Перед бабками, которые деловито припёрлись на подмогу, изображать немощную было нельзя. Не поняли бы. Так что, забыв о Глебе и слабости, я, понукаемая Верой Ивановной и бабой Машей, то мела паутину с углов древней шваброй, то махала веником. А когда схватилась с бабкой Машкой за матрац, чтобы стащить его с кровати и отнести на улицу под солнышком прожариться, поняла: всё, не могу больше. Тошнит. От этой пустоты и заброшенности ничейного дома, от отсутствия воды горячей и льда воды, что налили в надраенный Глебом рукомойник, от перспективы толочься на этой кухне у здоровенной печки. А скорее всего, от большого количества таблеток. Кефир надо было пить, а не газировку с тульскими пряниками, восстанавливать побитую антибиотиками кишечную флору.

Так что, доковыляв с матрацем до улицы, я шарахнулась к заборчику, от командирши Маньки подальше. Обман – не тошнит. Но хочется. Нет, это я, наверно, съела у них что-то не то. Хотя только чай с вареньем и блинами пила. Может, вода тут плохая? Или, наоборот, особо экологичная, что я оказалась к ней неподготовленной? Думаю, просто перетрудилась. Чего пристали к больному?

Опять подкатило. И – впустую. Надо представить что-нибудь плохое. Так-так-так… «У меня к тебе нежно» – бя-я-я… Так и есть – блинами.

– Ой, тошнить? – баба Маша высунулась из-за моего плеча и посмотрела на результаты.

Сейчас, со своей здоровой деревенской непосредственностью, начнёт интересоваться, не беременна ли я. Я-то знаю, что нет, но другого наивный сельский житель и не предположит. Вот и рассказывай ей.

Но зря я о людях думаю плохо. Бабка Маша узнала от Глеба, что я болею воспалением лёгких и ещё не выздоровела, что мне нужен покой и уход, а потому предложила мне пойти прилечь в их доме. Доброта не знает границ – или тут какой-то подвох?

Пока я так размышляла, на улицу вышел Глеб. И отправился меня провожать. Я очень люблю Глеба.


Который, в то время, как я дрыхла, колбасился с домом до самой темноты. Я как раз проснулась и смачно наелась нажаренной бабкой Верой яичницы. А тут и Глеб вернулся. Выяснилось, что электричество от нашего с ним дома не отрезано, как он сначала предполагал, просто лампочек работающих нет. Купим, ерунда.

Все жители деревни Людотино пришли с нами знакомиться. Я отдохнула, подобрела, а потому все они мне казались хорошими – и дедулька, и ещё одна бабулька. Они нам были рады. Они нам верили. Они угощали нас тем, что принесли с собой. Глеб, братаясь, даже выпил самогонки. Как бы не споили…


Было уже поздно. Все разошлись, наши бабки укладывались спать, нам с Глебом постелили на печке. Никогда не спала на печке – днём сегодня я дрыхла поверх Манькиной койки. А сейчас будем на печке, значит. Пока спать не хотелось (ещё бы). Умученный Глеб сидел за столом и допивал чай, а я вышла на улицу.

Темнотища – эх, какая темнотища! Луна то потухнет, то погаснет, в смысле то тучи на неё набегут, то она выглядывает. Поэтому пейзаж то ничего, виден, то полный мрак. Я сошла с крыльца. Дом не был обнесен никаким заборчиком-палисадником, выходил сразу на просторную лужайку, которую перерезала старая дорога. Всё по – простому. Удобно.

Я вглядывалась в темноту, прислушивалась к жизни леса. Кажется, слышно было даже, как река где-то там, внизу, перекатывалась по камням. Или это какие-то птахи так журчат, спать укладываясь?

Вот так и будут заканчиваться теперь мои дни, и приходить им на смену чёрные ночи. Три огонька – таким, как вкрутим лампочки, будет свет в окошках моего дома. Вдали ещё огонёк, это соседнего. Остальных не видно. И всё. А если подумать хорошенько: не бредовая ли это идея – жить тут? Что ж я никак не определюсь! Не раскинуть мне мозгами ещё – здраво-прездраво? О, ужас – и зачем же всё-таки, зачем я сюда припёрлась? Неужели я всерьёз думаю, что пафосный слоган «Выбираю деревню на жительство» и другие прекраснодушные измышления о мерзости города с суетой и грехами, о благодати жизни на лоне природы – это самая истинная истина? Ведь не думаю же – если честно. У меня нет другого выбора. Как мозгами ни раскидывай. Пока «наши» не легализовались. Буду жить, оборачиваться и летать здесь. Где они, эти самые «наши»?

Ухнула какая-то крупная птица, ей тревожным баритоном ответила другая. Я решила не пугаться, ни на что не обращать внимания, а думать. Сорвался с земли холодный порыв ветра, мурашки у меня по коже побежали.

Не только из-за ветра мурашки – я вдруг почувствовала, затылком почувствовала на себе чей-то взгляд из тьмы. Мне вдруг стало не по себе – так не по себе, как я ещё ни разу не ощущала. В этот же самый миг меня окликнули. А, это Глеб…

Глеб. Я обернулась – свет луны отразили два больших янтарно – зелёных глаза. Тех, что видят в темноте.

Мгновенно я отвернулась. И всё – больше не в силах была двинуться. Ой… Это были глаза не Глеба. Не человека. Неужели он тоже… оборотень? Только Глеб – какой-то зверь. Что тут думать – волк. Понятно теперь, почему он так легко согласился на бегство, ясно, почему он завёз меня в такую глушь. Ему самому тут оборачиваться удобнее.

Теперь ясно, почему он так надолго уходил из дома! А всё: на конюшню, на конюшню, там работы много. Сам, оказывается, в лес бегал, оборачивался волком и резвился себе на приволье…

Опа, вот она, луна, можно сказать, полная. Светит, зовёт его превращаться…

Ах ты, миленький Глеб, скрывал от меня! Наверное, пугать не хотел. Ну так что ж, оборотень – какая проблема?! Он меня не обидит – оборотни на своих не нападают. И тем более, раз до сих пор не загрыз, значит, не планирует. Вот и будем мы с ним жить, два весёлых гуся. Нет – всё, все эти события в моей жизни неслучайны! Мы встретились, потому что так надо. Кому ещё оборотни нужны? Вот друг к другу и прибились. Мне стало всё совершенно понятно. Все мои мысли по поводу того, что мы не пара, не пара, полностью потеряли актуальность. Я представила, как по залитой лунным светом во-он по той дальней поляне мы мчимся с Глебом – он по траве, я по воздуху. Он волк, я почти птица. Нам хорошо, весело, гармонично. Так что жить и правда мы сможем только здесь.

Мне стало приятно и спокойно от этих мыслей.

– Холодно, – вновь послышался голос Глеба. – Может, иди в дом?

Я уже без всякого страха повернулась к нему. Надо же Глеба хорошенько рассмотреть в его ином обличье. Сделала пару шагов. Яркие глаза вновь блеснули, резко дёрнулись вниз.

– Ты посмотри, какой котяра здоровенный, – сказал Глеб. – Просто рысь какая-то. Вырвался. Ладно, беги…

Теперь меня бросило в жар. А кот тем временем серой тенью метнулся под крыльцо. Кот-оборотень. Глеб-оборотень. Тьфу ты, Боже мой! Здесь по-прежнему один оборотень. Я. Опять меня просто котом глючит. И что за странные у меня с котами отношения? Коты птиц не любят, вот и наводят морок. Цирк. Хорошо хоть не успела Глебу сообщить, что и в виде волка его люблю…


Бабки дрыхли. Мы улеглись на печке. Ничего вроде, мягко. И как в домике – лежбище было с занавесочкой. Здорово. Я проглотила две таблетки пустырника – полдня ведь спала, замучаю Глеба, если теперь полночи буду ворочаться без сна.

– Всё хорошо? – шёпотом спросил Глеб. – Если будет что не так, мы отсюда уедем, ты не волнуйся. Найдём что-нибудь другое.

Конечно, Глеб. Конечно! Он волнуется, он ЗА МЕНЯ переживает. За меня – разбалдень-балду, которая во всём сомневается. Спасибо тебе, моя маленькая радость! Хотя какая же маленькая – моя самая большая и главная радость на свете. Дожила, Господи, до какого счастья я дожила!..

Уставший Глеб засыпал, но его щека и губы всё равно коснулись моего лба – температуру проверил. Я осторожно вывернулась, поцеловала Глеба. А усну, ведь усну, потому что мне стало совсем хорошо и спокойно.

И уснула. Спала до самой хозяйственной возни, которую затеяли бабульки утром. Пробудилась и первым делом подумала – а ведь мне приснился Глеб. В эпизодах, но приснился. На новом месте. Это значит, я – настоящая невеста. Отлично!


Утро было солнечным и лёгким. Мы провели его, восстанавливая наше будущее хозяйство. Это было уже более приятно. Моё – вот это всё теперь будет моё. Здесь я стану жить, хорошо ведь тут и привольно. А дальше – дальше-то ведь мы посмотрим…

Печь вела себя хорошо, тепло держала и не дымила. В доме был роскошный подпол и вообще очень даже всё функционально. Наверное, чистое просторное помещение наводило меня на мысль творческую и позитивную. И я веселела на глазах. Глеб улыбался. И рвался осматривать огородные угодья. Интересно, он и вправду собирается что-то тут сажать-высевать?

– Грядки свои копать будитя? – поинтересовалась баба Маша.

Глеб подумал-подумал и предложил… помочь вскопать их огороды! Бабка обрадовалась, а Глеб мне объяснил: программу «Огородник» я начинаю с нуля, поэтому пусть лучше этим занимаются специалисты, которым я в его отсутствие лучше буду помогать – за приобретение навыков и часть урожая, разумеется. Стратегически верно, чёрт возьми! Ну не умник ли Глеб?

Мы копали до обеда – а что, хоть и однообразное и тяжёлое, но какое-то благородное это оказалось занятие. Родители мои дачей в своём промышленном городке так и не обзавелись, а потому последний раз я орудовала лопатой в институте, когда мы сажали какие-то деревья перед нашим зданием. Но одно дело яма, а другое – бескрайний огород. И это только под лук, огурцы и моркву, как объяснили Вера Ивановна с Машей Алексеевной. Картофельное поле – во-он ту плантацию, они тоже обычно взрыхляют вручную. Раньше то лошадью, то трактором, а теперь никто к ним не приезжает, так что ручками, ручками… Я выпала в осадок. И отведать крапивных щец отправилась в полном молчании. Глеб сказал, что нет проблем, он постарается. Но…

Но я не лезла. Они тут всё понимали лучше меня. Бабки смотрели на Глеба с обожанием. Но он молодец, не гнался за дешёвой славой юного благодетеля. И после обеда заявил, что мы с ним отправляемся в Мездряково за своей машиной. И прибудем, скорее всего, завтра, на ней со всем своим имуществом. Вера с Маней вооружились лопатами и поковыляли копать. А мы направились в лес.