Я с готовностью закивала, в восторге от того, что мне наконец дали «добро».

— Ты абсолютно права. Так поступила бы сильная женщина, которой до лампочки мнение окружающих. Ваше здоровье.


Наутро я проснулась с мучительным чувством, что совершила какую-то глупость. На подушке валялся блокнот. Некоторые люди подшофе начинают звонить всем подряд. Меня же переполняют глубокие мысли и одолевает писательский зуд. Я изливаю на белый лист рассуждения о смысле жизни и уделе человеческом. Иногда даже в стихотворной форме.

На трезвую голову моя писанина неизменно оказывается жалким нытьем, которое заставляет досадливо морщиться. И это только фрагменты, поддающиеся расшифровке.

Я опасливо открыла блокнот. Первую страницу покрывали неразборчивые каракули, достойные восьмилетнего ребенка. «Бла-бла-бла. Я никого больше не полюблю. И бла-бла-бла. Как я люблю тебя? Считай. Во-первых… О, бла-бла-бла. В чем смысл делиться сокровенным? И бла-бла-бла. Эта единственная, бесценная жизнь».

В первую секунду я была приятно удивлена. А ведь не так уж и плохо! Но потом я вспомнила, как сидела до двух часов ночи, пила вино, обливалась слезами, раз за разом заводила песню Кэнди Стейшн[11] «Свободные юные сердца» и декламировала вслух романтическую поэзию Элизабет Баррет Браунинг. Расплывшиеся строчки представляли собой монструозный гибрид одного и другого — наподобие результата экспериментов Джеффа Голдблюма в фильме «Муха».

Я перевернула страницу. Вот оно. Набор закорючек, которые при ближайшем рассмотрении оказались черновиком «самого трудного письма в моей жизни».

«Дорогая миссис… мне оч. жаль, что именно я приношу вам это известие. Дело в том, что… ваш мужполныйУРОД. Я его люблю. ЯЕГО-ЛЮБЛЮ. НЕНАВИЖУ ЭТОГО КОЗЛА. ЛЮБЛЮ. НЕНАВИЖУЭТОГОЧЕРТОВАКОЗЛА».


В течение следующих нескольких недель доктор Дж. с кропотливостью истинного археолога просеивала и анализировала содержимое моей головы. Иногда я замыкалась в себе. Иногда спорила. Однако, по большей части, мне приходилось с ней соглашаться. Она обладала уникальным даром: не просто видела неприглядную правду, но излагала ее в таких выражениях, которым было нечего противопоставить. Я начала понимать, что именно в этом разница между психотерапией и дружескими посиделками. В обычной жизни, когда кто-то вас критикует, вы инстинктивно обороняетесь — порой даже не сознавая этого. А во время общения с психологом становится очевидно, что, хотя защитные механизмы необходимы для нормальной жизни, их использование вовсе не означает, что правда на вашей стороне. До меня мало-помалу дошло, что наши отношения с Кристианом — вовсе не величайшая история любви, как я раньше, по глупости, считала. Каждый из нас вел себя эгоистично, у каждого из нас в голове творилось черт знает что. Я также поняла — и это было особенно мучительно, — что только женщина с низкой самооценкой, которая сама себе не нравится, могла загнать себя в такую ситуацию. Но, несмотря на все свои открытия, я по-прежнему думала о Кристиане день и ночь. Я скучала по нему, даже понимая, что это неправильно. Я не могла бросить эту дурную привычку. В целом я чувствовала себя лучше, но до полного излечения было еще далеко.


Не скажу, что я особенно рвалась на вечеринку Луизы и Скотта. К тому же они четко дали понять, что намерены сосватать мне кого-то из своих приятелей-врачей. А я уже знала, что эти приятели все как один застенчивы и неуклюжи. До обаятельных ординаторов и интернов (не верится, что это актеры), населяющих американские телесериалы, им было как до Луны. При том, что эти парни, как и Скотт, работали в окруженном романтическим ореолом отделении «скорой помощи». Тем не менее я заставила себя вымыть голову и влезть в вечернее платье. По крайней мере, общение с новыми людьми отвлечет меня от бесплодных размышлений о Кристиане и Шарлотте.

Дом Луизы и Скотта находится в сонном тупичке в конце переулка. По-моему, для их маленькой семьи такие хоромы великоваты. Четыре спальни, кабинет, огромная кухня-столовая (агент по недвижимости утверждал, что нигде больше такой не видел). Из окон открывается вид на луг, где местные ребята играют в «догонялки с поцелуями», если современную молодежь еще интересуют столь невинные забавы. По воскресеньям жители этого тихого района драят свои автомобили и подстригают газоны. Иногда эта мещанская благодать вызывает у меня отвращение. А порой — и в последнее время все чаще — я мечтаю поселиться здесь со своим собственным семейством. И пусть мытье машины и стрижка газона станут самыми захватывающими событиями в моей жизни.

Луиза встретила меня приятным сюрпризом. Прямо на пороге, держа в руках поднос с бокалами шампанского, она прошипела:

— Не пришел, черт подери. Не смог вырваться.

Я даже не поняла, о ком это она, но потом меня осенило.

— Отлично! Мужчины мне сейчас ни к чему.

И добавила про себя: «Кроме Кристиана».

Мы прошли через кухню, откуда открывался выход в просторный внутренний двор. Несколько человек бродили снаружи, еще около десятка толклись внутри. Стол ломился от угощений: нарезки, салаты, лосось, пицца и прочие вкусности.

— Это моя сестра Лорна, — гордо объявила Луиза. — Она работает в «Обзервере».

— Боже правый, ненавижу журналюг! — возопил некто по имени Малькольм и, глядя в мою сторону, демонстративно осенил себя крестным знамением. — Дьявольское отродье. Выдумывают всякую чушь, печатают что попало, разрушают жизни. Слишком они зарвались, вот что я вам скажу.

Черт. Публика выжидающе смотрела на меня.

— Э-э, ну, знаете ли, демократия невозможна без свободы слова. Мы… ну, не я лично, но мои коллеги следим за тем, чтобы власти выполняли свои обязательства. И… э-э… кто-то однажды сказал, что если выбирать между правительством без газет и газетами без правительства, то он без колебаний выберет первое.

— Второе, — поправил меня кто-то.

— Ну да, — пробормотала я.

— Чертовы скоты! — заорал Малькольм. Он явно налегал на напитки, пренебрегая закусками.

— Это был Томас Джефферсон, — произнес глубокий сексуальный мужской голос.

— А?

— Фраза про газеты и правительство принадлежит Томасу Джефферсону.

— Ну и прекрасно. — Я отхлебнула шампанского.

— А ведь ему ох как доставалось в прессе. Клинтону или Блэру такое и в страшном сне не привидится.

— Конечно, конечно. — Я метнула в Малькольма взгляд, в переводе на английский означающий: «Ну что, съел, придурок?» А потом с улыбкой повернулась к своему невероятно эрудированному спасителю.

Он смущенно улыбнулся в ответ и протянул руку, которую тут же отдернул после рукопожатия.

— Привет. Я Дэвид.

Не будь я увлечена другим мужчиной, то сочла бы его привлекательным. Высокий, широкоплечий, дружелюбные карие глаза, густые спутанные темные волосы. Чем-то похож на Роджера Федерера, хотя до Кристиана ему, и спорить нечего, далеко.

Другие гости принялись болтать о своем, а он наклонился ко мне и прошептал:

— Отца Малькольма посадили в тюрьму за мошенничество. И об этом написали в местной газете.

Я вопросительно нахмурилась.

— Ему легче презирать всю журналистскую братию, чем признать, что его папаша — преступник.

— Да, все мы ищем козлов отпущения, — кивнула я. — Приятно было познакомиться.

Я вышла во двор. Хорошо, допустим, он красавец. Но я не собираюсь говорить о свободе прессы и чужих психологических проблемах — мне, как недавно выяснилось, вполне хватает своих.

Стоял чудный апрельский вечер. Воздух был свеж, прохладен и чист. Бутоны и почки набухли, а яркий, глубокий оттенок травы подтверждал, что весна уже с нами. Скоро защебечут птицы. Самое время начать новую жизнь.

Мой зять Скотт обсуждал со своими друзьями решение их общего знакомого устроить безалкогольную свадьбу.

— Возьму с собой фляжку, — сказал кто-то. — Напьюсь заблаговременно.

— Нет-нет-не-е-ет! — рассмеялась, а скорее заржала какая-то вульгарная особа — как вскоре выяснилось, невеста. Свою пышную рыжую гриву она то и дело забрасывала за фарфорово-белое плечо — ну чистая мисс Пигги. — Нетрезвым вход закрыт, у нас фейс-контроль.

Или бывшие алкоголики, или профессиональные святоши, решила я. Она тут же продолжила:

— Мы не бывшие алкаши и не религиозны. Просто мы терпеть не можем алкоголь. Это барьер, которым человек отгораживается от жизни. Опасное дело.

«Ничего подобного», — с негодованием подумала я, прикончив свой первый бокал шампанского.

Кто-то произнес:

— Не согласен. Напротив, алкоголь снимает барьеры, раскрепощает. Вы же знаете поговорку «Истина в вине»?

— Только вот некоторым истина противопоказана, — перефразируя Кэти и Луизу, пробормотала я и юркнула обратно в дом — на случай, если во дворе разгорится скандал.

Я положила на свою тарелку всего по чуть-чуть — не хотела, чтобы меня сочли обжорой, — и присоединилась к группе гостей, среди которых был Дэвид.

— Лорна, так о чем ты пишешь? — спросил он.

— Небось тусуешься со знаменитостями? — добавил парень по имени Джером.

Я принялась лихорадочно соображать. О чем я пишу? Хороший вопрос. Мне не хотелось угробить непринужденную беседу, рассказав о том, что сейчас я занимаюсь темой психотерапии. А психолога я посещаю, потому что не умею выражать свои чувства, неспособна разобраться в себе и не в состоянии вступать в нормальные партнерские отношения с мужчинами. Общалась ли я со знаменитостями?

— Ну, я беседовала с первым министром Шотландии… — Это прозвучало как извинение.

— Ясно… — Кажется, Джером не впечатлился. — А еще? Может, футболисты или поп-звезды?

Ну же, ну же… ах да, вспомнила.

— Да! Я брала интервью у парня, который играет Уилла в сериале «Уилл и Грейс»[12]. Не помню, как его звали, но он обалденный. И при этом гетеросексуал. Правда, счастливо женат, как назло. Я специально спросила.