Затем поднялась женщина, которую Элисон не знала. Она была одета в темно-синий джемпер, несколько напоминающий морскую форму, и полосатую рубашку с отложным воротником. Элисон догадалась, что она была жительницей с окраины Эвердена, из одного из больших домов за пределами деревни с теннисными кортами в уединенных садах и новыми оранжереями, верхушки которых были едва заметны с узкой дороги между живыми изгородями. Ее муж, возможно, работал в Лондоне.

— Есть один само собой напрашивающийся вопрос, который никто не задал. — Ее голос подтвердил догадку Элисон.

Харриет любезно посмотрела ей в лицо.

— Как в каждом плане предполагается, если это вообще предполагается, поступить с самим бердвудским домом?

Харриет ожидала услышать такой вопрос и подготовилась к нему. Возможно, женщина в полосатой рубашке совершала прогулки мимо «Бердвуда» и рискнула, как и сама Харриет это сделала, подойти к дому по подъездной аллее, возможно, фантазировала, как можно было бы продать удобный старый дом приходского священника и восстановить эту полуразвалину, вернув ей викторианско-готическую славу, на зависть всем соседям. Может быть, она была настоящим консерватором, может быть, просто любопытной.

Харриет сглотнула. С тех пор, как она вошла внутрь облицованного изразцом холла вместе с Элисон и при свете электрического фонаря взглянула наверх, на богато украшенную галерею, «Бердвуд» стал предметом ее мечты. Она защищала его, хотя у нее было на это не больше прав, чем у женщины в полосатой рубашке.

— Я не могу вам сказать, что представляет собой план компании «Касториа». Они не присылают мне бесплатной информации… — Тотчас в зале раздался вежливый смешок. — Так что я могу только догадываться. Но если судить по их прошлым действиям, то я могу представить себе, что если бы они были в состоянии купить дом и землю, на которой он стоит… — Харриет не смотрела на членов совета. Вместо этого она глаз не спускала с той, которая задала вопрос, — они бы без колебаний и сомнений снесли бы это здание и втиснули бы на этот участок столько новых домов, сколько смогли бы. Это, конечно, только мои предположения.

— А как насчет вашего собственного плана?

Харриет снова почувствовала легкую пульсацию в подбородке, в том месте, где был перелом. Она подавила желание потереть это место.

— Дом был бы спасен. Он был бы полностью отреставрирован со всей тщательностью.

— Как частный дом?

— Он так и был задуман с самого начала. Мистер Ферроу построил его, как дом для своей семьи, которая и занимала его с тех пор, за исключением последних нескольких лет, когда он, к сожалению, пустовал.

— Но дом был завещан Эвердену, чтобы деревня его использовала, не так ли?

Муж этой женщины, полный мужчина в очках, сидел рядом с ней. Он поднял на нее глаза. Харриет не могла точно сказать, то ли он хотел подбодрить свою жену, то ли подать ей знак, чтобы она села и дала бы возможность кому-нибудь другому задавать каверзные вопросы.

— Это так. Но разрушающиеся старые дома дорого реставрировать, а затем содержать в исправном состоянии, как вы знаете, в чем я уверена. В завещании нет такого условия. Это сложный вопрос. Я думаю, что у меня нет права делать критические замечания по этому поводу.

Харриет позволила себе слегка отвести глаза в сторону.

Женщина упорствовала.

— Не намерены ли вы купить «Бердвуд» под прикрытием вашего плана нового строительства и реставрировать его, как частный дом для своего собственного использования или для перепродажи с целью получения прибыли?

Харриет уже сделала свое предложение совету церковного прихода. Это предложение было выражено в форме щедрой суммы наличных. Однако, сделав это, она дала понять с утонченной деликатностью, тактом и предельной сдержанностью, что дальнейшее развитие плана «Бердвуд» зависит от возможности приобретения ею дома и сада на правах свободного землевладельца. Она оставила их, чтобы они обдумали ее предложения.

И поэтому Харриет сейчас улыбнулась женщине. Элисон отметила, что эта улыбка была шедевром дружеского сожаления. Харриет сказала:

— Имеется единственный потенциальный покупатель «Бердвуда». Если дом будет продан, то он будет с любовью полностью тщательно отреставрирован и будут использованы все имеющиеся в распоряжении средства, а сам дом будет занимать, как это и всегда было, надежный, достойный доверия и ответственный владелец. Дом больше никогда не будет выставлен на продажу.

Собрание поддерживало Харриет. Послышались несколько возгласов одобрения, шум от нетерпеливо передвигаемых стульев и шарканье ног.

— Я думаю, что мне больше нечего сказать вам, — закончила Харриет с таким видом, что все решено.

Женщина села, но ее муж, сидевший рядом с ней, поднялся со своего места. Он водрузил на переносицу очки и осмотрел зал.

— Мы услышали о достоинствах одного проекта и о недостатках другого, — нараспев произнес он. — Мой вопрос очень простой. Не для людей, которые заняли сцену, а для тех, кто в зале, то есть для жителей и друзей Эвердена. Разве не потому мы живем в Эвердене, что любим его сельскую красоту? Участок «Бердвуд» — прекрасное место в нашей округе. Почему тут вообще кому-то надо что-то строить?

Послышались ропот, недовольные голоса.

С противоположной стороны комнаты еще один человек в костюме, который прослушал всю дискуссию, сидя со сложенными руками, встал и воскликнул, взмахнув руками:

— Я это полностью поддерживаю. Характерная деревенская особенность Эвердена должна быть сохранена любой ценой.

Как будто после того, как прозвучал какой-то секретный пароль, жители окрестностей Эвердена, разбросанные по залу, вдруг сразу показали себя. Один за другим хорошо поставленные голоса кричали и против Боттрилла, и против Харриет.

Рядом с собой Харриет мельком заметила, как Энтони Фелл прикрыл рукой нижнюю половину своего лица, чтобы дать выход взрыву гнева.

Жители окраин закупили свои сельские идилии, свои большие дома, скрытые за густыми живыми изгородями, и они пришли, чтобы защитить свои спокойные уголки от всех, кто мог бы попытаться втиснуться в них. Они принимали меры против предложения Харриет, а теперь собирались уничтожить ее.

«Слишком уверенно, слишком скоро», — подумала Элисон. Перед ней вскочил мужчина. Она узнала Джеффа, родившегося в доме, который стоял на главной улице Эвердена и в котором он все еще жил. Его рев перекрыл громкие голоса:

— Наша деревня? Чья эта чертова деревня, как вы сказали?

Что вы делаете для этой деревни, кроме того, что в восемь утра вы выметаетесь из нее, а в восемь вечера тащитесь назад. Вы даже фунта сахара не купите в магазине, разве не так? И не говорите мне о дорогой и прекрасной общине, приятели.

Последовал еще один вал криков, но длинноволосая девушка из «Снопа пшеницы» выкрикнула громче всех:

— Нам нужны дома. Нам нужны дома, которые мы можем себе позволить, а не такие, как у вас. Нам нужна эта новая деревня, и мы получим ее. Это тот стимул, который нужен всем нам.

Еще большее количество людей вскочило на ноги. Деревенский зал превратился в море злых лиц и размахивающих рук. Элисон почувствовала нарастающий прилив скрытой враждебности между вновь приехавшими в деревню и местными. Настроение собрания в долю секунды качнулось от доброжелательного к воинственному, и Элисон тотчас увидела, что гнев не только захватил обе фракции, но и направился на Харриет, Дэвида и Энтони, сидевших на сцене. Она следила за Харриет, чтобы увидеть, как она поступит.

Харриет встала, опираясь о стол, стоявший перед ней, суставами пальцев сжатых кулаков. Одно мгновенье она простояла молча, наблюдая за лицами и вслушиваясь. Внезапный взрыв глубинного возмущения пугал, но что-то в этой жестокости привлекало Харриет. До этой минуты собрание проходило слишком гладко, и не было в нем ничего такого, что хоть кто-нибудь мог запомнить. Теперь же все присутствующие будут вспоминать этот момент, и у каждого из них будет свое мнение. Харриет знала, что ей необходимо завоевать эти мнения.

Она подняла голову.

— Это хороший вопрос. Почему нужно вообще что-то строить? — Ее голос был отчетливо слышен и увлекал за собой. Лица обернулись к ней, и шум уменьшился.

«Скажи им, — убеждала сама себя Харриет. Если она и научилась чему-нибудь от «Мейзу» и «Пикокс», так это выходить из затруднительных положений и превращать невыгодное положение в благоприятное, вред и ущерб в преимущество, утрату в пользу. В ее голове послышались такие звуки, как будто скатываются и щелкают цветные шарики.

— Да послушайте же меня, и я скажу вам, почему, — выкрикнула Харриет.

Она не стала пытаться убеждать жителей окрестностей, что было бы социально выгодным для Эвердена приобрести всю общину с построенными в традиционном стиле домами, которые им по средствам.

Вместо этого, на языке Сити, привычном для нее и мужчин в костюмах, она дала понять, что если ни «Касториа», ни ее собственная компания не получат строительного участка, то, наверняка, его получит другой застройщик. Судьба «Бердвуда» предрешена и, в конце концов, он уступит место новому строительству.

— Больше не стоит вопрос: стоит ли строить, а встает другой: какой план застройки вы предпочли бы.

В поддержку этого разнесся гул, но он не заглушил голоса оппозиции.

— Вовсе нет, — выкрикнул мужчина в очках. — Новая застройка отнюдь не является неизбежной. Почему бы нам не спросить мисс Боулли? Мисс Боулли не хочет этого, не так ли?

Все собрание повернулось, все вытянули шеи вперед, чтобы лучше разглядеть ее. В ответ мисс Боулли нахмурилась и сердито посмотрела. Но затем, все еще хмурясь, она поднялась на ноги и, тяжело ступая, пошла вперед в своих вечных высоких сапогах. Она не поднялась по двум ступенькам на сцену, а остановилась перед ней, такая маленькая конусообразная фигурка.