Но тут ко мне обратилась внутренняя доктор Дж. с призывом не делать скоропалительных выводов. «Видеть только то, что хочешь видеть, и верить только в то, во что хочешь верить, — это тупик. Такой образ мыслей подпитывает ваши предрассудки и порождает умственную лень. Воспринимайте лишь факты. И уясните, что все остальное — ваши личные домыслы, порожденные неумением шире смотреть на вещи». А все-таки интересно, действительно ли та девица встречалась с Кристианом.


На следующей неделе я отправилась на планерку в Лондон. Я перестала мотаться туда каждую неделю-две — думаю, это был еще один признак выздоровления. По дороге от станции метро «Фэррингтон» я размышляла о том, как сильно изменилась с начала года. Тогда стоило мне войти в здание «Обзервера», как у меня буквально начиналась нервная трясучка. Но ведь там не было ничего страшного. Все ужасы я придумывала себе сама. Теперь они исчезли. На планерке я высказала пару идей, поучаствовала в обсуждении статей, послушала других, а после собрания пошла пообедать с Камалем, его заместительницей Люси и несколькими другими журналистами. Мы отправились в «Повозку и лошадей». Именно в этом заведении я раньше частенько напивалась, рыдала и в итоге пропускала рейсы в Глазго.

— Ну как у тебя дела? — спросил Камаль.

Я сказала, что еще никогда за всю свою взрослую жизнь не чувствовала себя настолько здорово. И что лучшего способа потратить деньги и придумать нельзя.

— Я чувствую себя так… знаю, это страшная банальщина, но все же… как будто обрела себя. До сих пор мнение других людей обо мне было для меня гораздо важнее, чем мое собственное мнение о себе. Мои слова и поступки могли считаться правильными, только когда их одобряли другие. Я не могла формировать свои суждения ни о чем. Вообще ни о чем. Даже о кино. Я смотрела фильм, а потом пересказывала собеседникам то, что написали о нем Дэвид Денби, Энтони Лейн или Филип Френч. Конечно, я по-прежнему читаю их рецензии. Но теперь вовсе не обязательно с ними соглашаюсь.

Камаль с улыбкой спросил, не превращаюсь ли я в одного из занудных поборников психотерапии, вроде фанатов здорового образа жизни или новообращенных христиан, которые считают своим долгом нести истину непросвещенным массам.

Меня действительно время от времени посещали фантазии о том, насколько иначе люди вели бы себя со своими партнерами, родителями, детьми, друзьями, коллегами, если бы прошли через полноценный курс аналитической психотерапии.

— Только подумайте! В этом дивном новом мире не было бы разводов, неверности, преступности, войн — потому что люди могли бы обнаружить и проработать свои негативные тенденции на психотерапии. Никого не мучили бы подавляемая зависть, стремление к контролю и власти, зависимость от других, жажда похвалы, претензии к родителям…

Впрочем, начав размышлять о том, что психотерапия могла бы решить проблему ожирения в развитых странах и установить мир на всей планете, я поняла, что увлеклась. Я не собираюсь становиться мессией и поучать всех направо и налево. Да, лично мне терапия помогла. И все. Другим помогает вера в Бога, марафонский бег или диета. Каждому свое. Делай что хочешь — главное, не нарушай закон и не навязывай свои взгляды другим.

— А меня раздражает это бесконечное копание в себе, — сказал кто-то. — По-моему, это создание проблем на пустом месте. Люди начинают по косточкам разбирать каждый свой поступок. Это нездорово. Психотерапия все преувеличивает.

— Я и сама так считала, пока не попробовала. Поначалу мне казалось, что по сравнению с «настоящими» проблемами других людей мне не на что жаловаться. А сейчас вспоминаю, какой была. Глотала прозак, в моей личной жизни творился бардак, я не могла развернуться в полную силу на работе.

— Но с подобными трудностями сталкивается каждый из нас, — заявил Камаль. — С тобой все было в полном порядке.

— Снаружи, возможно, я и производила такое впечатление, но внутри все было совсем иначе. Думаю, многие переживают нечто подобное. Мы тратим целое состояние на абонементы в спортзал, занятия йогой, здоровую пищу, диеты, массаж, дорогую одежду и тому подобное. Забота о своем теле считается нормальной, но когда пытаешься позаботиться о своей психике, тебя сразу обзывают эгоистом. У меня в подсознании варилась дьявольская каша, а я об этом и не подозревала. Вот в чем смысл терапии. Ты не получаешь указания от гуру, тебе не подсказывают, что делать, это не приятная беседа с человеком, который прикидывается твоим другом, и не урок позитивного мышления. Напротив, здесь тебя от иллюзий избавляют. И после этого становится гораздо проще наслаждаться хорошим и решать возникающие проблемы.

После обеда я со всеми распрощалась и, как обычно, заранее отправилась в аэропорт. Теперь мне уже не приходилось мучительно сосредотачиваться, чтобы читать газету, наблюдать за людьми, смотреть в окно на окружающий пейзаж. Насколько же приятней становится жизнь, когда притормозишь, думала я.


Одним пасмурным ноябрьским утром, когда наше расставание было не за горами, я наконец ответила на вопрос, который она задала еще в июле: чего я хочу? Чего я действительно хочу от жизни?

Сначала я призналась, что мне трудно говорить на эту тему вслух.

Она спросила почему.

— Потому что я вовсе не суеверна, но у меня есть ощущение, что нельзя говорить о том, чего больше всего хочешь, — а то этого не случится.

У нее вырвался тихий смешок. Она словно хотела сказать: «Ну и странные же вы, обитатели реального мира. Психи, да и только».

— Если вы не знаете, куда именно хотите попасть, то не разочаруетесь, если туда не попадете. Но это значит, что вы всю жизнь будете плыть по воле волн.

Она предложила мне для начала озвучить, чего я не хочу в жизни, — возможно, это будет легче.

— Это просто. Я не хочу быть с человеком, которого не люблю по-настоящему, — или с тем, кто не любит меня. Я не хочу остаться одна, как та старая дева, про которую писали в маминой местной газете, — она упала с кровати и пролежала на полу два дня, пока сосед не заметил, что у нее постоянно задернуты занавески, и не вызвал полицию. Я больше не хочу ввязываться в любовные треугольники. Я не хочу упустить возможность иметь детей. Я не хочу делать работу, которая мне не нравится. Я не хочу…

И внезапно я поняла, чего мне хочется в жизни. У меня было три желания.

— С ранней юности я втайне мечтала написать книгу. За прошедшие годы я начинала, наверное, раз сто — но дальше четырех страниц не продвигалась. Мне попросту не хватало запала. Не хватало смелости взяться за дело по-настоящему. Но теперь мне хотелось бы начать всерьез, посмотреть, смогу ли я наконец реализовать свою мечту.

Она кивнула.

— И как вы думаете, каким образом это изменит вашу жизнь?

— Я воплощу свою мечту — вот и все. Второе: я поняла, что тебе могут разбить сердце, даже если ты защищаешься изо всех сил. Я понимаю то, что раньше, наверное, было мне недоступно: когда два человека вступают в близкие отношения, им обязательно будет сложно, у них будут взлеты и падения, конфликты. Раньше я думала, что влюбляться — значит разрушать себя, потому что потери и мучительная боль от потерь неизбежны. Но теперь я понимаю, что потери — это часть жизни. Я знаю, как с ними справиться. Я понимаю, что привязанности — непременный атрибут полной, насыщенной жизни. Люди должны вступать в отношения друг с другом, даже если есть риск остаться у разбитого корыта. Потому что альтернатива — полное одиночество.

Доктор Дж. смотрела на меня с непроницаемым выражением лица.

— А третье желание?

— Третье — это твердо стоять на ногах и оставаться верной себе. — Я перевела дух. — Наверное, наше время почти истекло.

Она посмотрела на часы:

— Совершенно верно.


На следующее утро позвонил мой зять Скотт и сообщил, что накануне Дэвид спросил у него мой телефон. Я чуть не ахнула от восторга. Но была одна загвоздка: как раз вчера я потеряла мобильник, всем об этом сообщила и только сейчас его нашла.

— Так что ты ему сказал?

— Что ты посеяла телефон.

— Но я нашла его сегодня утром.

— Ну откуда же мне было знать вчера вечером, что ты сегодня утром его найдешь?

— Черт. А мой домашний ты ему дал?

— Нет.

— Почему?

— Потому что он не спрашивал.

— Ну мог бы и сам догадаться! — Я не на шутку разозлилась.

— А если бы ты просто дала ему номер, когда он об этом просил, мы бы не угодили в такую нелепую ситуацию. Он ведь просил у тебя телефон пару недель назад на конференции, а ты что-то типа: не могу, узнай у кого-нибудь другого. По мне, так это полный бред, но ты женщина, так что…

— Ну вот, теперь он будет думать, что не нравится мне. — Я со вздохом повесила трубку, бормоча под нос: — Мужики — полные идиоты. Дураки.

Пришлось созвать подруг на экстренное совещание. Вопрос на повестке дня: надо ли мне узнать у Скотта номер Дэвида и позвонить ему самой?

— Конечно, — сказала Рэчел. — Он первый послал тебе письмо и честно попытался раздобыть твой телефон. Учти, мужское «эго» гораздо более хрупко, чем женское. Сначала ты заявила, что тебе не нужен парень, потом отказалась дать ему свой номер, а когда он спросил его у Скотта, тот сказал, что ты потеряла телефон. Все ясно: от ворот поворот. Только сумасшедший этого не поймет.

Тут вступила Кэти:

— Даже не знаю… Мужчина любит чувствовать себя в роли охотника. Ему приятно сознавать, что он выследил и поймал добычу. Если ты ему действительно нужна, — конечно, он попытается снова.

ДЕКАБРЬ

Вперед, в неизвестность

В воскресенье я получила сообщение с неизвестного номера. Это был комментарий к моей статье в свежем «Обзервере». Я писала про политиков, которые мухлюют с бюджетом и недвижимостью, обирая честных налогоплательщиков. На Уотергейт это, конечно, не тянуло, но все же я в первый — и возможно, в последний — раз занялась чем-то вроде разоблачения коррупции. Если уж совсем честно, этот материал не был полностью моей заслугой. Публика считает, что журналисты — прожженные типы, которые живут по законам джунглей и скорее продадут в рабство собственную бабушку, чем посодействуют конкуренту. Но наводку я получила от доброжелательного коллеги, входившего в чисто мужскую тусовку воскресных политобозревателей. Я наткнулась на него, когда в поисках хорошего сюжета блуждала по коридорам шотландского парламента. Я призналась ему, что ненавижу писать о политике, а он заявил, что это захватывающее, головокружительно интересное занятие — не оторвешься. И подкинул мне идею насчет незаконных расходов.