«Живи дитя, живи», — приказывала она молча. Ей хотелось знать, жил ребенок в это мгновенье или уже умер.

Она взяла свою и Лео чашки и сполоснула их в раковине. Затем поставила их в сушилку, повернув соответствующие переключатели.

— Я ложусь спать.

Ответа не последовало, да она и не ждала его.

В спальне она разделась и забралась под двухспальное стеганое одеяло. Но через минуту она снова встала, взяла телефонный аппарат, стоящий на столике со стороны Лео, и перенесла его на свою сторону. Затем она снова легла и закрыла глаза. Ее интересовало — ляжет ли Лео в постель.

Они не смогут оставаться здесь вместе после того, что произошло сегодня вечером. Потом она вспомнила, что Лео собирался уехать завтра по делам на три дня. До его возвращения она должна найти, куда ей переселиться. Ее не волновало, что именно ей придется уйти. Мысль остаться здесь, в этом доме чужих людей, ее совсем не привлекала.

Когда Лео ложился спать, она еще не спала. Они лежали, повернувшись друг к другу спинами, и молчали. Через некоторое время Харриет забылась тяжелым, не приносящим отдыха сном.


Очень рано утром позвонил Чарли, чтобы сообщить, что Дженни проснулась нормально. Она, конечно, испытывает физические страдания, но все ее мысли связаны с ребенком. Состояние новорожденного не изменилось. Все будет зависеть от следующих нескольких дней, и если он выживет, то прогноз будет благоприятным. Пока врачи не могут сказать, насколько сильно задет мозг ребенка, да и поврежден ли он вообще.

— Это хорошо, — тепло сказала Харриет. — Это лучше, чем казалось сначала, не правда ли?

— Я думаю, что так, — согласился Чарли.

Обычно он был переполнен кипучей, бьющей через край энергией, но сегодня утром ничего этого в его голосе не чувствовалось.

— Могу я навестить ее?

— Возможно, завтра, Харриет.

— Хорошо. Передавай ей привет.

Харриет набрала номер телефона Джейн. Она работала учительницей в общеобразовательной школе в Восточном Лондоне. В течение дня найти ее было невозможно, а сейчас было еще достаточно рано, и можно было застать ее дома до ухода на работу.

— Джейн? Ты слышала, что случилось?

— Только что звонил Чарли.

— Что ты об этом думаешь?

— Надеяться особенно не на что.

Они обсудили между собой так взволновавшее их событие. Джейн была весьма прямолинейной незамужней особой, феминисткой и человеком, беззаветно преданным своим идеям. Иногда она раздражала Харриет, но она все равно любила Джейн за честность и сердечность.

— А не пойти ли туда, чтобы как-то поддержать ее, — предложила Джейн.

— Я уверена, что Чарли делает это.

— Гм. — Джейн была не слишком высокого мнения по поводу взаимоотношений между мужчинами и женщинами, которые ей самой никогда не приносили удовлетворения.

— Мы пойдем завтра.

— Хорошо. О, Боже, как жаль, что это произошло. Если кто-то в мире и заслуживает нормального здорового ребенка, так это Дженни. Я не могу представить себе хоть кого-то, кто мог бы быть лучшей матерью. А как сейчас твои дела, Харриет?

— Я расскажу тебе завтра, при встрече, — спокойно сказала Харриет. — А сейчас, до свидания.

Пока они разговаривали, Лео складывал носки и рубашки в парусиновую сумку. Затем он швырнул в сумку фотоаппарат и футляр к нему и застегнул молнию.

— Я пошел. Мне еще надо кое-что сделать в студии до отъезда в аэропорт.

— Понятно. У тебя ведь не было для этого времени вчера вечером из-за всего остального.

Он выпрямился с сумкой в руках.

— Харриет, я же сказал, что сожалею о случившемся.

— Нет, ты сказал, что сожалеешь о том, что мне довелось увидеть все это. Но ведь это же совсем другое, не правда ли?

Он колебался где-то между искренним раскаянием и раздражением, а затем вздохнул.

— Сейчас нет времени для очередной шумной ссоры. Я улетаю в Амстердам и вернусь в воскресенье. Тогда и поговорим.

Харриет подняла голову и взглянула на него.

— Слишком поздно.

Он внимательно посмотрел на нее.

— Я должен идти, — повторил он.

Харриет чувствовала, что, несмотря на все свое упрямство и сентиментальность, Лео в глубине души тоже понимал, что слишком поздно.

Он ушел, закрыв дверь между ними и ничего больше не сказав.

Харриет пошла на работу, снова вернулась домой и провела вечер в одиночестве.

Из больницы были следующие новости: Дженни быстро поправляется, но ребенок остается в том же состоянии. Предсказания врачей, казалось, вселили в Чарли надежду.

На следующий день, уйдя из магазина пораньше, Харриет отправилась навестить Дженни. По дороге она хотела что-нибудь купить для нее, однако ей казалось, что на обложке каждого журнала, который она брала в руки, был розовый младенец, а в названии каждой книги — слова «мать» или «дитя». В конце концов, она решила купить цветы, те цветы позднего лета, которые уже будто бы были тронуты каким-то увяданием.

Идя по улице к мрачному зданию больницы из красного кирпича, она увидела впереди себя Джейн, спешащую в том же направлении. Ее легко было узнать по повседневному костюму, состоящему из свободных брюк с многочисленными карманами и клапанами, рубашки с засученными рукавами, а также по светлым волосам, заплетенным в толстую косу, лежащую на спине. Джейн называла этот наряд боевой формой и говорила, что именно такая одежда необходима для ее работы. Харриет никогда не была в ее школе, но слышала о ней много разных историй.

Она не раз спрашивала Джейн: «Если все так плохо, то почему ты не уйдешь из этой школы? Устройся в какую-нибудь частную школу и учи приятных, способных и предсказуемых детей». Джейн посмотрела на нее из-под своих густых светлых ресниц и сказала: «Во-первых, ты знаешь, что я не являюсь сторонником частного образования. Во-вторых, уйти из школы означало бы сделать ее еще хуже. Неужели ты не понимаешь, что я должна оставаться в школе и продолжать делать все возможное для нее».

Харриет смогла только сказать: «Ну, если ты так считаешь…», — понимая, что было бы абсолютно бесполезно приводить какие-либо доводы.

Сейчас она улыбнулась при виде подруги и ускорила шаг, чтобы догнать ее. Джейн обернулась, услышав шаги Харриет. В одной руке она несла старомодный, потрепанный кожаный портфель, забитый, вероятно, сочинениями шестиклассников по книге Шарлотты Бронте «Горные вершины», а в другой — букет цветов, более или менее похожий на букет Харриет. Обе женщины крепко обнялись, что было весьма неудобно при их занятых руках.

— Что еще можно принести? — криво усмехнулась Джейн, кивнув на цветы. — Все, о чем бы я не думала, казалось, будет выглядеть либо слишком празднично, либо слишком траурно.

— Я знаю. В любом случае, Дженни ведь это безразлично.

Следуя указателям, они вошли в больницу и поднялись по лестнице. В конце длинного коридора находилось родильное отделение. Здесь слышались крики новорожденных, а возле больших кроватей стояли маленькие кроватки новорожденных. Харриет и Джейн переглянулись и ничего не сказали. Они нашли Дженни одну в боковой палате. Она сидела, откинувшись на подушки, с вытянутыми руками, лежащими ладонями вверх на гладком покрывале. Казалось, что она дремала, но когда они вошли в палату, Дженни открыла глаза.

— Я так рада видеть вас, — сказала сна.

Это было ее обычное приветствие. Оно всегда звучало искренне, и это так привлекало в Дженни. Однако сегодня Харриет подумала, что Дженни, наверное, предпочла бы побыть одна. Ее спокойное лицо мадонны было бледным и страдальческим, а под глазами лежали тени, похожие на синяки.

— Мы ненадолго, — пообещала Харриет, — на одну-две минуты.

— Я устала, потому что мама пробыла у меня большую часть дня. Она больше нуждается в уходе, чем я. Сейчас она носилась по магазинам, делая покупки, а потом будет убирать для Чарли квартиру. Я говорила ей, что не надо ничего покупать и убирать, но она и слушать об этом не хочет.

Дженни прикоснулась к цветам:

— Спасибо за цветы. Они прекрасны.

— Здесь хорошо, — сказала Джейн, оглядывая маленькую комнату.

— Неплохо, — согласилась Дженни.

Ее рот искривила необычная гримаса. Конечно, ее спрятали в этой комнате подальше от прекрасных младенцев, лежащих в своих кроватках в большой палате. Все они понимали это, между ними существовала сильная и достаточно прочная связь, по которой передавались невысказанное беспокойство и симпатия. Харриет и Джейн сели по разные стороны кровати, их руки прикоснулись к рукам Дженни.

— Как он?

Дженни ответила не сразу. Потом с улыбкой, противоречащей выражению своего лица, она ответила:

— Мы назвали его Джеймс Джонатан. Больничный священник окрестил его. Чарли и я были рядом, медсестры разрешили нам подержать его одну минуту. Это было… О, я не хочу плакать при вас, но это было очень трогательно.

Ее лицо сжалось и исказилось болью. Джейн тихо наклонялась до тех пор, пока ее лоб не коснулся обнаженного предплечья Дженни. Харриет сидела неподвижно, сознавая, как сильно она любит их обеих. По сравнению с прочными и естественными узами дружбы ее закончившееся замужество выглядело непрочным и неестественным. Она увидела, что лицо Дженни заблестело от слез. Она осторожно высвободила руку, достала платок и вытерла ей лицо.

— Последние новости звучали обнадеживающе, — осмелилась сказать она.

— Да, начать с того, что я уже стала строить кое-какие планы. Через месяц мы заберем его домой. Не ожидая слишком многого, просто выясняем, что ему можно, а что нет. Потом они пришли ко мне и сказали, что есть проблемы с его дыханием. Они вентилировали ему легкие, которые сами не хотели работать. Затем они сказали, что что-то непонятно с почками. Есть непроходимость кишечника. Сейчас они наблюдают за ним, чтобы восстановить проходимость.