– У! Ё! – взвыл Смолкин, почему-то прыгая на одной ноге.

– Не ругайся! – бросила ему, не оборачиваясь, Люся и устремилась в коридор.


– Это не ругательство, – поспешила оправдать его Настена, – у японцев это означает что-то мягкое и приятное на ощупь…

– Я ей покажу приятное на ощупь! – взвыл Федор и кинулся за Люсей следом.

На свою беду, она успела открыть дверь. На пороге стоял Глеб в парадном костюме с цветами и смотрел на нее влюбленными глазами. Больше ничего Люся Селиванова не запомнила. Ничего хорошего то есть – потому что Федор с криком «Стой, убивать буду!» кинулся на Глеба с кулаками. Глеб применил прием карате, и Федор с цветами оказался на полу.

– Что происходит? – Он поднял на Люсю серьезные карие глаза, и ей сделалось так плохо, так плохо, что она готова была броситься на диван Смолкина и проваляться там всю оставшуюся жизнь.

– А чего ты, – петушился Федор, – пристаешь к моей жене?!

– К кому? – напрягся Глеб.

– К моей законной супруге! – От волнения у Смолкина подергивался левый глаз.

– И нечего мне подмигивать! – взвизгнула Настасья и кинулась на кухню. – Ты ее ревнуешь, значит, любишь!

Люся вздохнула, посмотрела на Глеба тоскливым взглядом и отправилась успокаивать подругу. Ну что попало Смолкину под хвост?! С чего это вдруг он решил ее ревновать? Что это за проявление собственничества? Чистой воды эгоизм. А так все хорошо складывалось! Ольга Леонидовна, интеллигентная женщина, так и не сказала сыну, при каких обстоятельствах познакомилась с Люсей. Он остался бы в неведении до тех пор, пока Люся сама ему во всем не призналась. А что теперь? Что она станет делать, когда ловушка практически сработала, готовая захлопнуться перед носом Смолкина? Она успокоит подругу, а потом что-нибудь придумает.

Через истеричные рыдания Настасьи она слышала, как хлопнула входная дверь, чуть не вылетевшая из петель, и поняла, что Глеб, узнав от Смолкина правду, ушел. С каменным лицом, на котором не дрогнул ни один мускул, Люся включила заранее заправленную заботливой подругой кофеварку. Ничего, все образуется. Свет клином на одном привлекательном брюнете не сошелся… Да что себя обманывать! Сошелся этот свет, еще как сошелся! Она так не переживала ни о ком, в том числе и о программисте, сбежавшем от нее в другую страну.

Переживаниями это состояние назвать было нельзя. Это какая-то опустошенность. Люся поглядела на завывающую Настену и погладила ее по голове. А она и заплакать-то не может. Стоит в горле ком и перекрывает кислород, хочется лечь и умереть. Пусть Глеб кусает себе локти, рвет на себе волосы и бьется головой о стену, жалея, какую необыкновенную девчонку он потерял из-за ерунды.

Да Смолкин как муж – сущая ерунда. Как можно было поверить, что она могла выйти за него замуж?! Но Федор-то поверил, и мама его, и Ольга Леонидовна… Она так ничего сыну и не сказала. А Смолкин со своей дурацкой ревностью все испортил.

– Ты чего такая бледная? – Федор заглянул на кухню и испугался измученного Настиного вида.

– Тебя она, – всхлипнула та, – только она интересует! – И вздрагивая от всхлипов, уронила голову на руки.

– Нет! – Смолкин вытаращил на Настену глаза. – Она меня не интересует! Я ей давно хотел сказать, что между нами все кончено. Я требую развода!

– Вовремя, молодец, – процедила Люся. – А ревновал меня зачем?!

– Отстаивал свое мужское достоинство, – гордо сообщил Смолкин.

– Я сомневаюсь, – заявила Люся, – что оно вообще существует.

– У него оно точно есть, – подняв голову, встряла Настена и испуганно добавила: – Только я не проверяла! Между нами ничего не было.

– Ага, – усмехнулась Люся, наливая себе крепкого кофе. – Пять раз ничего не было. А я Федор, заметь, не устраивала концерты по этому поводу!

– Ты меня не любишь, – скривившись и усаживаясь за стол, заметил тот. – И никогда не любила! Я до сих пор теряюсь в догадках, как ты склонила меня к совместному проживанию. Да что там проживанию, к браку?! – Настена при этих словах перестала всхлипывать, подскочила и принялась обслуживать Смолкина. – Как я мог на тебе жениться?! – продолжал сомневаться он. – Когда мне всегда нравилась Белкина!

Лицо Настены заиграло довольным румянцем. «Отходчивая», – подумала про подругу Люся. Она не такая, она не сможет отойти никогда, разве что в мир иной. Выйти так на крышу высотки и сигануть вниз. Но так, чтобы распластаться как раз перед окнами спасателя. Пусть мучается угрызениями совести, что на этот раз он не спас жертву. Да, Люся – жертва! Она жертва обстоятельств. Может быть, пора обо всем рассказать Смолкину?

Настя счастливо улыбалась Федору, тот отвечал ей полной взаимностью. «Эгоист», – с тоской подумала Люся. Но вмешиваться в отношения подруги и лжемужа не стала. Она скажет лишь то, что касается лично ее. Скажет, чтобы вернуть свое доброе имя. Не распутная она девка, всего-навсего обманщица. Хрен чеснока не слаще. Уж лучше сигануть с крыши. Но перед прыжком признаться Смолкину, иначе тот станет изображать вдовца со вселенской скорбью и никогда не женится на Настене.

– Ты мне не муж, – решительно заявила Люся, глядя Федору прямо в глаза.

– Отлично! – обрадовался тот. – Когда ты переезжаешь к себе?!

– Люсь, ты чего, а? – обреченно спросила подруга, понимая, что Селиванову уже не остановить. Раз уж она потеряла самое дорогое, что у нее было, то сопутствующие потери физически неизбежны.

– Отдай ему паспорт, – приказала Люся, – пусть любуется.

– А! Так вы его все-таки нашли? – обрадовался Федор. – А то развестись без паспорта у меня не получится. Я, Людмила, думаю: нам через загс нужно разводиться или через суд? Если в здании загса все еще ремонтируют крышу, то придется через суд. Я тянуть не намерен.

– Крышу нужно ремонтировать у тебя, – Люся постучала по его голове, взяла свою дымящуюся кружку и прошла в комнату.

– Люсь, ты чего?! – крикнула ей вслед подруга.

– Выкручивайся без меня, – вздохнула та и закрыла за собой дверь.

Она не собиралась бросать подругу. Нет. Всегда наступает один прекрасный момент, когда все должно встать на свои места. С ее помощью или без нее, Настасья с Федором должны сами разобраться в сложившейся обстановке, в отношениях. Ей бы с самой собой разобраться! Так хочется бежать к Глебу, колотить в его дверь и кричать, что она не замужняя дама, а переспелая груша, которую замуж никто взять так и не захотел. И не возьмет, потому что она никого видеть рядом с собой не хочет. Никого, кроме одного. Единственного! Западня захлопнулась. Только в ней оказался не Федор Смолкин.

В ловушку она загнала себя. Даже если Люся и докажет Глебу, что она ничейная жена, то лучше от этого не станет. Она врала. И этого будет достаточно, чтобы заклеймить ее позором. Мужчины любят показывать, какие они правдолюбцы по отношению к другим, в первую очередь дамам. Ее роковой брюнет, к сожалению, не исключение из общих правил. Слишком он изумился, узнав, что Люся жена Смолкина.

Конечно же, большую роль сыграл маленький городок со своими провинциальными нравами. В столице Глеб наверняка отнесся бы к ее замужеству совершенно иначе. Люся могла бы ему сказать, что выскочила за Смолкина из-за прописки, что живут они фиктивно, и вовсе не живут как муж и жена, что она при-ехала в Москву из солнечной Молдавии. Не на Ленинградку же ей идти? Уж лучше фиктивно замуж. Тогда бы и вопросов не задавал… Ох, ей бы романы писать про несчастную любовь, столько у нее изощренной фантазии на эту тему.

– Не может быть! – заорал на кухне Смолкин. От его громкого негодующего голоса испуганно задрожали хрустальные бокалы в мебельной стенке.

Люся хмыкнула, вот для него и открылась истина. Придется возвращаться, опять успокаивать Настену, удерживая ее от побега на крышу для завершения никчемной жизни самоубийством.

– Люська! – орал выбежавший из кухни Федор, сумасшедше вращая глазами.

– А что Люська? – вяло пожала плечами та, сидя в кресле. – Так тебе и надо, Казанова хренов!

– Люсь, ты не поняла, – следом за Смолкиным выбежала Настена. – Федя так радуется.

– Чему? – устало поинтересовалась Люся, готовая к рукоприкладству с его стороны. Пусть убивает, от этого ей станет только легче. По крайней мере она не будет чувствовать, как разрывается сердце, покидает бренное тело душа, размягчаются от горьких мыслей мозги…

– Тому, что ты не моя жена! – действительно радовался Смолкин. – И я теперь могу жениться на Насте! Она мне все рассказала.

– Да, – прыгала рядом подруга, – теперь мы можем пожениться!

– Я за вас рада, – мрачно пробормотала Люся, полагая, что теперь опасаться за свою жизнь ей не стоит. Хотя в ее случае лучше бы свести с этим сомнительным существованием все счеты.

– И Федя нас простил, Люсь, ты представляешь?! – продолжала прыгать рядом с ней подруга.

– Не представляю, – сказала та просто для того, чтобы как-то отреагировать на их радость.

– Я побежал за шампанским! – закричал Смолкин.

– Он такой, такой, самый-самый, – глядя ему вслед, восхищалась Настена.

– Я за вас, честно, рада, – постаралась взять себя в руки Люся.

– А я-то как рада! Я-то как рада! Ты представляешь, он все это время подспудно любил только меня.

– Как он тебя любил? – не поняла Люся.

– Подспудно, – радостно объясняла подруга, – сам того не понимая! А когда все раскрылось, он прозрел. Феденька прозрел. И теперь мы поженимся. Не переживай, Люсь, ты будешь моей свидетельницей.

– Сегодня расписывают без свидетелей, – вздохнула Люся и глубокомысленно отметила: – Институт брака начинает распадаться на глазах общества. И никому до этого нет дела.

– Почему распадаться?! Почему? – Настена принялась освобождать стол и выставлять на него рюмки.

– Для шампанского нужны бокалы, – вяло заметила Люся.