София Нэш - Жених века

Он не знал, плакать ему или смеяться. Вместо этого он пробрался с поцелуями под высокий ворот ее платья, расстегивая пуговицы, расположенные на лифе. Он щедро поделится с ней еще одной небольшой порцией удовольствия, перед большим отступлением. Когда Джон коснулся ртом вершинки кораллового цвета, которая день и ночь осаждала его мысли, то Виктория немедленно застонала. Ее возбуждение привело его на грань безумия, и он неосознанно задрал юбки ее платья вверх, выше ее стройных бедер.

Без сомнения, она умирает. Голова Виктории кружилась, и она смутно подумала, что это из-за яда или из-за бренди, которое она выпила — вероятнее, из-за того и другого. И все, о чем она могла с мрачным юмором рассуждать — так это о том, что это просто замечательный способ умереть, даже если и не вполне почтенный. Скорее всего, это сможет даже перевесить целую жизнь, проведенную в благочестии.

Но оно того стоило.

Она едва могла дышать, когда бросила взгляд из-под полуприкрытых век и увидела, что его губы обхватили чувствительный кончик ее груди. Рот Джона потянул за ее плоть, и ее тело выгнулось ему навстречу. Томление… и что-то еще спиралью разворачивалось внутри нее, когда она гладила его темные волосы. Ей бы очень хотелось иметь ребенка с таким же длинными, черными ресницами и волосами цвета воронового крыла, как у него. А его глаза имели такой насыщенный голубой оттенок, что напомнили Виктории о засахаренных фиалках в запретных пекарнях ее детства.

И внезапно губы герцога переместились обратно к ее шее, его проворные пальцы закрыли ее обнаженную грудь краем платья. Он шептал всевозможные чудесные слова, предназначенные для того, чтобы утешить ее. Господи, да он отступает.

— Джон, я клянусь, что если ты сейчас остановишься, то я никогда, никогда не прощу тебя, — прошептала девушка.

— Виктория, — простонал он, обхватив ладонями ее лицо. — Ты не понимаешь. — Он приложил пальцы к ее губам, когда она попыталась возразить. — Я не хочу еще больше травмировать тебя. И должны быть произнесены определенные слова. Я настаиваю на том, чтобы мы…

— Не смей больше ничего говорить. — Она потянула за его шейный платок, пока Джону не пришлось лечь поверх нее на маленькую кровать. Ощущение от прикосновения его сюртука и чересчур накрахмаленной рубашки к ее груди было невыносимо эротичным. А затем девушка внезапно заметила, что, как она и просила, герцог перестал говорить. Выражение его лица сделалось примитивным и суровым — сугубо мужским. Он выглядел, как человек, последняя унция самоконтроля которого балансировала на краю обрыва — а затем сорвалась с него, когда он наклонился, чтобы снова завладеть губами Виктории.

Туман страсти на мгновение отступил, когда девушка осознала, что он слегка приподнялся, и что шуршащий звук означал, что он расстегивает бриджи. Все мысли о цветах и ресницах, и о детях, которых она никогда не увидит, вылетели у нее из головы. Джон навис над нею, и она инстинктивно раздвинула ноги, чтобы его тело смогло поместиться там. О, это было бы невыносимо неловким, если бы не было таким шокирующе простым и правильным… как и задумано природой. Словно сама судьба предопределила, что Виктория свяжет свои тело и душу с его телом и душой в этот самый день.

Ее тело жаждало прижаться к нему как можно теснее. Но как раз в тот момент, когда Виктория думала, что умрет от желания прикоснуться к нему, от потребности овладеть его тайной, герцог остановился. Снова.

Она открыла глаза, чтобы увидеть, как в его потемневших сейчас глазах отражается чувство вины. Девушка заговорила до того, как смогла даже подумать.

— Поможет ли тебе, если я скажу, что заранее прощаю тебя? Или, может быть, тебя подстегнет толика злости? Только подумай о заголовках… Жених Века — ЖЕНИТСЯ!

— Виктория… — прохрипел он. — Ты самая поразительная… докучливая… неотразимая женщина.

— Такие комплименты. Эти слова мечтает услышать любая леди…

Джон прервал ее, прижавшись ртом к ее губам. А потом его поцелуй стал таким всепоглощающим, что ее мысли спутались, и она потеряла над собой контроль.

А затем мысли исчезли, когда он скользнул чуть ниже, устроившись в развилке ее бедер, ткань его бриджей слегка натирала нежную кожу на внутренней стороне бедер Виктории.

А потом он медленно изогнул бедра. Это было самое странное, самое интимное ощущение — как будто все тело Джона целовало ее тело, обтекало контуры ее тела — заполняя ее в том месте, в котором именно он должен был быть первым.

И прежде, чем она смогла постичь значимость того, что произошло, он начал нежно покачиваться, и она словно расплавилась, превратившись в жидкость.

— Держись за меня, милая, — прошептал герцог ей на ушко. — Крепче. — И на этот раз она послушалась его, буквально выполнив его пожелания.

Внезапно Викторию пронзила боль и ее плоть запульсировала.

Он замер в неподвижности.

— Подожди немного, — простонал герцог. Он был глубоко внутри нее, эта его часть подрагивала в такт биению ее сердца.

Девушка отметила, что его рука гладит ее волосы, и медленно почти примитивное желание придвинуться к нему еще ближе — приблизиться, а затем отступить — охватило ее. Ее пальцы снова впились в выпуклые мускулы на его спине.

По ее сигналу, Джон продолжил нежные, но все усиливающиеся по мощности толчки, выполняя все ее темные, как ночь, полеты фантазии. А потом мысли покинули ее, когда она разлетелась на тысячи звезд, похожих на те, что бывают на небе весенней ночью. Он погрузился в нее еще глубже, чем она думала это возможно, а затем вздохнул и замер, его сердце билось всего лишь в нескольких дюймах от ее собственного.

Полуденная жара, бренди и яд наслоились друг на друга в ее сознании. Вскоре за ними последовала и неизбежная вина из-за того, что Виктория только что заставила его сделать, и она сдалась перед размахом этих происшествий.

Когда Джон осторожно перекатил ее на бок и принял в свои объятия, то отчаянно надеялся, что сумел дать ей часть наслаждения и прогнал прочь самые темные страхи, по крайней мере, на несколько минут. Боже, он же поклялся, что не сделает этого. Вот чего стоит его хваленая дисциплина. Последние признаки его самоконтроля исчезли перед лицом ее очаровательно пылкого желания. Виктория, с ее трогательной демонстрацией напускной храбрости и невинностью разбудила в нем такую отчаянную потребность, о которой он даже не подозревал. Она была такой же жизненно важной для него, как и воздух, которым он дышал.

Герцог посмотрел вниз и увидел, что девушка лежит без сознания, ее лицо стало бледным и неподвижным. Ее дыхание зловещим образом прервалось, и боль, острее которой не бывает, появилась в той части его тела, которая, насколько он полагал, не могла болеть — в его сердце. Ах… несомненно, оно разрывается на части.

Виктория резко вдохнула и попыталась втянуть еще одну порцию воздуха внутри себя. Она цеплялась за жизнь так же отважно, как и прожила ее.

Господи… он ощущал себя таким же убогим и древним, как она неоднократно вышучивала его.

Едва слышный вздох послышался от нее. И затем еще один, который, казалось, бесконечно звучал и вибрировал. Предсмертный хрип…

Громкий храп разорвал воздух.

Джон закусил губу, глядя на грубые балки, перекрещивающиеся на потолке. Ради всего святого. Когда это он превратился в такого мелодраматичного идиота? О, он знал ответ… Это произошло в точности в ту минуту, когда он встретил невозможное, но при этом совершенное создание, которое храпело сейчас перед ним так же громко, как и весящий две тонны портовый грузчик после встречи с парой бочонков плохо перегнанного виски.

Виктория никогда, никогда не была так унижена. В самом деле, она, по сути, умоляла герцога Бофора заняться с ней любовью. Так что она поступила так, как это сделала бы любая разумная женщина. Она отказывалась видеть его в течение трех дней.

Поначалу Джон лично приходил к двери ее спальни в Бьюли — каждые три часа, словно заведенный. За одним основательным ударом в дверь следовали десять секунд молчания. Затем раздавался его голос, сначала наполненный беспокойством, потом — отчаянием, а еще позже — прохладным смирением.

Добродушная горничная объяснила ей, что произошло. Мальчики и герцог сопроводили мисс Гиван от озера, после того, как нашли ее там. Разве она не помнит, как споткнулась о ветку упавшего дерева? Как ударилась головой и потеряла сознание? И о том, как ужасно у нее болела голова?

Ох, ну ладно, вот это она как раз помнила. На самом деле Виктория вспомнила все, до мельчайших деталей, обстоятельства их свидания — до тех пор, пока она не погрузилась в уютные объятия пьяного забвения.

Так вот как герцог скрыл правду. Очевидно, он состряпал главную историю, а затем нашел мальчиков, чтобы обеспечить дополнительную поддержку ради благопристойности, пока нес ее обратно в дом.

В данный момент ее достоинство находилось настолько далеко от нее, что девушка сомневалась в том, что ей когда-либо удастся вновь обрести его, даже в самом малом количестве. Это причиняло ей почти такую же сильную боль, как и то, что она отдала свою добродетель мужчине, от которого больше всего на свете стремилась скрыть путаницу нежных чувств, обвившихся вокруг ее сердца.

Ей потребуется целое столетие, прежде чем она сможет встретиться с ним. Ей, которой недавно удавалось гордиться своим умением разыгрывать равнодушную героиню.

И так это продолжалось на протяжении трех дней. Виктория втайне надеялась, что он взломает дверь в середине ночи, несмотря на тот факт, что двое лакеев и одна горничная располагались возле двери по ее просьбе.

После первого дня, записки, в отличие от его персоны, прибывали с каждым подносом с едой. Она возвращала их нераспечатанными.