Чугунные ворота были наполовину приоткрыты. Их провисший угол пропахал на дороге глубокую борозду. Единственные звуки здесь создавали падающие с веток капли воды.

Харриет оглядывалась по сторонам. Низина «Бердвуда» снова стала изолированной.

— Покажите мне дом, — попросила она Элисон.

Они пошли по дороге, касаясь друг друга плечами и стараясь шагать тихо, как захватчики. Из-за деревьев показался дом. Харриет увидела большой, квадратный, каменный фасад с асимметрично расположенным окнами, поддерживаемую колоннами галерею, скругленный в небольшую башенку дальний угол здания. Она пересекла засыпанную гравием площадку, которая уходила в чащу диких зарослей, и оказалась перед южной стороной дома.

Веранда сложной формы из кованого железа была наполовину скрыта за вьющимися растениями. Обернувшись в ту сторону, где стояла Элисон, Харриет заметила, что на забитых досками окнах первого этажа черной аэрозольной краской были нанесены надписи «КАЗ И ФРАН» и совершенно непонятные знаки во многих других местах.

Она непроизвольно вздрогнула и вспомнила надписи на стенах в подземном переходе, пустынные городские закоулки и почувствовала досаду из-за того, что ее лишили собственности в городе, который всегда был ее домом.

— О чем вы думаете? — Элисон стояла, откинув назад голову и держа руки в карманах плаща.

«Бердвуд» был малой частью полностью заброшенного замка, частью викторианско-готического безумия. Разбитые листы шифера, разбросанные среди кустарника, свидетельствовали о дырах на крыше. Харриет подумала, что внутри состояние дома может оказаться еще хуже, чем снаружи.

— Грустно, — ответила она, — грустно смотреть на погибающий дом. Еще грустнее думать об отвратительных маленьких домиках, которые заменят его и покроют всю окружающую землю.

Сад представлял собой массу тяжелой, мокрой листвы. Здесь когда-то, вероятно, был настоящий строгий викторианский кустарник, а сейчас он превратился в переплетение вечнозеленых и голых тонких веток. Вокруг неровного овала лохматой травы было скопление кустов гортензии. Мертвые прошлогодние головки торчали, как устрашающие кулаки цвета хаки.

— Они не обязательно будут отвратительными, — доброжелательно возразила Элисон, — они могут быть очень приятными.

— Приятными?

— Ну хорошо, приличными. Прочные дома в прекрасной сельской местности для людей, которым надо где-то жить. Почему же нет?

— Неразумно. Я просто знаю, что неразумно. Я чувствую это.

— Все, что я могу чувствовать, это дождь, который сбегает вниз по моей шее. Мы можем идти домой?

Харриет заколебалась. Она бросила еще один долгий взгляд на закрытый фасад и отвела глаза от черных, небрежных надписей, обезображивающих слепые окна.

Наконец она сказала:

— Давайте пойдем. Здесь уже больше нечего делать.

Под проливным дождем они вернулись в Эверден.

Ранним вечером Элисон начала собирать свою работу и укладывать ее в портфель. Харриет сидела за длинным столом и наблюдала за ней.

— Я хочу попасть в город около восьми, — объяснила ей Элисон. — Что вы собираетесь делать? Вы можете оставаться здесь столько, сколько пожелаете.

— Спасибо, — ответила Харриет. Мне бы хотелось еще немного задержаться, если вы позволите.

Она не могла вернуться в Хэмпстед, в комнаты, которые казались раковиной по сравнению с гостеприимным коттеджем Элисон, и она не представляла, куда еще она может вернуться. Она с неожиданной завистью смотрела, как Элисон готовилась к новой рабочей неделе. У Элисон были заботы, приглашения на встречи, причины для того, чтобы уезжать, спешить и реализовать свои способности. Харриет казалось непостижимым, что у нее самой ничего этого нет, и в то же время она понимала, что должна заставить себя все осознать, потому что это правда.

Она выслушала инструкции Элисон относительно котла, системы подачи горячей воды и дверных запоров.

— Вам будет удобно здесь одной? — спросила Элисон, пройдя с портфелем полпути до парадной двери. Харриет свирепо посмотрела на него, как будто он был символом офиса, в котором ее ограбили.

— Конечно, поезжайте. Спасибо за все.

— Мне придется забрать машину.

Харриет приняла предложение Элисон, чтобы сбежать из Хэмпстеда.

— Если мне понадобится отправиться куда-нибудь, я могу пойти пешком, вызвать такси или поехать на поезде. Поезжайте.

— Вы будете здесь, когда я вернусь в пятницу?

— Если вы не возражаете против моего пребывания…

— Мне бы хотелось… Увидеть вас здесь. — Элисон улыбнулась ей и закрыла дверь.

Харриет услышала, как машина удалялась по дороге. Когда этот звук пропал, наступила тишина, которая казалась такой абсолютной, что ей моментально стало страшно, а потом ее охватило сознание потери и разочарования более мощное, чем она чувствовала когда-либо с момента победы Робина. Чтобы не упасть, она ухватилась руками за спинку стула, а потом полусела, полуупала на него. Она опустила руки на стол и уронила на них голову.

Харриет заплакала, отдаваясь приступу плача, как извращенному удовольствию. Она плакала долго, но, в конце концов, подняла голову и оглядела кухню через щели между опухшими веками. У нее возникло неожиданное чувство отчужденности от самой себя, как будто бы она сидела на какой-то полке в старом буфете, осматривая себя среди тарелок и расписанных цветами фарфоровых чашек.

Она видела свою сгорбленную спину, искаженное лицо и мокрое пятно на столе, но ей не нравилось то, что она видела.

Харриет длинно и шумно вздохнула. Потом она медленно поднялась по лестнице в ванную. Она вымыла лицо ледяной водой, причесала волосы и чуть-чуть подкрасилась. Потом в голубой спальне переодела свитер. Не взглянув больше на свое отражение, она сняла с крючка за кухонной дверью старый плащ Элисон, убедилась, что все окна закрыла так, как просила Элисон, надежно заперла за собой парадную дверь и пошла по дорожке по направлению к «Снопу пшеницы».

Горел огонь, хозяин, казалось, протирал все тот же стакан, но бар был почти пуст. Воскресный вечер, очевидно, был не таким популярным, как время ланча. Харриет взяла себе выпить и села на углу стойки.

Медленно, по одному, по двое стали подходить местные жители. Нерешительно, не зная порядков в этом деревенском пабе, Харриет кивала и улыбалась игрокам в стрелы, с которыми встречалась прошлым вечером.

За это она была вознаграждена вопросом:

— Эл вернулась в Лондон, а вас бросила здесь?

— Да. Я хочу остаться здесь еще на несколько дней.

— Для того, чтобы совершенствоваться в игре в стрелы?

Харриет снова улыбнулась в ответ на шутку.

Произошло то, на что она надеялась — беседа стала общей, и она была вовлечена в нее. Через несколько минут она уже могла задавать интересующие ее вопросы:

— Что думают люди о предполагаемых работах в «Бердвуде»? Многие ли участвуют в кампании «Остановите Боттрилла»?

После этого она только слушала и кивала головой.

Она узнала, что никто не поддерживает плана, однако никто и не знает того, что предполагается сделать, кто действительно владеет этим местом, на что было дано разрешение и что просили. Оппозиционная кампания была организована деревенским комитетом, включающим в себя приходского священника и председателя приходского совета.

Какой бы ясной ни была правда, она всегда искажается слухами, сплетнями и преувеличениями.

— Почему вас это интересует? — с явным подозрением спросил кто-то.

Харриет оказалась в фокусе всеобщего внимания.

— Просто интересно, — не задумываясь ответила она. — Элисон и я гуляли там сегодня днем. Очень красивая местность.

Девушка в хлопчатобумажной куртке, ничего не говорившая до этого, вдруг подняла голову. У нее было тонкое лицо, наполовину закрытое волнами бесцветных волос.

— Да. А они поставят красивые дома с причудливыми названиями вроде «Тюдор», «Девениш» или какие-нибудь еще в этом роде, с тремя-четырьмя спальнями, двумя ванными комнатами и встроенным гаражом.

Молодые руководители приедут и будут жить в них, каждое утро на поезде будут ездить в город, а их жены будут покупать все в Лондоне или Кентербери и парковать свои вольво здесь на улице. Ничего не останется в «Бердвуде» для местных жителей. Никаких домов для людей из округи, которые не имеют ни ста тысяч фунтов для «Тюдора», ни ста двадцати для коттеджей, которые купит какой-нибудь приезжий и соединит, чтобы сделать один большой дом из двух приличных маленьких, которые были построены для Мика и меня.

Ее приятель положил свою большую руку ей на колени. После этой длинной речи она демонстративно отпила большой глоток пива из своей полпинтовой кружки и отбросила назад водопад волос.

— Это не относится к Элисон, вы же знаете, — приветливо возразила Харриет. — Ей принадлежит дом, доставшийся от отца. Но то, что сказала Сьюзен, правда. Здесь в округе нет домов, которые могли бы приобрести молодые люди. Все только для богатых.

Харриет была спокойна. Она размышляла над тем фактом, что дома, которые, на ее взгляд, выглядели как безобразные маленькие коробки, уродующие красивый деревенский пейзаж, могут в то же время казаться Мику и его девушке недостижимой вершиной роскоши для руководителей.

«Я забыла, — подумала она, — я забыла, как жить небогато».

— Если вы интересуетесь всей политикой в нашей деревне, то вы всегда можете поговорить с приходским священником, — сказал ей один из игроков в стрелы — Ран или Джефер.

«Я не хочу забывать».

Харриет вспомнила пляж на Крите, где было точно установлено, что все люди равны.

— Или со старой мисс Боулли, — добавил кто-то из игроков.

— Кто это мисс Боулли?

Мисс Боулли, как узнала Харриет, была пожилой дамой, живущей в маленьком доме на клочке земли на краю «Бердвуда», и, кроме того, она была старейшим жителем этих мест. Было также известно, что два акра земли, принадлежавшей мисс Боулли, пересекали единственный возможный подъездной путь и без углового клочка земли мисс Боулли, как части всего проекта, любое строительство в «Бердвуде» было невозможно, что мисс Боулли предлагали миллионы, но она отказывалась даже думать о продаже и выставила совком пришедших к ней на переговоры. Харриет также пришла к заключению, что все это может быть просто слухом, как и почти все, связанное со схемой переустройства Кита Боттрилла. Возможно, Боттрилл и собирается сделать все именно так, и в один прекрасный день сюда приедут бульдозеры.