Робин Шоун - Женщина Габриэля

— Сегодня вечером здесь было несколько сотен мужчин, месье.

Габриэль проигнорировал сарказм Гастона.

— У него седые волосы, возраст — где-то около 55–60 лет. Его зовут Джеральд Фитцджон. Мне нужно знать, где он живет в Лондоне. Пошли Джереми в библиотеку, чтобы это выяснить.

— Джереми только что лег спать, сэр.

— Тогда я предлагаю тебе разбудить его, Гастон, — опасно мягким голосом сказал Габриэль.

— Хорошо, месье, — без всякого выражения ответил Гастон.

— Пошли Жака в редакцию «Таймс» и «Ньюс».

Самые популярные газеты в Лондоне.

Гастон открыл рот, чтобы возразить: Жак тоже только что лег спать.

И закрыл его.

— Я хочу, чтобы Жак проверил объявления о найме за последние полтора года. — Габриэль вспомнил слова Виктории: «Если бы он знал о вашем доме, сэр, он бы не охотился за гувернанткой своих детей». — Скажи ему, чтобы он искал повторяющиеся объявления одних и тех же нанимателей о вакансии гувернантки. Если он найдет что-либо, пусть выпишет имена и адреса.

Виктория могла верить, что она случайная жертва, но Габриэль разбирался в людях лучше. У мужчины, который охотится за женщинами, обычно есть список жертв. Семья, в которой она работала, возможно, регулярно дает объявления о найме гувернантки.

— Très bien, — ответил Гастон.

— Пусть Дэвид сходит в агенства по найму. — Дэвид может очаровать человека любого пола и возраста. — И скажет там, что к нему обращалась по поводу работы гувернантка, которую зовут Виктория Чайлдерс, но он потерял ее адрес.

Глаза Гастона широко раскрылись, когда он узнал имя женщины в плаще и ее предыдущую профессию.

— Когда Джереми найдет адрес Джеральда Фитцджона, скажи ему, чтобы он поискал в архивах фамилию Чайлдерс. Если он найдет в списке Чайлдерсов дочь, которую зовут Виктория, пусть выпишет имена и адрес.

— Très bien.

Хорошо.

Не будет ничего хорошего, начиная с этой ночи.

Убийство началось.

— Гастон.

— Oui? — осторожно спросил Гастон.

— Мне нужна эта информация сегодня к полудню, — тихо произнес Габриэль. — Пусть служанка разбудит меня, когда они вернутся.

Габриэль внезапно почувствовал себя смертельно уставшим.

Мысль о том, чтобы спать на кожаном диване, не доставляла удовольствия.

Двадцать семь лет назад он посчитал бы это роскошью.

Нет, он больше не мальчик.

Он — мужчина и знает цену жизни.

— Très bien, месье. Я назначил Эвана, Джулиена и Аллена охранять женщину. Они будут менять друг друга каждые восемь часов.

— Merci.

Гастон мял свои руки.

Габриэль задался вопросом, спит ли сейчас женщина… или она тоже не находит себе места.

«Никто еще не держал меня в объятиях», — призналась Виктория.

Но она позволит ему держать ее… пропитавшуюся потом и сексом.

— Многие сочувствуют положению женщины, — выпалил Гастон.

Габриэль почувствовал, как волосы на его затылке встали дыбом.

— Я убью любого, кто позволит ей сбежать, — сказал он тихо. Угрожающе. — Скажи это тем, кто сочувствует ей.

— Им не нравится мысль, что вы наказываете ее.

— И почему же они так думают, Гастон? — спросил Габриэль с ядовитой мягкостью в голосе.

— Марсель не обсуждал найденную им записку, месье, — защищаясь, ответил Гастон. — Но люди чувствуют, что что-то не так. Вы могли остановить аукцион, однако не сделали этого.

Нет, Габриэль не остановил аукцион. Вместо этого он купил Викторию, и сейчас у него есть женщина.

К полудню весть о незнакомке в плаще, которая заинтересовала неприкасаемого ангела, облетит весь Лондон.

— Скажи им, что мужчина, который хочет убить меня, также хочет убить и ее, — приоткрыл правду Габриэль. — Если она сбежит, ей не жить.

Гастон пристально посмотрел в серебристые глаза Габриэля. В его карих глазах застыл единственный вопрос.

Почему?

Почему Габриэль построил дом, где может быть исполнено любое желание, лишь для того, чтобы завлечь убийцу?

Почему убийца так сильно хочет уничтожить двух мужчин-шлюх, что охотно последует в западню?

Что второй мужчина сделал с ним — после двенадцати лет занятия проституцией, — что Габриэль не может выносить даже простого прикосновения?

Гастон не задал эти вопросы. Но Габриэль знал, что Виктория их задаст.

Он рассказал ей больше, чем кому-либо.

Он рассказал ей о том, что он умолял, но не сказал ей, о чем просил.

Он знал, что она, несмотря ни на что, спросит его. Через день. Или два.

Виктория спросит, о чем он умолял второго мужчину. И Габриэль ответит ей.

Она заслужила это.

— Мы умрем за вас, месье, — просто сказал Гастон. — Никто не пойдет против ваших желаний.

Да, мужчины — и женщины — умрут. Это часть игры.

Гастон отвел глаза.

— Что касается месье Майкла…

Габриэль вспомнил свои прощальные слова Майклу.

— Я не думаю, что нам нужно беспокоиться о месье Майкле, — прервал он речь Гастона, оттолкнув в сторону боль.

Габриэль подумал об изношенном шерстяном платье Виктории, об ее протертых шелковых панталонах и сморщенных чулках.

«Девственность — это все, что у меня осталось», — сказала она.

Но это не все, что осталось у Виктории.

В ней была страсть.

«Я хотела, чтобы вы коснулись меня, поэтому я — шлюха».

И он позволил ей поверить в это.

Но не страсть делает мужчину или женщину шлюхой. Заниматься сексом без страсти, — вот что делает человека шлюхой.

Майкл был проституткой, но он никогда не был шлюхой.

В отличие от Габриэля.

«Это подписывает мой смертный приговор?»

— Пошли за мадам Рене, — внезапно произнес Габриэль. — Скажи ей, что нам нужна швея.

Тьма давила на глаза, словно рука… Задыхаясь, Виктория попыталась сесть в кровати, ощущая, как сильно дрожит грудь и как стесняют движения спутанные волосы.

Только лишь для того, чтобы обнаружить, что тьма не была рукой.

Виктория легла спать в темноте. И когда проснулась, ощущая под собой твердость матраца и мягкость шелковых простыней, было по-прежнему темно.

Это была не ее кровать.

В арендованной Викторией комнате был лишь продавленный матрац, там не было никаких простыней.

Сквозь темное, как сажа, окно не проникал ни сумрачный луч дневного солнца, ни золотистый свет уличных фонарей.

Во рту ощущался горьковато-сладкий привкус.

Шоколад.

Память вернулась в её сознание.

Виктория спала в спальне светлоглазого мужчины с серебристыми волосами; в этой комнате не было окон. И горьковато-сладкий привкус остался на языке из-за чашки au chocolat, которая была частью ее ужина.

Ужина, который она съела в одиночестве.

За ароматом хозяйственного мыла и крахмала она почувствовала слабый запах… его запах: острый мускусный аромат мужского тела.

Виктория спала среди простыней, в которых спал он. Мужчина, который назвал себя Габриэлем.

Его запах убаюкал ее прошлой ночью. Или ночь еще не закончилась?

Виктория вся обратилась в слух…

Пытаясь услышать его дыхание.

Его присутствие.

Его мысли.

Но ощутила лишь пустоту.

«Это дом свиданий, мадмуазель… Стены спроектированы так, чтобы предоставить полное уединение».

Жар заполнил ее тело.

Вчера ночью она забыла о стеснении, когда высказывала свои мысли, и не нашла в себе сил остановиться и перестать задавать вопросы мужчине с серебряными глазами и волосами.

«Вы когда-нибудь умоляли женщину о сексуальной разрядке?

— Нет, мадмуазель, я никогда не умолял женщину о сексуальной разрядке.

— А женщина когда-нибудь умоляла вас об этом?

— Да.

— Вы наслаждались этим?

— Да.

— Вы… кричали… в порыве страсти?

— Нет, мадмуазель, я не кричал в порыве страсти.

— Эти женщины, что умоляли о сексуальной разрядке, были у вас до или после того, как вы… умоляли… об удовлетворении?»

«…Прошло четырнадцать лет, восемь месяцев, две недели и шесть дней с того момента, когда я умолял о сексуальной разрядке, мадмуазель. С тех пор я не прикасался ни к одной женщине».

Темнота давила на грудь Виктории.

Она считала дни, недели и месяцы, прошедшие с того момента, когда ее уволили. Все лишения и оскорбления, что она пережила, бледнели по сравнению с тем, с чем пришлось столкнуться Габриэлю.

Он отвергал потребности собственного тела, поскольку когда-то потерял контроль над ситуацией. И он считал каждую минуту, каждый час времени, прожитого после этого события.

Виктория вспомнила проститутку по имени Долли и согнутый лист бумаги, который та всунула ей в руку. «Для защиты», — заверила она Викторию.

Мужской голос открыл ей истину.

«Ваша подруга говорила, что это такое?»

Виктория попыталась выкинуть правду из головы.

«Это сулема, мадемуазель. Ваша подруга говорила вам, как применять таблетки?»

Но у нее ничего не получилось.

«Одна таблетка вызывает сильные конвульсии, часто приводящие к смерти. Две таблетки, вставленные в ваше влагалище, мадемуазель, несомненно, убили бы вас».

Давление из груди сместилось вниз живота.

Виктория откинула покрывало и поднялась с кровати, ощущая босыми ногами ледяной деревянный пол. Воздух принял ее обнаженное тело в свои холодные объятия.