподобие какого-то покрытого сажей призрака возвышался в полумраке передней. Он кивнул в знак приветствия, но Гриффин заметил, как дергается жилка на его подбородке.

– Рэйчел здесь? – прохрипел он, только в этот момент осознав, что почти потерял голос.

Джоанна отпустила его и отступила на шаг, кивнув; но теперь она старательно избегала его взгляда.

Филд не испытывал подобных затруднений: его глаза, горящие голубым пламенем, пронизывали Гриффина до самых потаенных глубин души.

– Она в своей комнате.

– Я хочу видеть ее,– прошептал Гриффин и двинулся в обход Джоанны, которая, словно мягкий, дрожащий барьер, преграждала ему путь в дом.

Но Филд, упершись рукой ему в грудь, остановил его.

– Ты достаточно натворил, Гриффин, – напряженным шепотом произнес он.

– Но...

Рука Филда не шевельнулась, но ее давление усилилось.

– Нет, Грифф. С ней Фон – оставь ее в покое. Гриффин опустил голову. Из горла у него рвались сдавленные рыдания, но была ли их причиной Рэйчел или же ощущение полного изнеможения, он не знал.

Филд и Джоанна с двух сторон схватили его за руки и, будто по молчаливому соглашению, повели в глубь дома. На полу в гостиной и в столовой лежали рядами спящие люди, закутанные в одеяла.

К тому времени, когда они добрались до кухни, Гриффин пришел в себя. Он выпил горячего кофе, который в полном молчании подала Джоанна, потом съел два огромных сэндвича с ветчиной.

Наконец он вновь заговорил по-прежнему хриплым голосом:

– Скажи мне, Филд. Скажи, почему ты не хочешь, чтобы я увиделся с Рэйчел.

Джоанна и Филд обменялись взглядами, и Джоанна молча вышла их кухни.

Почти целую минуту в кухне слышно было только равномерное тиканье старинных часов на каминной полке.

– Ну? – прохрипел, прерывая молчание Гриффин; он налил себе еще одну чашку кофе у плиты и снова сел за стол.

Филд скрестил руки на груди. Его рубашка была изорвана и покрыта пятнами копоти, но лицо и руки были отмыты до обычной сияющей чистоты.

– Помнишь, ты сказал Джонасу, что спал с Рэйчел? Ну так вот, похоже, Джонас рассказал Афине, которая, естественно, не могла удержаться от того, чтобы не сообщить об этом Рэйчел. Сказать, что Рэйчел приняла эту информацию без восторга – значило бы преуменьшить ее реакцию раз в сто.

Гриффин застонал:

– Боже мой, она же не думает...

– А что, по-твоему, она должна думать? – перебил его Филд, и шепот его прокатился по просторной комнате, будто пистолетный выстрел.

Гриффин поднялся на ноги, слегка пошатнулся и ухватился за спинку стула.

– Я расскажу ей... я объясню...

Филд не двинулся с места, но его голубые глаза предостерегающе сверкнули.

– Ты оставишь ее в покое, Гриффин. У нее шок.

– Нет.

– Да, – возразил Филд. – Сядь, пока не упал и не разбил свою глупую физиономию.

Гриффин опустился обратно на стул.

– Если ты хочешь подраться, Филд, это можно устроить.

– В данный момент ты не справишься и с немощной старухой. Пей свой кофе, и мы подыщем место, где ты сможешь поспать.

Боль, усталость – все с новой силой обрушилось на Гриффина, вызвав состояние, чрезвычайно напоминающее опьянение.

– Помнишь, когда мы в последний раз дрались, Филд? Мы были мальчишками и катались в большой грязной луже перед церковью твоего отца. Оба наших родителя просто стояли рядом, ожидая, пока это кончится. Потом они оттащили нас в лес и там выпороли.

Филд закатил глаза, но уголок его губ дрогнул в усмешке.

– Я бы побил тебя, если бы ты не плеснул мне в лицо грязной водой.

– Ерунда! – парировал Гриффин. – Я с самого начала взял верх.

– Кстати, а из-за чего мы дрались? Гриффин пожал плечами:

– Кто знает?

Филд не смог удержаться от смеха.

– Пей кофе,– велел он. Гриффин молча подчинился.

Следующим утром он проснулся поздно; солнце светило прямо в лицо, и это заставило Гриффина открыть глаза. В первый момент он растерялся, но, взглянув на свою разорванную, почерневшую от дыма одежду, вспомнил все – пожар, словесную пикировку с Филдом, Рэйчел.

Он сел на кушетке Джона и заслонил рукой глаза от яркого света и мучительной обыденности самой обстановки кабинета. Голова у него болела, в горле саднило, волнами накатывала тошнота.

Словно по какому-то дьявольскому волшебству, перед ним появилась Афина, свежая и оживленная в пестром льняном платье.

– Доброе утро, Гриффин, – пропела она. Гриффин вскочил на ноги.

– Иди к черту,– рявкнул он, и его едва не вывернуло наизнанку.

Афина явно не намеревалась куда-либо идти.

– Рэйчел уже лучше,– сообщила она.– Она разговаривает с этой особой, с Фон, и все помнит. Абсолютно все. Догадайся, кого она хочет видеть, Гриффин?

Гриффин ничего не ответил, и Афина продолжала, наслаждаясь своим торжеством:

– Джонаса. Единственный человек, которого она хочет видеть, помимо этой индианки и моей мамы, – это Джонас. Она определенно не хочет видеть тебя, Гриффин Флетчер.

Гриффин побрел, пошатываясь, к ночному столику, где какая-то заботливая душа оставила полотенце и таз с теплой водой. Он умылся, вытер лицо и руки и только после этого ответил:

– Я полагаю, мне следует за это благодарить тебя? Афина улыбнулась, как шаловливый ребенок:

– Да, точно.

Гриффин повесил на шею грязное полотенце.

– Почему?

Она подняла голову, и ее синие глаза сверкнули.

– Потому что я люблю тебя.

Ирония этой ситуации вызвала у Гриффина еще большую тошноту.

– Потому что ты любишь меня,– повторил он хриплым, бешеным шепотом. – Ты больна, Афина. А что касается твоей любви, так это честь, без которой я вполне могу обойтись.

– Я имею право бороться за то, чего – или кого – я хочу!

Гриффин медленно, отрицательно покачал головой:

– Я бы не пожелал твоей любви даже Джонасу, Афина. Твоя так называемая любовь способна только убивать и разрушать.

Афина вздрогнула: