– Нужно было сказать про неполадки на линии!

– Поздно что-то говорить, – вздохнула Настасья.


Перед тем как отважиться на аферу с мнимой женитьбой, подруги разработали подробный план, которого старательно придерживались. Но жизнь внесла в план свои коррективы в образе рокового брюнета и мамы Федора Смолкина. Нет, подруги, безусловно, знали, что у Федора есть мама, мало интересующаяся его личной жизнью, чему он всегда радовался. Вследствие этого была надежда, что мама в этом проекте задействована не будет, но на всякий случай изредка упоминалась. В тот момент, когда про нее совершенно забыли, она соизволила позвонить сыну. Именно тогда, когда Федор работал по заданию редакции в местном Совете ветеранов, а Люся с Настей в обеденный перерыв заскочили поесть.

Рассуждать о том, что лучше бы они отправились есть в кафешку, было поздно. Ираида Владимировна позвонила, поговорила с женой единственного сына, впечатлилась и жаждала отмщения. Оставалось одно – встретится лицом с единственной постоянной женщиной в жизни Смолкина и постараться не разругаться.

Люся догадывалась, что если она не придет к Ираиде Владимировне, то та, как Магомет, сама придет к ней. Этот вариант был наиболее худшим. Хотя, как говорят люди, до€ма и стены помогают. Но, во-первых, дом был не Люсин, во-вторых, стены не помогли, а только бы ухудшили ее положение. Их пропускная способность была такой офигительной, что Глеб при желании мог прекрасно слышать все, что думала Ираида Владимировна по поводу новоявленной невестки.

Скрыться или отсидеться не представлялось никакой возможности. Муж Ираиды Владимировны, ныне покойный, в свое время служил в контрразведке, что придало характеру матери Федора несвойственную ей ранее подозрительность. Она не оставила бы никаких шансов на спасение, мигом вычислив место Люськиной отсидки. Так что ей пришлось настраивать себя на встречу с открытым забралом.

У Людмилы Селивановой еще не было свекрови. Что это такое, она знала лишь по рассказам приятельниц, которым довелось столкнуться с этим стихийным бедствием. Мнение о катаклизме по имени «свекровь» у нее сложилось превратное и необъективное. Впрочем, менять его не пришлось. Подруги задумали, чтобы игра свелась к хорошей и плохой невестке, для чего вместе с Люсей должна была пойти Настасья. Осталось это как-то разумно объяснить Смолкину. Объяснения с ним перенесли на вечер. Более спешным оказалось другое дело: Люсе нечем было прикрыть тельце!

– Ничего не годится! – перебирала она свой гардероб, заранее перебазированный на квартиру мнимого мужа. – Топик классный, но разве она оценит голый живот?! Старушки склонны к консерватизму, а ничего консервативного у меня нет.

– Надень мое коричневое в белый горох платье, – добродушно предложила Настена. – Горох всегда кажется вышедшим из моды, пожилым дамам он нравится.

– Нет, нужно подобрать нечто винтажное, – задумалась Люся, – для того чтобы не казаться слишком современной, но и не выглядеть последней лохушкой…

– Может быть, надеть простенькую водолазочку с черной юбкой? – спросила Настена, уныло глядя на броский гардероб подруги.

– Правильно! – заключила Люся. – Ты так и оденешься. Неброско и без вкуса! Старушкам нравятся черные юбки и наглухо закрывающие молодое тело водолазки. А мне требуется нечто. И это нечто я возьму у Маринки Комовой.

– У Комовой? – всплеснула руками Настена. – Где ты возьмешь столько денег?!

– Не забывай, – усмехнулась Люся, – между прочим, у некоторых теперь есть муж, который должен оплачивать мои счета.

– После Комовой ты оставишь Федечку в одних трусах! – пробурчала Настена.

– Не одежда красит мужчину! Мужчину украшает находящееся рядом с ним ослепительное совершенство.

– Новогодняя елка, что ли?

– Сама ты елка! Ослепительным совершенством, – Люська взглянула на себя в зеркало, висевшее в коридоре, и поправила рыжие локоны, – в данном случае буду я.

– Я тоже хочу быть совершенством! Не будь эгоисткой. Это все-таки моя будущая свекровь.

– Так ты тоже будешь совершенством, – заверила ее Селиванова, – только с другой стороны. Как луна, с затемненной.

Они вышли в подъезд. Люся на мгновение задержалась у квартиры Глеба, где стояла щемящая сердце тишина. Он еще не приехал. Так, котенка она покормила, наполнитель заменила… Главное, в этой суматохе не забыть о самом дорогом.


Марина Комова являла собой торговую точку для более или менее обеспеченных дам Энска. Откуда она привозила свои эксклюзивные товары, не было доподлинно известно. Поговаривали, что темными ненастными вечерами она их шила сама. Но, глядя на ее ухоженные, не исколотые иголкой руки, в это было сложно поверить. Тем не менее вещи Марина привозила качественные, с лейблами известных дизайнерских фирм. Сама Комова говорила, что отстаивала часы в очередях на дизайнерских распродажах. Несмотря на то, что коллекции в ассортименте Марины были прошлогодние, они расходились на ура.

Большой серебристый «Мерседес» припарковался возле входа в редакцию районной газеты. Оттуда вышел тощий длинноволосый паренек. Он помог выбраться роскошной блондинке не первой молодости, после чего полез в багажник за клетчатыми сумками.

– Чего, народ, не ждали?! – Марина распахнула входную дверь ногой и указала тощему парню на потертый диванчик, гостеприимно стоящий в редакционном холле.

Многострадальный диван давно служил прилавком для товаров, доставленных прямо на дом. На нем продавались: упаковки колготок, украденных с чулочной фабрики; самоцветы, обработанные в соседнем подвале; белорусский трикотаж, привезенный из столицы; поллитровые банки «настоящих» французских духов с убийственным ароматом сдохшего хорька и многое другое. Коробейники посещали женский коллектив практически ежедневно. Марина себя к коробейникам не относила, заявляя, что ее товар эксклюзивный, но диванчиком пользовалась.

Сгрудившаяся толпа из Эллочки, Гортензии Степановны, Серафимы Ильиничны, Настены и Люси (мужчины на это действо фыркали и недобро косились) завороженно смотрела на клетчатые сумки.

– Только самое прикольное, девочки, только для вас! – вещала Комова, выуживая на свет содержимое баулов. – Из лучших европейских бутиков! От лучших европейских дизайнеров!

Уборщица Серафима Ильинична, у которой хватало денег только на пуговицу от дизайнерской вещи, несмотря на это, чувствовала себя на вершине блаженства. Пусть ей ничего не подойдет. Пусть она ничего не купит. Важна не покупка, а сам процесс, который она всегда может охаять.

– Фигня какая-то, – радостно высказалась она, провожая взглядом цветастую юбку.

– «Дольче и Габбана»! – не обиделась Марина, привыкшая ко всякому. – Для тех, кто помоложе, есть «Пенепола и Моника Круз»!

– Моника Круз… – восторженно вздохнула Эллочка и с трепетом взяла в руки зеленоватую блузку.

– Очень тебе подходит, – старалась, как могла, Марина. – Как раз под цвет твоего лица. То есть, я хотела сказать, под цвет твоих глаз.

– У меня глаза голубые! – обиделась Эллочка и сунула блузку ей обратно. Но не выдержав, уже провожала следующий эксклюзив жадным взглядом.

– «Наф-наф»! – закатывала глазищи Комова, протягивая народу добротное изделие.

– «Наф»! – благоговейно повторяла Эллочка и тянулась за ним.

– Свинство какое-то, – улыбалась Серафима Ильинична, придирчиво разглядывая серенький плащ.

– Девочки, девочки, – толкалась Люся Селиванова, – сначала мне! Мне очень нужно. Я иду знакомиться со свекровью!

– Да ты что?! Вот настоящее свинство со стороны Смолкина свести вас вместе! – обомлела Эллочка.

– Смолкин тут ни при чем, – призналась Люся, – он пока еще ничего не знает. В курсе только я и его мама. Она позвонила по телефону, мы с ней так хорошо поговорили, что она пригласила меня к себе.

– Неужели?! – воскликнула Гортензия Степановна, вырывая плащ у Серафимы Ильиничны. – Пусть берет. Ей просто необходимо обновить гардероб!

Люсю тут же засыпали вещами. Причина сменить гардероб показалась всем настолько убедительной, что дамы предложили ей в долг. Марина расчувствовалась и сказала, что с деньгами может подождать, а Люся пусть выбирает все, что ей понравится. Холл тут же превратился в подиум, на котором в разных нарядах разгуливала одна и та же манекенщица.

– Не пойдет, – категорично высказывала свое мнение по поводу легкой просвечивающей блузки Гортензия Степановна. – Мне бы не понравилось.

Ориентироваться решили на ее мнение, потому как Ираида Владимировна была близка ей по возрасту.

– Слишком скучно, – вздыхала Эллочка, к которой прислушивалась сама Люся. А после советов Гортензии Степановны она должна была выглядеть сине-фиолетовым чулком.

– Винтажно, обалдеть! – восхищалась Марина очередному наряду.

– Да? – обрадовалась Селиванова и поинтересовалась у народа: – А вам как, Гортензия Степановна?

– Вполне прилично, – снисходительно подтвердила та.

– Только юбку я укоротила бы, – сказала Эллочка.

– Хрень какая! – тем же радостным возгласом напомнила о себе Серафима Ильинична.

– Беру! – решилась Люся.

– Бедный Федечка, – прошептала Настена, чувствуя, какую брешь в его кармане сделает эта покупка.

Бедный Федечка заявился домой лишь под вечер. И, понятное дело, не сумел по достоинству оценить приобретение молодой супруги, потому что он на нее фактически даже не посмотрел. С круглыми от ужаса глазами Смолкин залетел в кухню и накинулся на Настену:

– Что вы ей сказали?! Что вы ей сказали?!

– Что отдадим деньги потом, – пожала плечами Настена, с жалостью поглядывая на запыхавшегося Федора.

– Деньги? – изумился тот, явно ожидая другого ответа. – Какие деньги?

– За тот эксклюзив, что висит на Люсе, – простодушно ответила Настена и добавила в стопку еще один блин. Ни один из которых так и не стал комом: ни первый, ни последний.