– Федечка! – пискнула Настена, а через мгновение хлопнула входная дверь. – Люся! Люся! Вставай! Он ушел! – подруга ворвалась в спальню и включила свет. – Ой, как тебя раздуло-то.

Люся, стыдясь, что позволила себе непростительную слабину, поднялась с постели и подошла к зеркалу. Если много рыдать, изгоняя из организма лишнюю воду, то получишь вот такую опухшую физиономию. Ей сильно повезло, что Глеба не оказалось дома.

– Вернется, никуда не денется, – Люся расчесала волосы и пошла умываться. – Расслабиться не дадут, что за люди?!

– Не вернется, – мотала головой Настена, следя, как подруга тщательно умывается, стараясь смыть с себя остатки проявленной слабости. – Он меня бросил. Он нас с тобой бросил.

– Свою жилплощадь он не бросит, – плескаясь в воде, заявила Люся. – Куда ему деваться?

– Люсь, у него было столько женщин! И добрая половина из них все еще готова забрать Федечку к себе.

– В последнее время он забыл, что такое женщины. Ему хватало нас с тобой. И мамы. Она снова звонила, приглашала в гости. Мама у него хорошая, думаю, вы подружитесь.

– Люсь, ты о чем?! Федя ушел навсегда! – Пухлые губы Настены задрожали, и Люся поняла, что следующая истерика случится прямо сейчас.

– Они никогда не уходят навсегда. – Она схватила подругу за плечи и окунула под струю холодной воды. – Мы им этого не позволяем!

– Правда?! Бульк…

– Я всегда говорю правду, – заявила Люся и даже не покраснела.

В который раз приходилось действовать ради подруги, забывая о собственном разбитом сердце.

– Перебесится и вернется, – успокоила она Настену, сунув той в руки полотенце. – Только к его приходу, – здесь она пошла на маленькую хитрость, – приведи в порядок квартиру. Ты же знаешь, как он любит чистоту.

– Правильно, – вытирая покрасневшее лицо, согласилась Настена. – Я помою холодильник!

– Отличная идея, – похвалила ее Люся, – и микроволновку тоже.

Лучшее средство от переживаний – физический труд. Люся, когда рушились ее планы, сразу хваталась за работу, чаще всего она мыла полы. Но это случалось редко, а вот сегодня пошла прахом вся жизнь, потому мыть полы не хотелось. Только для Настены это средство оказалось действенным. Она, напевая что-то себе под нос, трудилась на кухне, ожидая возвращения Смолкина.


На дворе уже стояла ночь. Нормальные люди спали, ненормальные – собачники – выводили своих питомцев на прогулку. Те сразу переключались на фигуру, одиноко сидящую в теремке на детской площадке. Фигура отбивалась от них ногами, пока не надоело. Федор, а это был он, вылез из теремка и полез обниматься с принюхивающейся к его ноге таксой.

– Собачья жизнь, – жаловался он удивленному животному. – Бабы, эти сучки, совсем достали! Обзывают кобелиной и норовят дрессировать…

Такса Василиса внимательно слушала Смолкина, помахивая хвостом, и нюхала пропитанный алкоголем воздух.

– Шел бы ты домой, парень, – посоветовал ему хозяин собаки. – Ночь сегодня прехолодная.

– Заболею и сгину, – продолжил мысль Смолкин, обращаясь к Василисе, – и пусть они посыпают свои головы пеплом!

– Нет, костер на детской площадке разводить нельзя! – крикнул ему уводящий таксу владелец.

– Ха! – Федор встал, опираясь о теремок. – А жить-то так можно?! – И он шаткой походкой направился к качелям.


Пока Настена мыла холодильник, у Люси появилась возможность еще немного пострадать в гордом одиночестве. Рыдать уже не хотелось. Она выплакала шампанское, чем просветлила свои рациональные мозги. Валяться наскучило, но и помогать подруге справляться с горем, занимаясь физическим трудом, Люся тоже не собиралась. Недолгие уговоры себя в том, что ее бросают не в первый и не в последний раз и если она пережила одно предательство, переживет и другое, что хоть Люська и перезрелая груша, но зато свободная и тот еще фрукт, дали положительный результат.

Люся торчала у окна и равнодушно взирала вниз. Ничего, когда-нибудь Глеб вернется, и она всем своим видом выкажет ему презрение. Она сумеет, она сильная. Решительная, симпатичная, да чего уж там, обольстительная, очаровательная, привлекательная… Как там в старом фильме? «Я самая обаятельная и привлекательная». Точно. Самая-самая… Ах, Глеб, Глеб, где же ты сейчас?!

Внезапно Люся заметила одинокую фигуру, маячившую возле качелей. Сердце екнуло, но ошиблось. Вместо высокого статного брюнета на детской площадке мотылялся пухлый, откормленный Настеной организм. Она усмехнулась: прикормили Смолкина, как глупую щуку. У ловли в мутном пруду свои законы. Теперь нужно вооружиться сетью, чтобы подтащить ее к рыбаку.

– Настена! – Люся позвала подругу. – Федор нашелся.

– Федечка! – подбежала к окну та и принялась хлопать в ладоши. – Он нас ни на кого не променял!

– Не нравится мне это «нас», – пробурчала Люся. – Беги, веди его обратно.

– А если он откажется со мной идти?!

– Скажи ему, что Селиванова умирает и хочет видеть его в последний раз, чтобы попросить у него прощения. Ради этого он сразу прибежит, вот увидишь. Для пущей достоверности скажи ему, что я посыпала голову пеплом и чуть не выпрыгнула с балкона.

– Хорошо, – закивала Настена, – посыпала пеплом, выпрыгнула с балкона, попросила прощения…

– Можно и так, – вздохнула Люся, – детский сад, эти влюбленные!

Когда за Настеной захлопнулась дверь, Люся вернулась к постели, разделась и легла. Прощение прощением, а спать все равно нужно. Завтра будут новые впечатления, планы и встречи. Завтра рабочий день, а на работе Людмила Селиванова всегда выглядела отлично. Для этого нужно выспаться. Пусть они сами разбираются, но в чем-то она им поможет. С нее не убудет, если она действительно попросит у Смолкина прощения за обман. В принципе, Федя мировой парень. Сегодня из дома он ее не выгонит, а завтра она уйдет сама. После того, как увидит Глеба и окатит его презрительным взглядом. Нет. Лучше равнодушным взглядом…

– Где она?! – кричал с порога вернувшийся и протрезвевший на свежем воздухе Смолкин.

– Федечка! – Следом за ним, естественно, бежала Настена. – Мы обе виноваты. Мы обе просим у тебя прощения. И посыпаем головы этим, как его там, ну, тем, чем ты говорил!

– Пеплом! – громогласно подсказал Федор.

– Да! Им самым. Только зачем?

– Обе виноваты?! Да ты до этого никогда не додумалась бы, бедняжка.

– Федечка, это прозвучало как-то ущербно по отношению ко мне, – чуть обиделась Настена.

– Тебя, – не обращая на это внимания, продолжал Смолкин, – нельзя оставлять на произвол этой рыжеволосой бестии. За тобой нужен глаз да глаз. Мой глаз!

– Твой, – закивала передумавшая обижаться Настена, – мне нужен твой глаз. Но ты же не одноглазый, Федечка, мне нужны оба твоих глаза…

– Нет, – прошептала Люся, отворачиваясь к стене, – не детский сад, а ясли в подгузниках.

Движимый благородным мщением, Федор появился на пороге спальни, как призрак Каменного гостя.

– Ну и?! – прокричал он, ничуть не смущаясь Люсиного вида. Она откинула одеяло и из вредности выставила напоказ оголенные стройные конечности.

– Что «и»? – пыталась помириться Настена, ревностно следя за его взглядом.

– Вот и я говорю, что? – Федор потряс вихрастой головой. – Где раскаяние?!

– Она раскаялась и спит, – ответила за Люсю подруга, на всякий случай прикрывая ее ноги одеялом.

– Спит?! – возмутился до глубины души тот и откинул одеяло с Селивановой. – Подъем!

– Федор, – Люся, которой до коликов в животе не хотелось извиняться перед Смолкиным, сделала вид, что она только что проснулась, – так это ты? А мы так переживали, так переживали, что Настасья даже помыла холодильник.

– Какой холодильник? – опешил тот.

– Твой, – повела плечами Люся, – большой и теперь уже всегда полный. Настасья там чего-то снова приготовила…

– Что-то вкусное, да? – Улыбаясь, Смолкин повернулся в сторону невинно хлопающей ресницами Белкиной. – Но-но! И не заговаривайте мне зубы! Настя сказала, что ты готова извиниться. Я жду.

– Извини, – коротко бросила Люся и натянула на себя одеяло.

– И это все?! – изумился Смолкин.

– А что ты еще хотел? Чтобы я действительно спрыгнула с балкона?! – Люся вскочила и в одной фривольной ночнушке с кружевными вставками на интимных местах побежала на балкон. Безусловно, прыгать она не собиралась, но попугать этого эгоиста следовало.

– Люсенька! Люсенька! – Смолкин выскочил следом за ней, зябко передергивая плечами и вспоминая, как она окатила его тут ведром холодной воды. Стерва.

– Доброе утро! – раздалось с соседнего балкона.

Откуда он только взялся на ее голову?! Люся повернулась и встретилась с Глебом, с его холодным, равнодушным взглядом.

– А! Глеб! – делано обрадовался Федор. – А мы вот тут… – Он развел руками и уткнулся в Люськины кружевные прелести, балкон-то был тесным.

– Милые ссорятся, – буркнул Глеб, выбросил вниз окурок и направился в квартиру.

– Мусорить, между прочим, – крикнула ему вслед Люся, – нехорошо!

– Нехорошо обманывать людей! – заявил тот и скрылся.

– Спасибо, Федя! – Люся оттолкнула от себя Смолкина и зашла обратно. – Ты отомстил по полной программе. Теперь мне действительно остается лишь сигануть с твоего балкона и мокрым красным пятном укора мужскому шовинизму растечься по асфальту.

– Там был он?! – трагическим шепотом, словно Глеб еще стоит там и слушает, поинтересовалась Настя.

– Он, – кивнула ей подруга. – И я практически голышом. Да еще с нами был Смолкин!

– А что я? Что я? – поутих тот, чувствуя, что произошло нечто непоправимое.

– Ничего. Я сама виновата, – вздохнула Люся и нырнула в постель.

– Извинение принимается! – не к месту радостно прокричала Настасья и повела Федора на кухню. – Люсь, ты попытайся заснуть, а то уже светает. А завтра мы что-нибудь придумаем.