— Это, по-видимому, вполне честно, — сказала она спокойно.

Она снова посмотрела на Робина. Его руки лежали на отцовском столе, и он улыбался ей. Ее содиректором будет Робин, а не его отец. Харриет ощущала невидимые нити, соединяющие ее с обоими мужчинами. Если бы ее внимание не было полностью поглощено связывающим их делом, то она могла бы увидеть, куда эти нити ведут и где они сильно натянутся, когда придет время.

Мартин перевернул страницу своих заметок. Конечно, там было еще много разных вопросов, но главные условия Харриет приняла. Кроме этих принятых ею условий больше никаких вопросов сегодня не будет.

В конце этой искусно проведенной встречи именно Мартин встал и пожал ей руку. Еще не было никаких подписей, документы и подписи будут сделаны позже. Но они ударили по рукам, они заключили соглашение. Робин собрал свои бумаги и прошел в свой кабинет. Харриет в этот момент показалось непостижимым, что он целовал ее, не говоря уж о том, что она была обезоружена его нежностью.

Мартин взглянул на сына, когда тот выходил из комнаты. Затем он проводил Харриет до лестничной площадки и остановился под мрачными, торжественными картинами.

— Нам хорошо будет работать вместе. Я возлагаю большие надежды на «Пикокс», — сказал Мартин Лендуит.

Эти слова были формальностью, но Харриет снова увидела его искоса скользнувший всезнающий взгляд. Он вновь оценивал ее привлекательность. Ее осмотрели и оценили.

Потом он сказал:

— Конечно, вы будете работать непосредственно с Робином. Это его проект, и он очень красноречиво отстаивал его. Но вы должны также знать, что ко мне всегда можно обратиться, если в этом возникнет необходимость.

И Харриет поняла, что ее передали из рук в руки. Не ее тело, так как Робин уже успел позаботиться, чтобы заполучить это себе, а ее знания, умение, ум. Ее будущее лицо. Харриет не сомневалась, что отец подарил ее сыну так же, как он дарил ему подарки и укорял за плохие поступки в течение всей жизни Робина.

Быстро и зло Харриет позволила себе представить это. Там, наверное, были игрушки и велосипеды, лошади и, наконец, автомобили, там, наверное, были угощения, путешествия и катание на лыжах, обучение теннису, крикету и дорогое образование. В ответ, потому что всегда все это было для Мартина аксиомой, Робин должен был упорно трудиться, хорошо себя вести и сиять, когда отец урезал его расходы. Приносить домой школьные награды, так как их от него ожидали, хотя награды были разными и, возможно, представляли собой то, что и она сама могла бы получить.

«Бедный Робин», — подумала она, и уголки ее рта дрогнули в легкой усмешке. Она высоко держала голову, глядя прямо на Мартина. Она была в достаточной степени реалисткой, чтобы не отрицать мысль о себе, как о предмете потребления, подаренном и принятом. Она не возражала также против умелого сексуального анализа, которому Мартин, видимо, подверг ее во время первого визита.

«Если это нужно сделать для «Головоломки», — подумала она, — то тогда я согласна».

Но сейчас она увидела, что в этом не было необходимости. Эта возможность была отвергнута прямо или косвенно в пользу сына. И теперь, когда они пожимали друг другу руки, в темно-карих глазах Мартина не было призывного огня. Харриет ощутила легкую тень сожаления. Мартин Лендуит был чрезвычайно привлекателен. Кого бы она хотела узнать, так это миссис Лендуит, жену и мать.

— Спасибо, — сдержанно ответила Харриет, отгоняя прочь свои мысли. — Я уверена, что мы будем успешно сотрудничать.

Выйдя на улицу, Харриет снова, как бы в первый раз, так же остро ощутила переход от дорогого уединения к напряженной реальности, и ее поразила мысль о том, что следовало бы отпраздновать это событие.

Было пять часов, конец дня. Бледный, зеленоватый цвет неба показывал, что уют ранней зимней темноты скоро уступит место вторгающейся бледности весенних вечеров. Она представила себе Джейн в густом, дымном собрании коллег и Дженни в ее офисе, в тени груды рукописей и версток. Чарли сидит на телефоне с засученными рукавами. Карен проверяет кассу в магазине, готовится выключить свет и запереть двери на ночь. Харриет чувствовала, что сегодня ей не подходит ни одна из этих ярких картин. Только не сегодня вечером.

Она направилась взять свою машину, а потом повела ее через Лондон на Сазерленд-авеню. Как это обычно бывало, движение по запутанному лабиринту городских улиц успокоило ее. Она оставила пежо с работающим двигателем возле винного магазина на ближайшем к Сазерленд-авеню углу. Вбежала в магазин и взяла из холодильника две бутылки французского шампанского. Когда она подъехала к дому, она взяла их подмышку и пошла через голубые ворота к крыльцу. Свет зажегся над ее головой, как только она нажала на звонок.

— Харриет! Кен, дорогой, это Харриет. Харриет, у тебя все в порядке?

Харриет, неуклюжая из-за шампанского, смеясь и толкаясь, обняла мать.

— Все прекрасно. Все изумительно. Я приехала с новостями, которые я хочу отметить, и я хочу сделать предложение.

Харриет втащила их в кухню, где Кен, сидя в рабочем халате, читал газету.

— Я не могу пить шампанское в таком виде, — запротестовал он.

— Пей, невзирая ни на что, — приказала, разливая, Харриет.

Она ощущала эйфорию, временно сменившую тяжесть тревоги.

— У меня есть тост. Мама, Кен, выпьем за «Пикокс».

Она резко подняла руку вверх, и серебристая пена побежала из бокала по ее пальцам.

— За «Пикокс», — повторили они.

— Так ты сделала это? — спросил Кен. — Получила деньги?

— Да.

Харриет готова была обнять и кухню — сосну, блестящие поверхности, кружки с цветами, и айлант за окном, и весь мир.

Кен выпил, незаинтересованно чмокнув губами, а Кэт только подержала бокал в руке. Ее взгляд был направлен на Харриет.

— Это большая ответственность для тебя. Особенно с такой игрой, как эта.

— Не только одна игра. Будут и другие, как только мы успешно запустим эту. Все будет расширяться, создавая целую империю. «Мы ограничены только небесами», — сказали они.

— Расскажи нам всю историю, — попросил Кен с проницательным выражением лица, означающим, что он сам стоит во главе дела и разбирается в таких вещах.

Харриет рассказала о предложениях Лендуитов.

— Они дают сто двадцать тысяч фунтов и получают первоначальные тридцать пять процентов в компании. Я имею равную долю на вложенные двадцать тысяч фунтов.

Это было одно из окончательных условий Мартина Лендуита. Это было знаком доверия, скорее всего символическим, который предложил Мартин.

На показ «Головоломки» на Ярмарке игрушек Харриет истратила почти все свои деньги до последнего пенни и смело смотрела в глаза Мартину Лендуиту. «Прекрасно, — сказала она ему. — Я справлюсь».

— Я собираюсь продать «Степпинг», — сообщила она сейчас Кэт и Кену. — Это наилучший способ получить свои деньги. И я смогу возвратить тебе твою ссуду, Кен.

Они оба пришли в ужас. Кэт с трудом выдохнула:

— Ты не можешь. Не раньше, чем пойдут твои дела. У тебя же ничего не будет.

Харриет подготовилась и к такой реакции. Она ободряюще улыбнулась:

— Я могу. Я должна вернуть деньги Кену до того, как я вступлю в новые обязанности. Я вложу оставшиеся деньги в «Пикокс» и оставлю немного на жизнь до тех пор, пока новый бизнес не начнет давать прибыль. «Степпинг» сейчас чего-то стоит, но я не смогу с ним и дальше как следует работать, если начну новый бизнес. Все будет очень хорошо, я обещаю это.

Она повторялась, пытаясь убедить Кэт, которая только отрицательно покачала головой. Харриет понимала, что затейливые названия и длительные разговоры об участии в акционерном капитале — это одно, в реальные покупатели — это другое, и, по мнению Кэт, значительно лучше.

— У тебя нет приличного дома, а теперь не будет и приличной работы.

«И мужа, чтобы ухаживать за тобой», — вложила в ее уста Харриет. Сама Кэт была защищена Кеном и его идеальным домом. Она настрадалась без этого достаточно долго, и было совершенно естественно, что она хотела такой же безопасности и для своей дочери.

Харриет нежно погладила плечо матери, глядя на серебряные волосы на ее голове. Она помнила лицо молодой девушки, которое видела проступающим через черты уже немолодой Кэт.

Она не испытывала страхов Кэт. Она знала, что судьба забросила ее вверх к головокружительно крутым вершинам, расходящимся во все стороны от нее, но она чувствовала под ногами твердую почву и была уверена, что сможет шагать без опаски по этому пути. Уверенность опьяняла ее. Чтобы ни говорила Кэт, у нее впереди будет настоящая работа. Ей не нужны ни дом, ни муж.

— Послушайте, — сказала она, — я еще не закончила рассказывать. Я хочу расплатиться с Кеном по приятной причине. Восемьдесят процентов новой компании будут принадлежать мне, персоналу и инвестирующей фирме. Таким образом, остается двадцать процентов для других инвесторов. Если вы, Кен и мама, захотите инвестировать меня снова, то мне это будет очень приятно. И если ты согласна, мама, то я хотела бы, чтобы ты вошла в совет. Ты была бы одним из пяти директоров.

Кэт покраснела.

— Я — директор компании?

А Кен только наклонился вперед, положив ладони на стол, заставленный бокалами с шампанским, про которое уже забыли.

— Я не знаю, дорогая, — неуверенно сказал он. — Кирпичи и цемент нужны всегда. Какая-то игра и куча процентов из воздуха — это нечто другое.

Кэт быстро взглянула на него.

— Кен, — взмолилась она.

— Все в порядке, — вставила Харриет.

— Теперь подождите обе. Харриет хорошо работала в своем маленьком магазине, я доволен доходом от этого капиталовложения. Она не подвела меня, но я знаю бизнес, и меня не привлекает новая идея. О каком количестве денег ты говоришь, Харриет?