Посмотрелась. Ну, теперь мне всё было понятно. Предварительная версия подтвердилась. Отражение в воде и общий осмотр дали убедительное заключение: я – птица. Очень большая птица. В перьях. Правда, голова, шея и часть груди остались человеческие. Почему?.. Так, а морщины? Интересно, на лице есть морщины? Сколько я ни приглядывалась, не поняла – нужно зеркало, вода хитрит. Стоп, такое впечатление, что форма груди стала лучше! Или это узорные перья так всё славно маскируют? А перья замечательные: тёмно-коричневые по центру и краям крыльев, а те, что по грудке и хвосту, с узорными полосами – бело-голубыми с мелкими алыми точечками. Хвост. Да, хвост. Из-за него сидеть на земле было просто невозможно. Мешал. Зато хорошо – моей злосчастной кормы, в смысле задницы, народного бедствия, которое активно отказывалось худеть, теперь не было. Даже ненавистные ляжки потеряли актуальность. Они были в пропорции, по сравнению со всем остальным телом совсем прямо скромненькие, в мелких нежных пёрышках, приятненькие.

Надо же – я сама себе нравлюсь! Вся! Нет, а лицо?.. Всё-таки нужно зеркало.

Долго, очень долго я себя осматривала – и глядя в воду, и поворачиваясь в разные стороны, расправляя крылья, вытягивая лапы и шею. Вот ведь, а? Интересно, интересно…

И это – я.

Куда исчезает мысль о том, что надо проанализировать всё это или хотя бы задаться вопросом: а что со мной случилось? А правда ли происходящее? А не сошла ли я совершенно с ума? Вот беда – появится эта мысль, да и сваливает куда-то в недра сознания. И я чищу себе перья как само собой разумеющееся. И мне хорошо, и мне спокойно. Чудеса.

Я ещё раз оглядела всю себя. Помахала хвостом, стукнула им по воде, отчего по ней пошли волны, а с перьев, как с гуся, вода быстренько скапала обратно в лужу. Я подняла хвост, как смогла, заглянула под него. Странно. Во всём теле не обнаружилось никаких отверстий для исходящей корреспонденции, ни спереди, ни сзади. Только для входящей – в смысле уши, рот и нос. Да, и за это время ничего выдать из организма мне не захотелось. Как, впрочем, и принять чего-нибудь – поесть там, попить. Так что, будет всегда? Кто я?! Что не дух бестелесный, это явно – о-го-го какое тело. Но что ж – совсем это тело кормить не надо?

Ага, вот она, тревожная мысль, снова проклюнулась. Но на вопрос о том, кто же я, мне себе ответить было нечего. «А, не знаю!» – беспечно и довольно громко сказала я. Голос, кстати, тоже остался мой. И, подмигнув своему отражению в луже, я взмахнула крыльями и взмыла в небо.

О, это непередаваемое ощущение – всего лишь короткий миг взлёта, когда взмахивают крылья и тело отрывается от земли: ах! сладкая пустота – а затем абсолютная радостная уверенность, что только так и должно быть всегда…

Я снова летела, вперёд и вверх, вперёд и вверх! Эксельсиор! Эксельсиор![1] – кричала я с боевым воодушевлением. И этот странный стих – про молодого перфекциониста, который непременно хотел добраться до вершины горы, – я вслух и с удовольствием вопила в небесный простор:





Тропой альпийской в снег и мрак

Шёл юноша, державший стяг.

И стяг в ночи сиял, как днём,

И странный был девиз на нём:

Excelsior!

Горели в окнах огоньки,

К уюту звали очаги,

Но льды под небом видел он,

И вновь звучало, словно стон: Excelsior!




Ух, какие слова! Парень шёл со своим флагом вверх и вверх, и была ему по хрену метель, не волновала ненужность всей этой операции. Наверх, как можно выше ему хотелось – как и мне! И меня не сбивало с пафоса, что «труп, навеки вмёрзший в лёд, нашла собака через год». Мой не найдут. Да и ничего со мной плохого не случится – не собираюсь я быть трупом в ближайшие лет сто! С такими-то возможностями! Да! А потому я с упоением продекламировала миру:



А с неба… в мир камней и льда

Неслось, как падает звезда:

Excelsior![2]



Крылья мои, такие сильные и могучие – размах примерно метра три, – с каждым взмахом прокачивают несколько кубометров воздуха и несут, несут по небу меня, бывшую неудачницу! Спасибо тысячу миллионов раз – тому, кто всё это придумал! А я ещё расстраивалась, что у меня мужчин нет, что позор. Вот почему нет – потому что есть вот это! Потому что, значит, так и должно было быть!

Ныла-ныла – и донылась! А говорят, что нытикам не везёт. Мне повезло! Повезло-о-о-о! Примерно так я кричала, набирая скорость и высоту. Двигалось, принимая участие в полёте, всё тело. Трудилась каждая мышечка. В моей конструкции не было ничего лишнего! Даже уши, даже грудь – тоже работали на победу. И мы летели, летели, летели! Выше! Быстрее!

Заразы, растрепались волосы – заколка-крабик съехала и держалась на трёх волосинках. Сейчас упадет – и пипец. Буду летать лохматой. Кто мне волосы снова заколет? Ногой причесаться не удастся, это точно. А, ладно…

Я не устала ни чуточки. Но посмотрела вниз – оп! Вот это да, вот это забралась! Наверное, на этой высоте проходят авиалайнеры. Интересно, меня заметили какие-нибудь ПВО или я для них просто птица?

В двух линзах виделось гораздо лучше. Глаза, правда, нещадно слезились. Но это даже к лучшему – они омывались слезами и линзы не так их тёрли. Обычно больше двенадцати часов я линз не носила – глаза от них уставали, выпучивались, и лицо моё приобретало несчастно-очумелое выражение. Но тут уж ничего не поделать. Придётся линзы терпеть – а странного выражения лица всё равно никто не видит.

Ой, да вон, кажется, Москва! С такой высоты очень далеко видно. Она, она – белеется и блестит вдалеке, за зелёными плитками лесов, за квадратами полей, перерезанными дорогами, за шлепками населённых пунктов. Какая-то вялая дымка чуть колыхалась над ней. Это первое сентября там празднуют. Хотя какая связь? Да никакой, просто сегодня первый день осени, первое сентября.

Я птица. Я просто птица. И я – высоко. До меня никому нет дела.

И, поднявшись ещё повыше, я полетела смотреть Москву.


Не то что прохладненько, а очень даже холодно тут было. Чуть ли не минусовая температура, так мне показалось. И ветер, ветер гораздо сильнее, так что далеко не сразу я научилась с ним ладить. Вернее, ещё плоховато это дело освоила.

Я шла на высоте, мне кажется, тысячи с половиной метров. Москва была похожа на карту самой себя, очень даже ничего такая Москва. Но мне, признаться, оказалось не до неё. Даже дышать было трудно. И я устала. Наверное, от холода. С этим надо было что-то делать. А мне ещё казалось, что я киборг и потому мне всё нипочём! Это радовало. В смысле, хорошо, что не киборг…

Но Кремль-то я всё равно увидела. Ишь, какой, как всё аккуратненько. Почти треугольником расположен. Нет, я уверена, что, когда его строили, наверняка кто-то поднимался в воздух и координировал проект с высоты птичьего полёта. Иначе как ещё всё так ровно и гармонично могло получиться? Снизу-то так не увидишь – стены и стены, лепи их куда хочешь. Хотя высота птичьего полёта гораздо ниже, и какой чёрт меня сюда занёс!.. А снижаться… Нет, не буду. Я объект странный. Хотя если меня зенитчики не сбили, то что это значит? Я ж в их оптику прекрасно должна быть видна. Не обращали внимания? Ну, не будем их дразнить.

Представляю: сбивают меня эти самые зенитки – и на Москву, куда-нибудь посреди толпы слоняющихся у Манежа, шмякаются останки весьма странной тушки. Или на мельчайшие клочки меня разнесёт зенитным снарядом? Хорошие мысли, жизнеутверждающие…

Даже после того, как я пересекла МКАД, высота моего полёта не менялась. Сейчас я была где-то на северо-востоке Московской области, если судить по тому, что прилетела я с юго-запада. Всё, снижаться, а то я в мороженую курицу превращусь.

Теплее становилось очень постепенно. Как же тут всё застроено – вроде лес, и тут же дома понатыканы! Но мне надо выбрать райончик поглуше.

Я снова летела почти над самыми макушками деревьев. Небо уже заволокло тучами, день снова клонился к вечеру – солнце, я видела, уже подошло к закату. Совсем изредка его было видно среди туч, которые набежали и устроились над Москвой уже после обеда, когда прошли в школах линейки и другие торжества.

Ну, вот тут и можно. Среди леса полянка. Не раздумывая, из последних уже сил я заложила лихой вертикальный вираж и опустилась туда. Вот это я устала! Вот это холод! Но не смертельный. Если бы я была там, на этих тысячах метров – просто я, такая, как раньше, то это была бы, наверное, сосулька. А так – летучий голодранец, жива и здорова.

Только отдохнуть бы хорошенько… Среди деревьев было как-то сумрачно. Мелкий дождь сыпанул с неба. Лучше спрятаться. Надо сесть на дерево – выбрать сук потолще, чтобы меня выдержал. И конкретно усесться. Интересно, а как я между ветками проберусь? Вдруг крылья поломаются? Рисковать нельзя. Но и на земле сидеть – в смысле, фактически стоять, тоже неудобно. И я рискнула – осторожно пролетела между пышным ореховым кустом и берёзой, боком спланировала. О, дубы растут!

И я отлично устроилась на одном из них. Вот сижу я на дубу. Его листья чуть тронуты желтизной, пробиты какой-то дырчатой болезнью. Но всё равно он о-го-го какой дубище, высокий, раскидистый, потому что, видимо, у края леса растёт, никто этот дуб не теснит. Но куст ореха его загораживает – так что со стороны полянки меня, я думаю, не видно.

Ну и хорошо.

Надо поспать. Спать – в отличие от «есть» – мне хотелось. Устала. Устала, устала… Сидеть на дубу было удобно. Удубно… Хвост свесился вниз, лапы крепко обхватили сук. Крылья, такие мягкие и славные, аккуратно сложились, так что целиком закрыли туловище. По листикам тихо постукивали мелкие капли, а мне было хорошо, тепло. Я накрыла голову крылом и сунула нос в свои мягкие перья. Надо же – они пахли смесью ладана и туалетной воды Oxygene фирмы Lanvin. Я снова развернула крылья и обнюхала себя всю. А что – хочу и нюхаю. Надо же! Птицы не потеют. Воистину, птицы – дивные создания, они даже пахнут чудом! Мне очень понравилось саму себя нюхать.