Сразу же после обеда они отправились в один из магазинов. Рэйчел была представлена хозяину – знакомому Дугласа – и осталась рассматривать ленты и рулоны разноцветных тканей, а мужчины удалились в заднюю комнату.

Через пять минут Рэйчел получила работу. Она была принята продавщицей в галантерейный отдел и должна была торговать нитками, пуговицами и другими швейными принадлежностями.

Ей следовало бы больше радоваться этому, но девушка подозревала, что Дуглас каким-то образом заставил ее нанимателя взять ее на работу. Это вызвало у Рэйчел неприятное ощущение, но она не могла позволить себе отказаться от вакансии и с благодарностью согласилась.

Мистер Тернбулл, человек с вялым, безвольным подбородком и пробором, точно посередине разделяющим редкие каштановые волосы, велел ей явиться на работу на следующее утро к восьми часам.

Вернувшись в дом мисс Каннингем, в умиротворяющей тишине своей комнаты, Рэйчел подавила свои опасения и достала бумагу и перо. «Дорогая Молли,– начала она своим закругленным мелким почерком. – Сегодня я нашла работу...»

К тому моменту, когда она подписалась и сунула письмо в голубой конверт, оно было достаточно пухлым. Рэйчел никогда раньше не писала писем, и мысль о том, что придется расстаться с ним, огорчало ее.

Однако надеясь, что, в конце концов, когда-нибудь получит ответ, она адресовала письмо просто: «Миссис Молли Брэйди, Провиденс, Вашингтон» и положила его в сумочку. Сегодня вечером, по дороге на Скид Роуд, она зайдет в офис пароходной компании и попросит, чтобы письмо было отправлено следующим рейсом «Стэйтхуда».

Уже на полпути с холма Рэйчел вспомнила о своем обещании поужинать с капитаном и посмотреть представление в театре. Почти минуту она простояла в молчаливом раздумье, глядя то вверх на дом мисс Каннингем, то вниз на гавань.

В конце концов Рэйчел выбрала гавань и Скид Роуд. Пока она не разберется в загадочном и внезапном исчезновении отца, ей не будет покоя. Дуглас обязательно поймет ее, когда она ему все объяснит.

«Стэйтхуд» находился в порту, его бортовые огни бросали золотистые отблески на почерневшую в сумерках воду залива, огромные гребные лопасти были неподвижны. Капитана – седого пожилого мужчину с озорными, как у ее отца, глазами – Рэйчел обнаружила в сарайчике на берегу. Он был в расстегнутом кителе, а его шляпа, от долгой носки утратившая форму, покоилась на заваленном бумагами столе.

Рэйчел отдала капитану письмо, заплатила за его отправку и собралась уходить. Ей еще предстояла рискованная экспедиция на Скид Роуд, а уже начало темнеть.

Спохватившись, она остановилась в дверях.

– Капитан,– застенчиво спросила она,– скажите, вы знаете фамилии всех ваших пассажиров?

Пожилой моряк улыбнулся:

– Не всех, иначе я знал бы и вашу. Ведь я точно помню, что вчера вы были у нас на борту.

Ободренная его дружелюбием, Рэйчел описала Эзру Маккиннона и спросила, не помнит ли он такого пассажира.

К ее разочарованию,– хотя и не к удивлению,– капитан не вспомнил ни имени, ни самого человека. Однако он пообещал быть начеку и сообщить Рэйчел, если до него долетят какие-нибудь слухи о Маккинноне. Рэйчел поблагодарила и решительно зашагала в сторону Скид Роуд.

Вдоль тонущих во мраке причалов с шорохом носились корабельные крысы, темными громадами возвышались бочки и ящики. Впереди виднелись огни, слышались смех и разудалая музыка, обычная для этой пользующейся дурной славой части города.

Каблучки новых туфель Рэйчел одиноко и звонко постукивали по дощатому тротуару, и пару раз то ли моряки, то ли лесорубы останавливались, пяля глаза на девушку. Она прибавила шаг, стараясь держаться подальше от тени, которую отбрасывали стены складов, тянущихся вдоль берега.

Первый салун располагался в лачуге, стены которой были сколочены столь небрежно, что сквозь них полосками пробивался свет. Посыпанный опилками пол начинался почти у самой полосы прибоя. Вонь гниющих водорослей и дохлых креветок смешивалась с запахом пота, дешевого виски, сигарного дыма и одеколона того сорта, что продаются в склянках емкостью в кварту.

Рэйчел пришлось собрать всю свою решимость, чтобы толкнуть двойные двери и войти внутрь.

ГЛАВА 16

Опилки на полу отсырели от просачивающейся снаружи морской воды и были заплеваны темным табачным соком. Рэйчел подумала о своих новых туфельках и ужаснулась про себя.

Затем она, вздохнув, напомнила себе, что ей надо найти отца. Если ему просто надоела обременяющая его взрослая дочь, Рэйчел не станет ему навязываться, поскольку у нее теперь своя, независимая от отца жизнь; к тому же Рэйчел определенно не имела желания тащиться за ним в какой-нибудь еще поселок лесорубов. Тем не менее Рэйчел хотелось честного и достойного расставания – и объяснения. После всех этих лет его грубоватой нежности и неустанной заботы девушке казалось достаточно странным, что он оставил ее не сказав ни слова.

Обведя беглым взглядом помещение, Рэйчел сразу же убедилась, что здесь она не найдет Эзру Маккиннона, но вокруг были люди – люди, которые могли знать, где он сейчас работает.

Рэйчел уже собралась подойти к группе здоровенных лесорубов, когда чья-то худая, довольно грязная рука схватила ее за локоть. Девушка остановилась и, оглянувшись, увидела рядом с собой пухлую блондинку в неряшливом желтом платье, явно недружелюбно рассматривающую ее.

– Дорогуша, – начала женщина, поправляя другой рукой неестественно тугие кудряшки.– Если здесь твой муж, не стоит закатывать ему скандал на глазах у всех.

Когда дело доходит до этого, у мужчины может взыграть гордость.

Рэйчел вскинула подбородок:

– Я пришла сюда, чтобы спросить о человеке по имени Эзра Маккиннон. Вы его знаете?

Блондинка прищурила накрашенные глаза:

– А если и знаю, то что?

Подстегнутая раздражением, а также вонью и шумом салуна, Рэйчел резко проговорила:

– Он мой отец. И мне очень важно его найти. Проститутка некоторое время изучала свои бледные руки с неровными ногтями.

– Эзра не был на Скид Роуд с тех пор, как Джонас Уилкс нанял его на работу в Провиденс – если бы он здесь был, я бы знала. Он часто говорил мне: «Кэндис, дорогая, ты слишком хороша для такого места, как это. Тебе нужно стать независимой».

Рэйчел с трудом удержалась от того, чтобы не выразить возмущения. При мысли об отце и этой омерзительной женщине, совокупляющихся на какой-нибудь грязной койке, ей стало дурно, но она быстро взяла себя в руки. Она определенно не имела никакого права осуждать кого бы то ни было – во всяком случае, после той волшебной, трагический встречи с Гриффином Флетчером.

– Ваши жизненные планы меня не интересуют, – холодно промолвила она.– Меня интересует мой отец. Если вы его увидите или хоть что-нибудь услышите о нем, пришлите записку в дом Флоры Каннингем, на Сидер-стрит.

Кэндис тряхнула головой и окинула дерзким, подозрительным взглядом строгий дорогой костюм Рэйчел. Вопрос, повисший в воздухе, был так очевиден, что не было нужды высказывать его вслух. С какой стати мне об этом беспокоиться?

В этой обстановке Рэйчел чувствовала себя не в своей тарелке, и ее храбрость быстро убывала. Она снова вздернула подбородок.

– Я заплачу вам десять долларов, если вы свяжетесь со мной,– сказала она в ответ на немой вопрос.

И со спокойным достоинством, повернувшись, она вышла наружу, в ночную прохладу.

Обходить остальные салуны в ту же ночь не было смысла: Рэйчел инстинктивно чувствовала, что Кэндис сказала правду. Кроме того, она все время ощущала на себе любопытные оценивающие взгляды завсегдатаев салуна. Останься она здесь подольше, наверняка один или даже несколько из них начали бы к ней приставать, и избавиться от них было бы нелегко.

Рэйчел двинулась назад вдоль берега, держась в стороне от темных фигур, рыщущих во мраке, там, куда не доставал робкий, дрожащий свет керосиновых уличных фонарей. Глупо было отправляться на Скид Роуд в одиночку, тем более поздним вечером. Даже сделав этот разумный вывод, она знала, что еще вернется сюда.

Гриффин Флетчер проснулся в своей постели с тяжестью и пульсирующей болью в голове, мучимый приступами тошноты. Молли стояла рядом, и ее зеленые глаза выражали крайнее неодобрение.

– Наконец-то вы очнулись, Гриффин Флетчер. Целый день пропал зря.

Гриффин застонал:

– Какой нынче день?

Молли наклонилась и поставила на ночной столик поднос.

– Среда,– язвительно сообщила она.– Двадцать девятое мая тысяча восемьсот восемьдесят...

Гриффин хрипло выругался и с усилием принял сидячее положение.

– Господи, Молли,– огрызнулся он.– Я знаю, какой сейчас год!

– Неужто? – парировала Молли. – Это уже кое-что. Благодарите Бога за то, что вы никому не понадобились, Гриффин Флетчер.

Гриффин взглянул на поднос с завтраком – яичница, картошка, рис и свиная колбаса – и снова отвернулся. Даже вполне обоснованное презрение его экономки было куда более приятным зрелищем, чем еда.

– Может быть, я не так необходим этому городу, как нам с тобой хотелось бы думать, Молли.

Молли Брэйди выпрямилась во весь свой отнюдь не впечатляющий рост.

– Может, и нет,– коротко ответила она и с негодующим видом, шурша накрахмаленными юбками, удалилась из спальни, захлопнув за собой дверь с такой силой, что затуманенная болью голова Гриффина чуть не лопнула.

Аромат кофе заставил его с опаской еще раз заглянуть на поднос. Он потянулся за дымящейся кружкой и стал медленно пить, вспоминая историю своего грехопадения.

Рэйчел уехала – он стойко воспринял эту горькую правду, хотя мысль о ней по-прежнему вызывала острое, терзающее душу страдание. Если бы только он не обидел ее так, не дав уехать в уверенности, что он воспользовался ею без любви...

Потому что любовь была – такая любовь, какой Гриффину Флетчеру еще не доводилось испытывать. Почти с первого момента, когда он увидел ее, сжавшуюся от страха в ванне у Джонаса, он полюбил эту девушку; но лишь теперь он нашел в себе силы не отрицать этого чувства и признаться в нем самому себе.