Ум – чудо – восторг.

В общении с Антоном такого и в помине не было. Как начнёт, как развезёт какую-нибудь пространную речь – длинную-предлинную, с бесконечными отступлениями, с употреблением сложных грамматических конструкций и особенно деепричастных оборотов, которые в разговорной речи ни один нормальный человек не использует, с попытками безвкусно юморить, с ржанием после собственных же острот и оглядыванием публики: ну как, оценили? Смешно шучу?.. Мама дорогая!

Ну, дурак, думаешь, ну, дурак… И заткнуть ведь его невозможно. А почему такая реакция – трудно понять. Я сначала думала, что одна такая капризная, утомляюсь через пять минут после начала общения с сердечным другом. Но как-то позвала своих девчонок, они посмотрели на Антона, послушали, заценили: да. Тяжело. И хохмит, а скучно; и умно говорит, а хочется смотаться. Вроде и фактов много интересных приводит, и порой шутки оказываются почти смешными. А сидишь, слушаешь и маешься: жалеешь, что затронула эту тему, выпустив на волю дурного словоблудного демона.

Женька, посмотрев на всё на это, сказала мне: сожми зубы и терпи, если хочешь замуж и если тебе подали надежды. Ищи достоинства. «Правда, я бы через день этого поноса не выдержала и повесилась!» – добавила она. Но это после. Её собственный муж, эдакий полуолигарх, говорит очень мало и редко. Женьку сначала это бесило. Но, скажем честно, недолго. Всё-таки правда: молчание – золото. Муженёк её молчит-молчит, да как сказанёт что-нибудь смачное – все со стульев падают. И человек он оказался хороший. Я бы за такого тоже вышла. Тогда, давно ещё, когда они женились, муж этот был быстрый и бедный. В смысле быстро бегал в поисках денег. Добегался. Всё нашёл. Ну да что с ним сравнивать…

Ух, ну этот Антошка…

После того, как мы встречались, встречались, встречались, Антон меня обхаживал, обнадёживал и в постель заманивал, я, внимая советам подруг, уже решила, раз одинокий разведённый мужчина так активен, раз озвучивает в моём присутствии мечты о своих будущих детях, значит, имеет намерения, как говорили в девятнадцатом веке. И старалась понравиться.

А однажды напрямую об этом спросила. О нашей женитьбе.

Что же ответил мой милый друг? Что жениться он не собирается, что у него для счастья уже есть всё. А чего же тогда он хочет от меня? «Догадайся!» – сказал умнейший из умнейших.

Как же я расстроилась, услышав эти слова… Это, наверное, так на лице моём отразилось, что Антуан тут же добавил: ведь не так уж мало то, что он мне предлагает, – встречи для радости.

Но погоды это не меняло. Убей – не понимаю, почему, если хочешь, чтобы у тебя была женщина, не нужно на ней жениться, то есть к себе её привязывать! И никогда не пойму. Общее хозяйство, что ли, пугает? Если люди вдвоём, значит, они – муж и жена, то есть те же мужчина и женщина, только названные более коротенькими словами, потому что у них всё накоротке, всё более близко, чем между остальными людьми в мире. А если люди не муж и жена – то вполне имеют право не отграничиваться от остальных и иметь много других связей, запретить им которые другая сторона не вправе. Что же ещё тут думать? Вряд ли Антуашка потерпел бы соперника. А я, глупенькая, в своём азартном желании показаться ему примерной из примерных, вернейшей из верных не догадывалась о том, что можно ради создания ажиотажа и интриги придумать мифического «другого» – чтобы Антон взревновал и побыстрее определился с выбором. В мою пользу, естественно. Где женское интриганство? Чего я бестолковая-то такая была?.. Эх…

Пока я это всё думала, выражение на лице моём сменилось – я что-то возразить хотела. Антуан, ох, он не дурак! – быстро это понял, а потому пояснил с убийственной откровенностью:

– Знаешь, жениться, я думаю, мне всё-таки придётся. На какой – нибудь молоденькой дуре-производительнице. С хорошей генетикой подберу, все дела. Обязательно с образованием педагогическим – чтобы с детьми занималась. Ну и ладно, что с ней поговорить будет не о чем. Ведь ты у меня останешься…

– Зачем??? – удивилась тогда я. Всё было понятно, но почему-то хотелось, чтобы он свою мысль всё же озвучил.

Он снова сладострастно ощерился: «Догадайся…»

– А мне дети, Антон? – в охренении произнесла я.

И сорокалетний мужчина, которого я считала пусть не очень приятным мне, но всё-таки добрым, порядочным и умным, выдал:

– А зачем тебе дети, котёнок? Ты образованная интересная женщина, у тебя восхитительное тело. Живи, общайся, радуй меня. А я тебя – неужели не радую? Думаю, тебе не на что пожаловаться – ни сейчас, ни в будущем. Разве к тебе относился кто-то лучше, чем я?

– Дети мне нужны, Антон. И нормальная семья.

– Ты знаешь, как роды портят женщине фигуру? – привёл неоспоримый аргумент этот величайший из мудрецов земли русской. – Мою бывшую жену после родов не узнать стало. Фу. Всё обвисает, в былую форму войти удаётся мало кому. Разве что малолеткам, когда у них тело ещё как каучуковое. Оно тебе надо?

Прослушав эту аргументированную отповедь, я почувствовала такой ужасный стыд, что постаралась как можно скорее замять тему замужества. Увела разговор подальше-подальше – чтобы Антуанушка забыл о запросе, который я ему послала и на который получила решительный отлуп. Жуткая ситуация – старая дева попросилась замуж, а ей отказали. Вот я и уводила разговор, вот и забалтывала. Свой стыд забалтывала. Поражение заговаривала. Пусть только Антуан не подумает, что это для меня так важно!..

Мы сидели тогда на лавочке в Парке Победы. Было тепло и вдохновенно-прохладно после майского дождя. Антуан сам предложил оторвать меня от рабочего компьютера и вывести подышать свежим воздухом. «План на вечер составлен, – ворковал в телефонную трубочку Антончик, – и после прогулки нас ждёт сначала один славный французский ресторанчик…» Я как-то ляпнула ему, что ни разу не ела фуа-гра. Антуан, галантный из галантнейших, внимательный из наивнимательнейших, это дело запомнил, а потому и предложил посетить одно-единственное заведение в Москве, где эту печёнку готовят именно так, как во Франции. В остальных местах все дураки. Не умеют. Уж он-то в этом разбирается.

В общем, от темы моих детей и Антуановых матримониальных планов мы благополучно отступили. Солнце садилось, мы неспешным шагом подошли к машине моего кавалера.

– Ты ко мне сегодня на ночь? – игриво и одновременно с констатирующей интонацией произнёс Антуанчик.

Предыдущая наша встреча закончилась этим самым «ко мне». Но тогда ещё я работала на счастливое совместное будущее. Которому сегодня крантик-то и перекрыли.

Так что чего теперь стараться?

– Ой, нет, Антон, я не планировала к тебе, извини, мне надо домой, – ответила я. Пролепетав, ответила. Но решительно. Потому что уверена в своих словах была твёрдо.

Антуан поуговаривал. Я поотказывалась.

Смотрю, а катим-то мы куда-то явно не к французскому ресторанчику.

– Куда мы едем?

– Доставляю тебя домой, – ответил Антуан. Без особых обид. Просто и по-деловому. – Домой, как ты хотела.

Доставил. Всё было ясно. Не предоставляется в пользование тело – зачем тратиться на ресторан. В следующий раз я передумаю, доступ будет получен – вот тогда можно и накормить. Подкинуть топлива в агрегат.

Эх, вот сейчас вспоминаю эту историю. И думаю: надо было вести себя тогда совсем по-другому! Спросить наивным удивлённым голоском: а как же ресторан и фуа-гра? Ты же звал. Вот что бы Антуан ответил? Эх… Но мне тогда было НЕУДОБНО: переживала, что он может подумать о том, как сильно я жажду на халяву пожрать. Если так хочешь французских деликатесов – заплати и лети. В смысле ешь. Заплати сама и ешь… Да схожу я как-нибудь, конечно, и печёнки этой гусиной наемся, и селезёнки, и любой другой требухи! Девчонок соберу, чтоб не скучно, и двинем. Не проблема…

Проблема в другом.

А всё моё подсиральство! Или это та же слабохарактерность? Устроила бы Антуашке скандал: а чего за нос водишь, павлин ледащий? Завопила бы на весь парк, чтобы люди оглядывались (так для мужчины позорнее – вернейший способ): да твои прелести только в микроскоп разглядывать, объятья-поцелуи под наркозом терпеть! Отправляйся-ка ты, старый пердун, на три весёлых буквы – искать женщин для развлечений по притонам. Да ты знаешь, что перед тем, как с тобой трахаться, я напивалась до безобразия, когда уже по хрену метель! А по-трезвому на тебя и не позаришься, придурок ты самоуверенный!

Кстати, про то, что отчаяться на Антуана я могла только в пьяном виде, это правда. Все те несколько несчастных раз. Кроме одного. Тогда я пить не стала: думала, надо же попробовать, как это всё будет по-трезвому. Ведь поженимся-то если – у меня никакого здоровья не хватит, пить всё время перед сближением. Да и детей станем заводить, надо же в трезвом виде. Но без алкогольной поддержки я его еле выдержала – проклиная всё на свете…

Какие теперь дети, вот что у Антуашки на уме, значит!

Но ничего из вышеперечисленного я ему тогда не сказала.

Вместо этого выключила на несколько дней мобильник, принесла из офиса телефон с определителем номера. Он сказал решительное «нет» звонкам придурка. На работе это с успехом делала наша секретарь. Так что дядька обломался. И больше я Антуана не видела. Целых три года. А что он всплыл из игнора сейчас, без извинений и воспоминаний о прошлом инциденте – да хрен бы с ним. Пусть надеется и страдает. Это-то мне как раз по барабану. Злить меня Антуан не переставал. И не перестанет. Вот ведь хитрован. Интересно, это нормальная мужская защитная хитрость или лично его? Была бы я мужчиной, я бы так не смогла. Однозначно. Верность и единичность выбора доставляют мне удовольствие. Не думаю, что это изменилось бы, стань я мужиком. Хотя, может, другие гормоны дают и мыслям другой ход. И у мужчин свой взгляд на «хорошо» и «плохо». Да и не хочу я мужчиной становиться, вот ещё. А ведь можно бы. Им легче живётся. Их-то как раз любыми любят – и толстыми, и тонкими, и лысыми, и мохнатыми, и старыми, и глупыми. Лишь бы были…