Алина Кускова - Женись, я все прощу!

– Постойте! – закричал вернувшийся с задания Федор Смолкин и кинулся ее оттаскивать от Сан Саныча. – Вы же его задушите!

Ему на помощь ринулись Константин и Василий. Втроем они легко справились с взбешенной дамой, усадив ее на диван.

– Что случилось?! – нервно воскликнула Гортензия Степановна, наливая стакан воды для шефа.

Тот, оттирая шею от отпечатков цепких рук супруги, показал на окно.

Обычное окно в кабинете, каких в этой редакции было еще как минимум штук десять. Облезлые рамы, обшарпанный подоконник, хилая растительность в горшках (шеф за ней не следил, а Серафима Ильинична не поливала цветы из вредности, говоря, что это не входит в ее обязанности). Помутневшее стекло (что в обязанности Серафимы Ильиничны, по ее словам, тоже не входило), а через него виднеется какой-то плакат с надписью. Народ пригляделся к полуголой девице с мочалкой и тазиком, изображенной там, и прочитал:

Супруга главреда взглянула в окно и зарыдала. Сотрудники укоризненно покачали головами.

– Я не знаю, кто это повесил, – оправдывался Сан Саныч. – И кому только в голову это пришло?! Любимая, руку даю на отсечение, я тебе не изменял в бане!

Изменял главред своей жене или нет, Люся не знала. Но кто додумался до этого плаката, она подозревала. Недавно в Энске открылась рекламная контора, в которой все желающие могли поздравить близких необычным образом. Поздравить или написать какие-нибудь пожелания на плакатах, которые появлялись порой в самых неожиданных местах. Люся видела поздравления и напутствия на остановках общественного транспорта, на уличных растяжках, на торцах домов, даже на подъездных дверях висело нечто похожее на старые плакаты правоохранительных органов «Не проходите мимо» – правда, с иной текстовкой. На них красовались близкие и любимые тех, кому это удовольствие влетело в копеечку. В окне плакат-приглашение появился впервые. Что ж, с почином рекламщиков. Вот только знают ли они, чем это чуть не закончилось?!

Смолкин, увидев плакат, весь побагровел от праведного гнева и кинулся к окну. Он распахнул его и поднял голову вверх:

– Не в то окно, олухи! И не той стороной! – закричал он кому-то.

– Пойдем отсюда, Люсь, чай остынет, – Настена потянула ее обратно в кабинет.

– А чего он? – удивилась Люся, вернувшись на свое место. – Почему он кричал, что это не то окно? А какое было нужно? Не смолкинское ли?! И кто тогда его ждет в бане? Ты? Зачем? Ах, да, слиться дугой.

– Да ладно тебе, Люсь. Они не той стороной его повесили, – проговорилась подруга.

– На нем с другой стороны тоже что-то написано?! – испугалась Люся. – Нужно предупредить Сан Саныча, а то его жена близка к уголовному преступлению.

– Федя предупредит, не волнуйся, – утешила ее подруга.

Действительно, чего это она так разволновалась, причин-то никаких нет. Сан Саныч, слава небесам, остался жив и вроде бы здоров. Жена его сейчас оклемается, медсестру Тосю уже вызвали. Федор что-нибудь с этим злосчастным плакатом придумает. С чего волноваться-то? Но у Люси внезапно защемило сердце. Она медленно повернулась к окну и увидела краешек спускаемого транспаранта.

– Нет! Федор! – закричала она и осеклась, когда прочитала, что было там написано в этот раз.

«Милая Мила! Я тебя люблю!» Ну, этот плакат еще более-менее приличный. Просто и ясно, а то какая-то дуга с баней. Человек решил выразить свои чувства, мол, люблю тебя, милая Мила… Стоп! Это же она милая Мила! Так говорил только один-единственный мужчина, так ее называл Глеб. Ее спасатель, спаситель, роковой брюнет всей ее жизни. Так это признание от него?!

Люся оглянулась на довольную подругу. Та кивнула головой, подтверждая ее догадку.

– Где он?! Я его сейчас убью! – В кабинет верстки влетел Сан Саныч. Следом за ним прибежали сотрудники. – А! – Он указал на плакат. – Еще один! Они плодятся, как майские жуки на березе.

– Это мой плакат. А убивать нужно того, кто на крыше, – поспешила заступиться за признание Глеба Люся. – Только там не Карлсон, а Черный Редактор.

– А тот плакат, – подозрительно поинтересовалась втиснувшаяся в комнату за главредом его жена, – тоже был ваш?! – Сан Саныч с тревогой уставился на Люсю.

– Мой, – кивнула та, – только с обратной стороны.

– Рекламщики сэкономили, – на ходу крикнул влетевший Федор и побежал открывать окно. – Прочитала?! – он повернулся к Люсе. Та кивнула головой. – Тогда слушай!

Плакат быстро подняли наверх, а в открытое окно влетела романтичная серенада, отдаленно напоминающая «Амурские волны».

– Духовой оркестр Дома ветеранов?! – Сан Саныч выглянул в окно. – Что они делают перед редакцией? Они же должны играть в сквере. А хорошо исполняют, старые черти…

– Это все для тебя, Селиванова! – торжественно объявил Смолкин.

– Аспид, – не выдержала напряженного момента Серафима Ильинична, – ты на ком женишься-то?!

– На Насте Белкиной! – Смолкин обнял Настену и поцеловал ее в щеку. – А на Селивановой женится другой, мой сосед. Если она согласится, конечно.

– Я бы согласилась, – прослезилась супруга главреда. – Такой романтичный юноша… Про баню, конечно, он зря. А вот с оркестром…

– Пышечка, я для тебя тоже сделаю что-нибудь романтическое! Хочешь, вечером почищу картошку?!

И примирившиеся супруги скрылись из поля зрения сотрудников.

Зато в кабинете появилось новое действующее лицо. Оно, безусловно, было самым главным на этом празднике любви. Только в первые секунды от Люси его скрыл большой букет алых роз. Но она уже знала, кто к ней пришел. Конечно же, ей подсказало сердце, оно забилось в груди, готовое выскочить ему навстречу.

– Товарищи! Господа! – закричала Эллочка. – Чайная церемония заканчивается! Пора по рабочим местам. Нечего глазеть на счастливых людей, пора самим становиться счастливыми, – она подмигнула Константину. – Выходим, оставляем их одних.

– Да, – Настя с Федором тоже устремились к выходу, – им есть о чем поговорить.

– Вообще-то, – сказала Гортензия Степановна, – это рабочий кабинет, и в нем следует работать. Я думаю, главный редактор отпустит Людмилу Селиванову для выяснения отношений…

– В ближайший ресторан, – поспешил добавить Константин. – Там бизнес-ланч сегодня недорогой.

Глеб продолжал стоять, ожидая, пока все сотрудники выйдут. Люся слышала, как он взволнованно дышит, но боялась смотреть ему в глаза. Эти два карих омута затянут ее с головой, и она потеряет над собой весь контроль. Но, может быть, ей уже давно пора терять над собой контроль? Так надоело быть решительной и стойкой. С ним хочется стать слабой и беспомощной. И не врать, а говорить ему только чистую правду.

– Я тебя тоже люблю, – призналась она, не поднимая глаз.

– Здо€рово, – Глеб положил букет на стол, – розы колются. Федор сказал, ты любишь розы…

– Он перепутал, – улыбнулась Люся. – Я люблю все цветы, которые ты мне подаришь.

– Их будет много, – пообещал Глеб, подходя к ней все ближе и ближе.

– И серенады? – лукаво поинтересовалась Люся и посмотрела на рокового брюнета.

– Я буду каждый вечер петь тебе их сам, – заверил он, обнимая ее сильными руками. – Только с одним условием.

– С каким? – удивилась Люся.

– Если ты станешь жить со мной под одной крышей!

– Ой! Жила я уже с одним, – засмеялась она, – и серенад не слышала.

– Это не считается, – прошептал ей Глеб и коснулся губами ее волос.

– Здо€рово, – прошептала Люся-Мила.

Сбившиеся в кучу у двери сотрудники редакции районной газеты «Знамя труда» дружно подслушивали, переживая за ход дальнейших событий.

– Тише! – шептала Эллочка. – Гортензия Степановна, не скребитесь! Тише, кажется, они целуются!

– Дайте, дайте мне посмотреть, – прорывалась к замочной скважине Серафима Ильинична. – Как-никак с меня все началось!

– Вы же все равно ничего не увидите? – толкала ее Эллочка.

– Люди, хоть одним глазком, – просил Василий.

Под напором толпы дверь не выдержала и распахнулась.

– Действительно целуются!

Посреди комнаты стояла влюбленная пара и беззастенчиво целовалась прямо на глазах у любопытных зевак. Впрочем, это были не просто любопытные зеваки, а действующие лица комедии мнимой женитьбы холостяка Смолкина, которая завершилась для всех счастливым финалом.