Еще через секунду она уже управляла рассаживанием из-за стула рядом с Каспаром. Когда все остальные нашли себе место, она окинула всех изумленным взглядом, как бы поражаясь тому, что ей досталось ее место. Мартин и Робин сидели друг против друга на разных концах стола.

Дворецкий и домоправительница перемещались за стульями, ставя тарелки перед каждый из гостей. Харриет посмотрела на свою порцию. Там лежала искусно свернутая креветка, веер из листьев кариандра и несколько холмиков и лужиц мусса и соуса. Одновременно первый из ее бокалов был наполнен бледным золотым вином.

Рядом шипела Линда:

— Я не могу это есть. Я люблю картофель по-французски.

Самым суровым шепотом, который она смогла воспроизвести, Харриет прошипела в ответ:

— Линда, сколько тебе лет?

— Почти одиннадцать.

— Ты достаточно взрослая, чтобы знать, что ты можешь съесть почти все, если это действительно необходимо. Кроме того, это, наверное, восхитительное блюдо. Я думаю, ты сможешь съесть картофель по-французски, когда вернешься домой.

Линда вздохнула и ткнула ложкой в холмики на тарелке.

— Он тоже не любит такой еды. Он любит бифштекс и пирог с почками.

— Но он это съест.

— Я не уверена, — мрачно проворчала Линда.

Каспар беседовал с хозяйкой. Потом, демонстративно развернувшись, от чего зашатался его стул, он повернулся к Харриет. Он опустил одну руку за спинку своего стула, а свободной рукой поднес ко рту бокал золотого вина и опустил его уже пустым.

— Ну, а теперь расскажите мне все.

Харриет обратила внимание на то, чего она раньше не заметила, возможно потому, что он искусно это скрывал. Каспар Дженсен был почти совсем пьян.

— Все? Я думаю, это может оказаться довольно скучный список.

Его смех согрел Харриет. Он был большим, богатым и шумным, больше этой изящно обставленной комнаты с серебром и фарфором и значительно громче, чем окружающие разговоры. Харриет скорее почувствовала, чем услышала, что разговоры прекратились, и все пары глаз повернулись к Каспару.

— Ради Бога, давайте не надоедать друг другу.

Его рука достаточно фамильярно накрыла ее руку. Харриет замерла, не желая, чтобы он почувствовал, что ему следует убрать ее. Каспар изучал ее лицо. Он напряженно вглядывался, и от этого углубились морщины между его бровями.

— Это новый большой грех, вы так считаете? Более смертный, чем семь предыдущих? Что вы обо всем этом думаете?

Он убрал руку с руки Харриет и сделал приглашающий жест всему остальному столу принять участие в разговоре. Он почти поднес ко рту свой пустой бокал, но вовремя заметил это и протянул его дворецкому, чтобы наполнить вновь. Харриет взяла нож и вилку и наклонилась над своей тарелкой.

— Ну так грех или нет?

— Конечно, это не грех, быть скучным, — отважилась женщина, сидящая рядом с Мартином. — Этого же не может быть?

Каспар наклонился вперед, ткнув вилкой в ее направлении.

— Как этого не может быть? Я знаю нескольких зануд олимпийского класса. Мужчины, которые могут повернуть в противоположную сторону поток лавы с помощью одной единственной речи. Женщины, Бог мой, женщины, которые могут погасить солнце на небе. Навязчивый интерес к самому себе — вот грех. Это подавляет все остальное, всю радость, перекрывает все потоки. Зануды — истинные злодеи нашего времени. Дай мне, Бог, приятной лени или обжорства. А страсть лучше всего.

Харриет пожалела, что она не может увидеть Аннунзиаты, так как ее профиль был закрыт огромной массой Каспара. В комнате, казалось, установилась неестественная тишина, когда замолк его грохочущий голос.

— Я думаю, что я тоже включил бы это в перечень грехов, — мягко произнес Мартин. — Правда, они будут относится к довольно низкому разряду.

— А как насчет глупости? — растягивая слова, спросил Том Сейчс.

— Глупость — это несчастье, а не грех, — ответила женщина, которая защищала зануд.

— Занудами не всегда бывают глупые люди, а глупые — не всегда зануды. Но, из моего опыта, эти два качества тесно связаны. Победоносно. Великолепно.

Харриет подумала, что сейчас Каспар переходит черту, за которой он будет полностью пьяным. Она понимала, что ей надо сказать ему что-нибудь успокаивающее, стремясь ограничить его внимание к ней и, таким образом, уменьшить вред, наносимый приему Аннунзиаты. Для себя самой она решила: что бы ни сказал Каспар и что бы он ни сделал, будучи пьяным, это не повлияет на ее хорошее отношение к нему, которое она уже почувствовала. Она ощущала, что здесь присутствует кто-то большой, к кому нельзя подходить с обычными мерками, потому что они всегда могут рухнуть, да и кто еще обладает такой же способностью очаровывать, как и разрушать. Она почувствовала себя неловкой и злилась на себя, потому что не знала, что сказать или сделать для того, чтобы изменить его поведение.

Харриет еще раз окинула взглядом стол. Мартин, внешне спокойный, улыбался. Робин улыбался тоже, но в его темных глазах мелькнула досада. Харриет знала, что Робин не любит ничего неожиданного и неуправляемого. Линда предпринимала похвальные усилия съесть свою креветку. Сейчас она ломала хлеб и расставляла кусочки маленькими кучками возле своей тарелки.

Однако Харриет недооценила самоконтроля Каспара и его способности доминировать в комнате. Когда он заговорил снова, показалось, что он избавился от влияния выпитого.

— Говоря о занудах, мы, кажется, должны…, — он оборвал фразу и мутными глазами вновь уставился на Харриет. — Вы скажете мне, дорогая, если я сам начну грешить, хорошо? — А затем снова всей компании. — Я расскажу вам о том времени, которое я провел в Токио вместе с Джоном, снимая «Близнецов».

Анекдот об известном кинорежиссере был смешным, но он стал еще более смешным благодаря умению Каспара рассказывать. Все облегченно рассмеялись. Он рассказал еще пару историй, пока все остальные за столом ели лимонный суп с плавающими в нем крошечными цветочками из овощей. Гости с облегчением вздохнули, и вновь начались отдельные разговоры.

Харриет заметила, что Робин смотрит на нее. Выражение его лица не изменилось, но она почувствовала, что, глядя ему в глаза, она может проникнуть в его мысли. Она ясно понимала, что он любит ее и что он гордится ею и тянется к ней. Вместо счастья понимание этого вызвало у нее страх, за которым последовало чувство вины. Она улыбнулась ему через стол, зная, что эта улыбка была предательской.

Слуги собирали бульонные чашки. Каспар попробовал только одну ложку. Главное блюдо было приготовлено на двух гигантских серебряных блюдах, стоящих на откидном столе. Слушая Каспара, Харриет не сразу увидела, что положили перед ней.

Только вздох потрясения и отвращения, который издала Линда, предупредил ее об опасности.

На каждой тарелке в правильных овалах пропитанных соусом тостов лежала пара целых, крошечных птиц. Их глаза были закрыты маленькими темными листочками, а длинные прямые клювы спрятаны на груди, как бы изображая сон.

— Что это такое? — в ужасе спросила Линда.

— Я точно не знаю. Бекас или вальдшнеп. Что-то в этом роде.

— Бедные, маленькие птички, — прошептала Линда, — им бы летать над лесом. Они выглядят такими мертвыми.

Ее лицо побледнело, а глаза покраснели. Харриет почувствовала, что она близка к тому, чтобы расплакаться. Она испытывала холодную злость к Аннунзиате за то, что ребенку подали такое блюдо. Крошечные, покрытые пленкой, невинные глаза птиц вызывали у нее тошноту, а насколько хуже чувствует себя, наверное, Линда. Она испытывала глубокую неприязнь к мягкому, сделанному со вкусом и стильному виду этого дома и к матери Робина, которая осуществила все это. Она знала, что больше не придет сюда.

— Не волнуйся, — сказала Харриет Линде.

Она подняла руку, подзывая дворецкого, и прошептала ему:

— Уберите, пожалуйста, тарелку Линды. Ей лучше дать овощей.

Замена была сделана быстро и аккуратно. Если кто-то и заметил, что случилось, то все равно никто ничего не сказал. Цвет лица Линды медленно восстанавливался, и она стала разбирать на тарелке брюссельскую капусту, морковь и пастернак размером с ноготок.

Харриет попробовала от одной из своих птиц. Конечно, это было великолепно.

Еда продолжалась бесконечно. Подали замечательное бургундское, вызвавшее длительную дискуссию среди мужчин. Каспар мало добавил от себя, но свою долю выпил.

Наконец, тарелки с мелкими расчлененными останками были убраны.

— Спасибо, — жалко прошептала Линда Харриет.

— Ты получишь удовольствие от пудингов, — попыталась успокоить ее Харриет, — а потом все кончится.

Харриет подумала, что Каспар полностью поглощен своими собственными действиями, и, в любом случае, слишком далеко зашел и не замечает происходящего с другой стороны от Харриет. Она испугалась, когда он полностью переключил свое внимание на нее.

— Вы поступили правильно, — тихо сказал он, — вы поступили совершенно правильно. Я вам благодарен.

Но когда она попыталась высказать предположение, что Линда уже устала и было бы хорошо отправить ее поскорей домой, его пристально смотрящие глаза остекленели. У нее сложилось впечатление, что Каспар забыл, кто она, если он, действительно, это когда-нибудь знал. Он поблагодарил ее в соответствии с каким-то смутным стереотипом, который упорно удерживался в нем с трезвых часов, а потом сразу пропал. Она поняла, насколько он был пьян, и поразилась его способности оставаться за столом и продолжать разговоры.

Линда немножечко ожила. Пудинги были столь же искусно сделаны, как и остальные блюда, и один из них с приличным количеством шоколада заинтересовал ее. Она раскапывала свою порцию с энтузиазмом, сделав только одну остановку для того, чтобы спросить Харриет, будет ли вторая порция. На улице было совершенно темно.