Ирина Щеглова - Женщина – птица парная

— Хватит отшучиваться, — она поморщилась брезгливо.

А я напрягся, вспоминая: эсэмэски она прочитать не могла, за телефоном слежу, никаких записок, а уж тем более писем быть не могло. Что же? Вскрыла почтовый ящик? Не похоже на нее. Да и что там читать-то? Мне почти не в чем было каяться. Несколько интрижек в командировках, но ведь это даже изменой не назовешь. На работе — ни-ни! Как говорится, не е…, где живешь… Марина… Но здесь моя совесть чиста. Увлекся — да. Но ведь ничего не было. Устаю — да. Много работаю — тоже почти правда. В том смысле, что сам нагружаю себя. Не тороплюсь домой? Уж извини, дорогая, в этом не моя вина! Секс — хм, с сексом действительно проблемы. Это я дал маху. Закрутился.

— Не выдумывай, — примирительно сказал я и взял ее за руку. — Мы устали. Нам надо отдохнуть. Я поеду чуть раньше тебя, побуду с друзьям недельку, а ты приедешь, скажем, во второй половине августа, я тебя встречу в Керчи, ну как?

Она опустила голову. Кажется, этот раунд я выиграл.

— Я же не могу тебе запретить, — тихо отозвалась она. — Ты все равно поедешь, раз решил.

— А ты не будешь делать из этого трагедию, — подсказал я.

Аня кивала головой, часто-часто, и слезы снова потекли по щекам.

— С кем ты едешь? Куда? Зачем? — спрашивала она.

— Ну что ты, в самом деле! Это мои друзья, еще по институту. Я тебе много раз рассказывал.

— Не помню…

— Да и неважно это!

— Ты все время уезжаешь, — говорила она.

— Но это же совсем другое. Я работаю! — «Работаю» надо произносить с пафосом, ее это успокаивает. — А теперь хочу уехать всего на неделю, понимаешь — неделю! Ты как раз закончишь все свои дела, возьмешь Максимку и приедешь ко мне.

Она кивала и плакала. Я уговаривал.

На лоджии было нестерпимо жарко, я сидел весь мокрый, в голове гудело от слов и слез. Но я был на высоте!

Через два дня я отъезжал от душной столицы в еще более душном вагоне, набитом студентами и преподавателями, старыми и новым приятелями. Аня не провожала меня. Я категорически отказался.

Великая вещь — дорога! Я снова чувствовал себя свободным, впереди меня ждали море, бесшабашные студенты, ночные бдения под гитару, новые впечатления и, возможно, приключения.

Женщины считают, что они все время проигрывают мужчинам, мужчины уверены в своем проигрыше. Кто в таком случае в выигрыше?

Научного сотрудника, руководившего раскопками, все называли Васич. Большинство прибывших были хорошо знакомы между собой и с ним. Пока мы тряслись в жарком вагоне, я, естественно, успел стать почти своим. Но, если говорить честно, мой археологический опыт составлял одно лето, когда еще студентом повелся на романтические байки моих друзей с исторического. И было мне в те времена лет девятнадцать, не больше. Несомненно, романтики хлебнул по полной программе. Смутно помнилась раскаленная сухая земля, голые и черные, как черти в аду, парни и девчонки, громыхание тачек, пегая пыль, белесое море, бессонные ночи и почему-то кабачковая икра на завтрак. Вкуснее этой икры, казалось, не было ничего на свете.

Вставали в шесть. В семь уже вовсю трудились до полудня, чтоб успеть очистить очередной участок до наступления пекла.

Так вот, этого послеполуденного пекла мы ждали как манны небесной, потому что наступало свободное время. Нас не пугало палящее солнце, мы бежали к морю несколько километров, хотя оно не освежало. Вода лениво поблескивала расплавленным стеклом и была чуть прохладнее воздуха. Просоленные, черные, мы, наверное, походили на киммерийских рабов, которые трудились на этой земле тысячелетия назад. Они строили и возводили то, что сегодня раскапывалось. Но мы не думали об этом. Просто были очень молоды и счастливы.

К вечеру солнце несколько умеряло свой гнев и медленно опускалось в море. В сумерках жужжали комары, горел костер, вокруг которого мы собирались с неизменными гитарами. Девчонки клали головы нам на плечи, вздыхали, смотрели на звезды блестящими в быстро густеющей южной темноте глазами. Влюблялись без памяти, жарким шепотом наполнялись наши палатки и наши души. Это было прекрасное время: новых друзей, настоящей любви и отсутствия сомнений.

Можно ли вернуть прошлое? Я надеялся на чудо.

На вокзале нас встретил озабоченный Васич и потащил к автобусу. Тяжело переваливаясь, этот многострадальный рыдван провез нас несколько километров и выгрузил недалеко от каких-то домов. Как выяснилось, по соседству с раскопом была деревня.

Узнав, что у нас есть свои палатки, Васич обрадовался. Оказалось, с оборудованием дела у него совсем плохи. На собрании заверил, что с кормежкой все хорошо, продукты есть, к морю нас будут возить, поскольку до него — прямиком через холмы — километров двадцать, не меньше. В остальном же распорядок дня мало чем отличался от прежнего из моей памяти.

Я с интересом наблюдал за студентами и сравнивал их с собой нынешним и прежним. Немного завидовал и немного комплексовал.

Васич оказался никаким руководителем. Это я понял в первый же день. Хорошо, что, кроме студентов, приехали и несколько энтузиастов, влюбленных в археологию. Благодаря им кое-как удалось наладить работу. Мой приятель, тот самый преподаватель, что привез своих студентов, часто ругался с Васичем. Студенты были в курсе скандалов.

Как бы там ни было, утром мы вставали засветло и отправлялись на работу. Особого энтузиазма я не испытывал. С непривычки после кирки и тачки ныли мышцы. Кожа на лице и руках обгорела, в кроссовках прели ноги, в общем, романтики — через край. На второй день я пожалел, что приехал, а на третий — в нашем полку прибыло. Из Питера каким-то ветром занесло художников. Точнее, художниц.

Девчонки лет по двадцать, какие-то знакомые кого-то из наших студентов. Васич им несказанно обрадовался, потому что те пообещали зарисовать какие-то находки.

Обе белокожие, боялись солнца и ходили в шляпах с широченными полями и в свободных платьях. Я почти не видел их лиц. Днем прятались под шляпами, а ночью были едва различимы в неверном свете костра. Они почему-то примкнули к нашей тусовке стариков и преподавателей. Возможно, из-за Васича, певшего им дифирамбы.

Художницы не подчинялись общему режиму. На третий день я заметил одну из них неподалеку от раскопа, она что-то быстро зарисовывала в свой альбом, потом появилась вторая…

Девушки пропадали в лагере, зарисовывая черепки. Васич крутился рядом, казалось, до нас им нет никакого дела. К тому моменту я окончательно выдохся и собирался свалить и отсидеться где-нибудь в одиночестве на берегу, пока не приедет Аня.

Вечером весь лагерь бурно обсуждал находку одной из студенток — золотую монету. Васич произнес прочувствованную речь и выдал героине дня две банки сгущенки. Студентов эта награда несказанно развеселила, и они решили устроить праздничный ужин. Кто-то сгонял в магазин, и хотя Васич категорически запретил спиртное, ради такого случая вынужден был смириться.

Мы впервые объединились в тот вечер. Разожгли большой костер, поздравляли студентку, как именинницу, смеялись, травили байки.

Рядом со мной оказалась одна из художниц. Она была немного пьяна. Бутылки с вином передавали по кругу, девушка то и дело прикладывалась к горлышку, улыбалась тонкими губами, в общем разговоре не участвовала, больше молчала, наблюдая, да еще тонкими пальцами плела косу, перебросив волосы на плечо.

Я разглядел веснушки на ее носу, округлые, как у ребенка, щеки, тонкие запястья рук. Она выглядела как школьница-подросток, и в то же время было в ней что-то женское, тягучее и жаркое. А может, это ночь была душной, да еще костер пылал…

Передавая мне бутылку, она смотрела на меня долгим взглядом, касалась, словно невзначай, моей руки, я усмехался про себя: мол, развезло девочку.

Кто-то передал мне гитару, и я решил тряхнуть стариной, вспомнилось несколько наших с Денисом песен.

Неожиданно мое исполнение имело успех. Просили спеть еще и еще, я пел. Мне немного льстило внимание молодых и ее, конечно.

Она придвинулась вплотную, сидела, обхватив колени руками, и смотрела на огонь. Кто-то просил меня переписать слова и аккорды, я обещал. И как-то забылось решение свалить потихоньку, как будто стал здесь своим, вот так, запросто. И завтрашний день виделся по-другому, я почти мечтал о пыльном раскопе, жгучем солнце и фигурке художницы в развевающемся платье.

Приятель похлопал меня по плечу:

— Жив, курилка!

— А как же, — ответил я улыбаясь. В голову лезли ехидные поговорки типа: «Старый конь борозды не портит». И еще почему-то рассказ, прочитанный мной давным-давно в журнале: там тоже были раскопки и девчонка шестнадцати лет, влюбленная во взрослого мужика. Кажется, рассказ назывался «Киммерийское лето», хотя я мог ошибаться.

Мы разбрелись под утро. Шумело в голове, я с трудом нашел свою палатку, приятель подшучивал надо мной, говорил что-то о хорошеньких студентках, одним словом, был пьян.

Я забрался в палатку и почти мгновенно провалился в сон, мне даже что-то приснилось в киммерийском духе. Сыпались золотые монеты тяжелым дождем, горели костры, жарко дышала ночь, наваливаясь сгустком темноты. Я попытался оттолкнуть ее и проснулся, мои руки упирались во что-то, точнее в кого-то. В первое мгновение подумал, что все еще сплю, но очень быстро понял, что ошибся. Ее руки, ее тонкие пальцы заскользили по моему телу, я услышал дыхание у своих губ. Она не сказала ни слова, приникая ко мне. Ее тело, с чуть влажной кожей, прикоснулось к моему. Кончиком языка она быстро лизнула меня в ухо.

— Привет, — едва слышно прошелестел голос.

Я окончательно проснулся.

— Эй, что ты делаешь? — спросил спокойно.

Она засмеялась тихим нервным смешком, поерзала, устраиваясь удобнее. Я не видел ее, только чувствовал маленькое худое тело поверх своего.