Он был все еще заинтригован:

— Где ты живешь?

Видно, пытался представить себе, кем я могла быть.

— Да там, — ответила я, не уточняя, и улыбнулась.

— Я тебя знаю?

— И да и нет. У тебя бородка, ты учишься в Комплутенсе[3] и живешь один. — Я тут же выдала всю ту немногую информацию, которая у меня имелась, но создавая впечатление, будто знаю гораздо больше, — и это сработало.

Он замолчал, размышляя и роясь в своем архиве знакомых девчонок. Похоже, среди них не оказалось ни одной с моими данными, поэтому он перешел в наступление:

— Послушай, может, встретимся, кофейку попьем?

— Нет, спасибо. Я уже позавтракала. Можно тебе позвонить в другой раз?

Я полностью сбила его с толку. Он уже и не знал, что думать, и настаивал:

— Ну конечно. Дай мне свой телефон, и я тоже тебе позвоню.

Я обошла ловушку и не раскрыла секрета:

— Нет, лучше я тебе позвоню. Всего хорошего, гномик!

— Счастливо, Белоснежка.

Я повесила трубку. Мои руки дрожали, а сердце бешено стучало. Я начала вопить и скакать по всему дому как сумасшедшая.

Через два дня, воспользовавшись тем, что мать ушла на уроки танцев в культурный центр, я опять набрала его номер. Судя по тому, как радостно со мной поздоровались, он ждал моего звонка. Мы поболтали о всяких пустяках, пытаясь раскрыть нечто новое друг в друге.

Так прошли три недели, в повседневной скуке и монотонности, в беспокойном ожидании, когда наконец мать испарится и я смогу ему позвонить. Потихоньку я рассказала ему о школе, о том, какие воображалы мои одноклассницы и какие тупые мои учителя, о матери и ее заскоках, об отце и его работе, — и вскоре мне стало казаться, что мы знакомы всю жизнь. Он рассказывал о секретах университетской жизни: студенческих тусовках, кадреже между студентками и преподавателями, пьянках в выходные, а я ему смертельно завидовала — ведь мне ждать этого нужно было еще целую вечность.

И наконец наступил день, когда я приняла неоднократно сделанное им предложение. Сказав, что приду к нему очень скоро, я надела свои любимые джинсы и спустилась на три разделявших нас этажа. Два коротких звонка в дверь, и вот он стоял передо мной, в зеленой майке и джинсах с дырками на коленках. Увидев меня, он удивился, но тут же встряхнулся, улыбнулся и протянул для пожатия руку:

— Ну и ну, так ты и есть та самая знаменитая Белоснежка. Привет, а я — Карлос.

Он поцеловал меня в обе щеки, и я онемела.

3

Дела шли все хуже и хуже. С каждым разом мне все труднее удавалось найти более или менее приличное оправдание. Каждый день я ходила к Карлосу домой. Мы пили кофе, а иногда вино, которое было таким крепким, что обжигало горло. Болтали о музыке, обсуждали любимые книги и размышляли о смысле жизни. Мать начала что-то подозревать. Не знаю, был ли тому виной мой рассеянный взгляд, с которым я ходила в последнее время, но, поскольку я надолго исчезала и ничего ей не объясняла, она начала раздражаться и больше обычного цепляться со своими дурацкими расспросами. Мать возомнила себя Шерлоком Холмсом, и я часто заставала ее за тем, что она роется в моем школьном рюкзаке и считает мои гигиенические прокладки.

Это начинало мне надоедать, и я приняла решение покончить со всем одним махом. После нашего обычного ужина, состоящего из сосисок и яичницы, я заявила, что ничего не понимаю в химии и чего доброго завалю по ней экзамен. Мать вскрикнула от ужаса и удивления:

— Да что ты? И ты до сих пор нам ничего не говорила, дочка?

Она тут же нашла, на кого излить свой гнев, и этим кем-то оказался мой отец — он был ближе всего.

— Полушай, Маноло, я очень обеспокоена. Девочке нужен репетитор, а то чего доброго потом придется искать блат в университете. И почему всегда я должна обо всем думать? Ты уже довел меня до точки, слышишь? Ты что, думаешь, что приносишь деньги в дом — и все? Нет уж. Сидит тут фон-барон, газетки почитывает, и наплевать ему, что дочь вот-вот себе жизнь испортит! Господи, какой мне муженек достался! — Мать перешла в наступление, а это означало, что отец попадется в ловушку.

— Ладно, будет тебе, не сердись! Найдем ей репетитора. Пусть она скажет, что ей нужно. Ты что, возомнила, что мне все само в руки идет? А эти тупые учителя на что? Им бы только кровь из ребят сосать! Сами не знают, чего хотят, блин. — Этими словами он дал понять, что разговор окончен, и принялся снова листать «Эль Паис»[4].

Было видно, что он клюнул, так что я спокойно могла ложиться спать, довольная тем, что с завтрашнего дня мне наконец обеспечена отговорка.

4

Так прошел еще один месяц. Каждый день я брала конспекты по химии и тысячу песет и спускалась на четвертый этаж. Деньги на частные уроки мы тратили на вино, курево и время от времени на шоколадный торт. Мы клево проводили время, но иногда принимались и за занятия. Этого парня я обожала. Он был восхитителен: умный и мудрый. С ним я чувствовала себя такой, какой была на самом деле: школьницей. Я замечала, что нравлюсь ему, но не знала, как женщина или как друг. Мне не хватало смелости спросить его об этом — я бы умерла со стыда. Экзамены подходили к концу, и лето давало о себе знать невыносимой жарой, от которой асфальт на улицах Мадрида становился мягким и липким.

Наступило воскресенье, и родителей не было дома. Я приняла душ, надела джинсы со всегдашней майкой и спустилась к Карлосу. Он вышел обмотанным полотенцем. На его плечах еще не высохли капельки воды, а в бородке виднелись следы зубной пасты. Закрыв за мной дверь, он взял мои руки в свои и странно посмотрел на меня. А затем приник к моим губам и начал целовать. У меня как будто молния прошла по всему телу. Я открыла рот, и его язык проник в него маленькой змейкой. Я не знала, как это делается, и попыталась проделать то же самое. Попыталась обвить его язык своим. Он втянул его в себя, и теперь мой язык оказался у него во рту. Так мне было удобней, и я провела им по его зубам, деснам, почувствовала вкус и нежность его губ. Мы так и стояли у дверей. Потом он что-то прошептал, поднял меня на руки, принес в спальню и бросил на кровать. У простынь был его запах. Он накрыл меня своим телом и продолжил целовать. Меня охватил такой ужас, что хоть беги. Я не знала, ни что делать, ни как это делается, так что закрыла глаза и отдалась на волю течения.

Он обхватил меня руками: просунул одну под голову, а другой стал искать лифчик под майкой. Я заледенела от страха. Я не знала, оттолкнуть ли его руку или отдаться его ласкам. Вдруг он перевернулся, и я оказалась на нем. Я все еще ничего не понимала, а Карлос уже расстегнул лифчик и проник рукой к груди. Одним быстрым жестом он снял его с меня вместе с майкой, и его губы потянулись к моим соскам. Он начал покусывать их и облизывать языком. Я почувствовала, как они напряглись под его ласками. Его язык заскользил к пупку, а рука потянулась к молнии на моих джинсах. Другой рукой он завел мои руки за голову и резко меня перевернул. Я опять оказалась под ним. Меня охватил ужас. Я не знала, ни что делать, ни как реагировать. Хотелось освободиться, но он крепко держал мои запястья рукой и шептал:

— Девочка моя, малышка, я так тебя хочу!

Его слова растопили мой страх, как солнце снег в марте. Час настал, подумалось мне, и я отдалась тайнам любви. Я не успела понять, как это произошло, но мои джинсы уже лежали на полу, а его пальцы скользили по краю трусов. Я застыла, как тупое бревно. Все мое тело охватило пламя и дрожь, и я потеряла контроль над собой. Карлос мягкими движениями стянул с меня трусы, пришептывая: «Малышка моя, малышка». Медленно провел рукой по лобку, и его пальцы проникли внутрь. Я вся покрылась испариной. Это ощущалось по легкости, с какой его пальцы спускались все ниже и ниже к влагалищу. Он быстро сдернул с себя полотенце, и я почувствовала его член у себя между ног. Он казался огромным. Карлос замер на секунду, пристально посмотрел мне в глаза, и этот момент показался мне вечностью. Хотелось что-то сказать ему, остановить его, но он закрыл мне рот поцелуем, от которого пошла кругом голова. Я почувствовала, как его член ищет вход и как наконец находит его. Я напряглась, я была вся как комок нервов. Карлос начал медленно двигаться, прямо как штопор, когда откупориваешь бутылку. Вначале там, внизу, пробежали приятные мурашки, но потом неведомая до сих пор боль пронзила мои внутренности. Я закричала так, что соседи в здании напротив наверняка услышали.

— Не кричи, лучше кусай меня, — прошептал Карлос.

Его ступни уперлись в мои, и я подсознательно удерживала его в таком положении. Я почувствовала острую и очень сильную боль. Он обхватил руками мой зад и начал его двигать. Казалось, он вытянет из меня все кишки, но я постаралась не кричать и изо всех сил укусила его за плечо. Карлос застонал от боли, но стал двигаться все чаще и чаще. Перед моими глазами прямо среди бела дня появились звезды, и я почувствовала, что больше не выдержу. Мне казалось, что это происходит не со мной, я словно наблюдала за собой со стороны. Тут Карлос приблизил свое лицо к моему, и в мои уши проник его сдавленный шепот: «Малышка, крошка моя, моя нежная крошка», — и в то же мгновение я почувствовала такой сильный толчок, что у меня из глаз брызнули слезы. После чего он замер. Вся моя кровь скопилась на «нижнем этаже», я вся покрылась испариной, все внутренности горели. Карлос поднял голову, минуту смотрел на меня, а потом подарил самый долгий и нежный поцелуй на свете. Ему бы позавидовал сам Роберт Рэдфорд. Затем он отстранился — его движение опять причинило мне боль — и обнял меня.

Вокруг лампы летала муха. В комнате было слышно только ее жужжание и наше тяжелое дыхание. Карлос прикурил две сигареты и одну протянул мне. Я взяла ее как во сне и глубоко затянулась. Мне было жарко, кровь стучала в висках. Он положил руку мне на левую грудь, и мы так и лежали, не произнеся ни слова.