Было почти одиннадцать часов, когда она вышла через парадную дверь.

Она в нерешительности остановилась на верхней ступеньке, вглядываясь в ночную тьму, однако были слышны только отдаленный шум уличного движения и музыка из соседнего окна. Конечно, не было никого, наблюдающего за ней или ожидающего ее, что она со своим рациональным умом понимала.

Она прогуляется, сделает покупки и снова вернется домой. Подходя к воротам, она подумала о том, что завтра поедет в «Пикокс». «Я заберу вещи из своего кабинета, поговорю с Грэмом, выпью чашку кофе с Карен. Завтра днем. Или, возможно, послезавтра утром».

Она начала прогулку. К ней пришли воспоминания о других ее ночных блужданиях. Снимать тревогу в темноте было ее старой привычкой. Она ходила по спящим улицам вокруг Сандерленд-авеню, когда умер Саймон, и она чувствовала преследующий ее страх так же, как она чувствовала, что он собирается ночью в углах и прижимается к оконным стеклам ее комнаты. Ее шаги ускорились. Крутой уклон холма нес ее быстрее по направлению к уличному движению, прочь от жилых улиц с живыми изгородями. Она не могла подчиниться страху. Она пойдет в «Пикокс» завтра, она шире раздвинет шторы.

Руки Харриет раскачивались в ритм ее шагов.

Она пересекла главную улицу, и незапланированный маршрут привел ее к жилым домам, где голубые телевизионные огни были видны через незашторенные окна, а музыка гремела вызывающими взрывами под кирпичными балконами. Большие собаки без ошейников сопели над рваными, черными пластиковыми мешками, разливающими свое жирное содержимое между мусорными ящиками. Харриет заспешила мимо рекламной мазни на углах домов и снова погрузилась в оранжевую пелену уличного освещения. Через некоторое время она подошла к тому месту, где бегала вместе с Линдой в тот счастливый день перед встречей с Каспаром на обеде с гамбургерами. Прошел уже почти год с того дня, когда она приехала домой с Робином и увидела Линду, скрывающуюся в живой изгороди.

Харриет пошла дальше вниз по пыльной улице, думая о Линде. Через несколько дней она вернется в Англию на летний семестр.

Линде не понравятся завешенные шторы, закрытые двери и неотвечающие телефоны.

«Давай, Харриет. Приведи себя в форму». Харриет даже улыбнулась от пыла своего самонаставления. Не было причин прятаться со своим поражением. Она не должна доставить Робину такого удовольствия. Надо было поворачивать, если она хотела попасть в магазин до полуночи.

Была четверть двенадцатого, когда она толкнула дверь. Усталый продавец в синем халате кивнул ей от кассы, узнав ее по тем дням, когда она жила в Белсайз-парке. Харриет ходила туда-сюда по тесным проходам, бросая пакеты и банки в корзину. Она видела, что продавец, ожидая ее, спускает стальные жалюзи, готовясь к закрытию магазина на ночь.

Она поднесла свою нагруженную корзину к кассе. Она провожала взглядом банки с супом фирмы «Кэмпбелл» и банки с паштетом, которые продавец вносил в кассовый аппарат, и с удивлением подумала о том, зачем она накупила все это.

Сумма, которую продавец сосчитал ей, показалась ей гигантской. «Деревенский паштет» в маленьких стеклянных баночках, купленный в магазинах, открытых до полуночи, всегда был дорогим, напомнила себе Харриет.

Она раскрыла кошелек. В нем было много денег, больше, чем она ожидала. Харриет слишком широко усмехнулась. Она заметила, что продавец наблюдает за ней краем глаза, перекладывая ее покупки в два коричневых мешка. Харриет положила несколько банкнот на стойку, а он отодвинул две из них назад.

— Достаточно, достаточно, — пробормотал он.

— Большое спасибо, спокойной ночи, — приветливо сказала Харриет.

Продавец проводил ее до двери магазина и запер ее за ней с видимым облегчением. Он опустил вниз шторы, закрывающие стекло, и Харриет услышала, как щелкнули замки. Она подняла свои коричневые мешки и пошла домой.

Под главной дорогой проходил подземный переход. Днем Харриет всегда пользовалась им, потому что дорога была загружена. Поздно ночью здесь было меньше машин, но быстро бегущая цепочка из них должна была проскочить мимо, когда она подошла к краю тротуара, ко входу в туннель слева от нее. Она с облегчением подумала, что покупки сделаны, и мечтала о возвращении в уединение ее дома.

Ее ум был занят, сосредоточен на возвращении домой настолько быстро, насколько это было возможно, прочь от людей, автомобилей и уличного освещения. Ни о чем другом Харриет и не думала. Она начала спускаться по знакомым ступенькам, плотно прижимая мешки к груди.

Она не смотрела на нацарапанные надписи и кучи мусора возле грязных стен. Она увидела ноги двух мужчин, как только они появились, спускаясь по ступенькам, чтобы встретиться с нею в противоположном конце перехода. Она продолжала идти, не ускоряя шагов, все ее желания были сосредоточены на доме.

Под резким светом она увидела, что они молоды, белые, с длинными ногами и непропорционально широкими плечами из-за кожаных курток. Выражения их лиц были одинаковыми. Зная, что она не должна встретиться с ними глазами, Харриет отвернула голову в сторону безобразно размалеванных стен. В двух метрах от нее они остановились, преграждая ей путь, что она поняла уже по первому их взгляду. Она попыталась продолжить движение, намереваясь проскочить мимо них. Один из них схватил ее за руку.

— Отдай нам свою сумку.

Она висела у нее на плече на широком кожаном ремне. Обремененная мешками с продуктами, Харриет старалась прижать ее к боку локтем.

— Пропустите меня, пожалуйста. — Ее голос прозвучал тонко и смешно.

Захват на ее руке стал плотнее.

— Отдай нам… свою… чертову сумку!

Совершенно ясно Харриет разглядела кнопки на коже, косынку, завязанную вокруг одной шеи, и цепочки вокруг другой. Она ответила:

— Нет.

Она старалась прижать сумку поплотнее к себе.

— Что в ней? — нагло ухмыльнулся один.

Другой сорвал ремень с ее плеча:

— Давай сюда, сука.

Харриет вспомнилась одна картина. Она проходила через парк в жаркий вечер на встречу с Робином. Голова ее была полна собственными делами. Она увидела небольшую группу, собравшуюся вокруг старой женщины, на которую напали или ограбили.

Она представила лицо женщины так ясно, как будто она стояла сейчас перед ней. Страх и растерянность. Тогда это было маленьким острым противоречием тому удовлетворению, которое она получала от прекрасного вечера. Лондон в своем летнем наряде. Она постояла несколько секунд, наблюдая, а потом, неспособная посодействовать в чем-нибудь, пошла дальше. Она обнаружила Лизу и Лео вместе в винном баре.

Они сорвали с нее сумку. Один из них поднял руку и небрежно ударил ее в нижнюю челюсть.

Харриет была испугана. Однако потрясение от удара, казалось, убило ее страх.

На его место вместе с жгущей болью пришел поток гнева. Он превратил резкий подземный свет в малиновый и окрасил красным грязные белые стены. Он напряг ее руки и спину и сжал ее губы. Он захватил значительно больше, чем двух молодых людей в пустынном переходе. Он возник из-за того, что она потеряла, как потеряла и почему. Он был из-за тех дней затворничества в своем собственном доме и из-за женщины в парке, и из-за Саймона, мисс Гетц и Линды, так же, как и из-за себя.

Харриет выпустила свой собственный поток грязных слов.

Она смешно прижала к себе два бумажных пакета с продуктами. Она отбросила назад одну ногу и ударила вверх между пары двух длинных ног. Раздался пронзительный визг, и она услышала свой собственный крик, как в хоре:

— Отстаньте от меня! Черт вас побери! Не прикасайтесь ко мне!

— Проклятая корова!

Тот, которого она ударила, отошел, пошатываясь, к кривой стене, а затем, покачиваясь, выпрямился. И снова пошел на нее. Харриет почувствовала, что ее голова откинулась назад настолько сильно, что могла сломаться шея. Она отлетела к грязному кафелю и прижалась к нему. Два лица поплыли перед ней. Она обвисла, и один мешок в продуктами выскользнул из ее рук. Но гнев еще циркулировал в ней. Она втянула щеки и плюнула. Одна пара рук кружилась у нее на груди и била сверху ей между ног. Из одного рта прямо перед ней вырвался длинный свистящий звук:

— Как тебе этот грубиян, дорогая? Я могу дать тебе еще.

Последовал еще один удар. Она обхватила себя свободной рукой и почувствовала, что она связана с какой-то силой, которая заставляет звенеть ее кости. Хрюканье послышалось почти у нее в ухе. Руки отпустили ее ровно настолько, чтобы схватить вновь. Гнев рушился в волне ужаса.

Удар пришелся сбоку в голову и разбил ее о стену. Харриет сползла вниз, уже ослепнув, рот ее приоткрылся и оставил тонкий, яркий след, тянущийся вниз по кафельной плитке.

Кровь брызнула между зубами. Она осела грудой, ее голова лежала на сгорбленных плечах. Последовал еще град ударов, но она уже не чувствовала их. Наступила тишина.

Оба мужчины стояли, глядя на нее.

Один из них прошептал:

— Боже мой.

Другой нагнулся и вытащил ее сумку. Он обмотал грудь под полами кожаной куртки ремнем от сумки. Потом он выпрямился.

— Пошли.

Они побежали, их каблуки отбивали барабанную дробь вдоль подземного перехода и по ступенькам в его дальнем конце.

Харриет открыла глаза. Она смогла увидеть грязную белую трубу перед собой с сияющими, яркими, твердыми точками и черными ступенями, до которых она страстно желала добраться. Очень медленно, держа тыльную часть ладони у разбитого рта, она поднялась на ноги.

Посмотрев вниз, она увидела, что один из пакетов с продуктами остался целым. Она подняла его. Качаясь, как пьяная, издавая слабые стоны от боли и ужаса при дыхании, она пошла вдоль белой трубы. У ступенек она упала на колени и поползла вверх, волоча за собой мешок.

Когда она добралась до верха, ночной воздух ударил ей в лицо, она упала вперед и разбилась о верхнюю ступеньку. Мешок с продуктами раскрылся, банки и бутылки покатились, подпрыгивая, вниз, чтобы занять свое место в наваленных внизу кучах мусора.