Мы замерли на месте и уставились друг на друга.

– Что это было? – ахнула я.

– Не знаю!

Я отодвинулась.

– Слушай!

Мы прислушались. И храп раздался опять. Надрывное, звучное, протяжное сопение, которое к тому же было где-то совсем близко.

– В кровати кто-то есть! – завизжала я, в ужасе вскакивая и запахивая кофту.

Чарли тоже сел. Мы испуганно огляделись. Кровать была действительно огромная, и мы заняли лишь ее маленький уголок. Но никакой зловещей фигуры под одеялом не оказалось. Здесь не было королевы Марии в мантилье, которая спустя все эти годы храпела бы, сложив руки в молитве. И тут мы снова услышали это сопение.

– Хр-р-р-р-р-р-ру-у-у…

Я спрыгнула с кровати.

– Он под кроватью! – прошипел Чарли, тоже скатываясь на пол.

– О господи! И кто там? – Я судорожно завязала кофту и в ужасе отпрянула.

Чарли наклонился, осторожно приподнимая покрывало. Пригляделся. Потом настала зловещая тишина. После чего он проревел:

– Это чертова собака!

– О! О боже, Рококо! – с облегчением воскликнула я. – И все, больше никого? А я подумала…

– Рококо! ВОН ОТСЮДА! – завопил Чарли. – ВОН!!! Я подождала, когда Рококо выползет из-под дивана.

– Никак не проснется, – доложил Чарли, еще раз заглянув под кровать. – И забралась в самую середину. Ничего не слышит. Ты не возражаешь, если она побудет здесь, пока мы…

– Еще как возражаю! – отрезала я. – Я вообще не уверена, что нам надо здесь находиться, Чарли, не говоря уж о том, чтобы заниматься этим в присутствии спящей собаки… м-м-м… м-м-м-м-м… ну ладно, один поцелуй, и…

Он опять заткнул мне рот поцелуями: видимо почувствовал, что я могу передумать. Но я вовсе этого не хотела: аппетит оказался сильнее скромности, и я уже слышала, как Афродита нашептывает мне на ухо, приказывает замолчать и не будить спящую собаку.

Он опять уложил меня на кровать. Так, на чем мы остановились? Ах да, именно… м-м-м-м-м… как приятно… только вот… Черт. Будь она проклята. Опять храпит, на этот раз громче, и теперь я не могу как следует сконцентрироваться. Это даже на храп не похоже – слишком уж хриплый и неровный.

– Погоди-ка. – Я села и оттолкнула Чарли.

– Что такое? – пробормотал он, тоже сел и стал целовать меня в ухо.

– Чарли, почему она не проснулась? Ты же ее позвал, а она вообще не шевелилась, да? А вдруг она заболела?

– Не говори глупости, – сказал он, приподнимая мои волосы и целуя шею. – Она не заболела, она просто спит.

– Нет, ты не понимаешь, она болела. Недавно совсем, мне Кит сказал, и… послушай.

Он вздохнул, но покорно замолк и прекратил поцелуи.

Храп послышался снова. Долгий, протяжный – и к нему добавился еще тихий стон.

– Это не храп, а предсмертный хрип! – ахнула я. – Чарли, она умирает!

Соскочив с кровати, я заглянула под покрывало. Рококо растянулась на животе, глаза были полуоткрыты так, что видны белки.

– Господи Иисусе! Да у нее агония! Чарли, вытащи ее!

Выругавшись, Чарли послушно соскользнул с кровати, заглянул под покрывало и схватил Рококо за задние лапы. Я тоже забралась под кровать и взяла ее за передние, и вместе мы потащили ее по деревянному полу. Я тревожно взглянула на огромную волосатую зверюгу. Она дышала коротко и прерывисто, рот был широко открыт, живот вздымался, почти как при спазмах.

– Боже, Чарли. Я знаю, что это такое, – проговорила я, внезапно задрожав. – У нее диабетическая кома. У моего дяди был диабет, и именно так она и наступает. Внезапный приступ, реакция на инсулин.

– Ты уверена? – Он почесал затылок – И что будем делать?

– Сахар! Нам нужен сахар, – взволнованно проговорила я. – Скорее, Чарли, беги и принеси миску с водой, чтобы можно было размешать сахар!

– Ладно, – устало проговорил он и поднялся на ноги, нахмурился, глядя на Рококо, опять почесал затылок и поплелся прочь. Через пару минут он вернулся и принес сахар и воду.

– Так. Теперь надо все это перемешать, – сказала я, расплескивая повсюду воду и рассыпая сахар. – И положить ей в рот, вот так.

Я в отчаянии наблюдала, как вся моя мешанина вылилась обратно на пол.

– Нет, нет, так ничего не получится! Надо, чтобы она сидела, а то мы никогда не заставим ее это проглотить! Чарли, садись на кровать, раздвинь ноги и посади ее…

Мы подтащили собаку и посадили ее между ног Чарли, прислонив ее спиной к его груди, мордой – к его щеке, волосатым дрожащим брюхом вперед.

– Держи ее, прижимай к себе, как ребенка – вот так. – Он схватил ее под грудью. – Так, теперь, – продолжала я, – я открою ей рот и попытаюсь влить… держи ее, Чарли, держи! Она… о черт! Все на тебя вылилось, ты ее недостаточно крепко держишь!

– Я стараюсь! – прошипел Чарли. – Но она здоровая, Люси. Она тонну весит! Даже тяжелее, чем ты!

– Ну спасибо! И ты должен массировать ей горло, пока я буду заливать воду! – Я снова попыталась влить лекарство, но Рококо перекатывалась в руках у Чарли с открытым ртом и выпученными глазами.

– Она умирает! – закричала я. – Ох, Чарли, ну сделай же что-нибудь! – пролепетала я, заламывая руки. – Сделай ей искусственное дыхание, что ли!

– Что? – Он ужаснулся.

– Искусственное дыхание! Поцелуй жизни!

– Да, я понимаю, что это такое, но я этого делать не буду!

– Чарли, умоляю, она же умрет, если ты этого не сделаешь, и виновата буду я! – Я заплакала. Чарли пристально посмотрел на меня.

– О, дерьмо! – Он наклонил голову, приложил губы ко рту собаки и тяжело задышал.

– Ну что? – встревоженно спросила я, когда он поднял голову.

– Не знаю, – закашлялся он, с перекошенным лицом плюясь на пол. Его тошнило. – Пощупай у нее пульс!

Я схватила Рококо за лапу и стала щупать.

– Здесь?

– Это вряд ли, Люси, – проревел он, с отвращением вытирая губы. – На груди пощупай. Фу! Кажется, меня сейчас вырвет. Ну знаешь, я больше этого ни за что не сделаю – ни ради тебя, ни ради кого-то еще!

– Вот, я нащупала сердце – оно бьется! Она еще жива, Чарли, жива!

– Аллилуйя, блин.

– Держи ее поровнее, Чарли, вот так! Ей это нравится – смотри, ты ей нравишься! Только глянь – она улыбается и открывает глаза!

– Обалдеть.

– Держи ее, Чарли, она приходит в себя!

– Знаешь что, – прошипел он, с трудом удерживая собаку, – если бы ты спросила меня утром, что я буду делать в это время, я бы ответил почти со стопроцентной уверенностью, что буду лежать с бокалом мерло в руке рядом с прекрасной блондинкой с потрясающей фигурой. Вместо этого я сижу здесь в той самой собачьей позе, рядом с сукой по имени Рококо, с которой я только что чуть не занялся сексом.

– Чушь собачья, – фыркнула я, – ты спас ей жизнь.

– Да, но я сегодня собирался заниматься вовсе не спасением собачьих жизней. У меня с этой псиной был более тесный физический контакт, чем с тобой! И любовная прелюдия, и… о боже, она опять теряет сознание! – Голова Рококо откинулась.

– Надо ехать к ветеринару, – сказала я, решительно вставая на ноги. – Мы ничем помочь не сможем, надо отвезти ее к специалисту.

– Конечно, Люси! – простонал он. – Потрясающая идея, лучшее, что тебе пришло в голову за весь день! И почему ты не предложила это раньше, прежде чем мне пришлось поцеловать ее взасос?

– И это ты ее повезешь, – решительно проговорила я, – потому что я не могу отлучиться из магазина. Я позвоню и скажу, что ты приедешь. Пойдем, Чарли, отнесем ее в машину.

Мы взяли Рококо и потащили, поволокли и понесли ее в машину: глаза у нее закатились, язык вывалился, лапы повисли. Мы вынесли ее на дорожку и пошли к машине, которая, слава Богу, была с откидным верхом. Мы положили Рококо на заднее сиденье: изо рта у нее шла иена, забрызгивая светло-бежевый кожаный салон. Чарли поморщился.

– Езжай быстрее, – поторопила его я. – И когда приедешь к ветеринару громко погуди в гудок, и кто-нибудь к тебе выйдет.

– Откуда ты знаешь? – захныкал он. – Откуда ты знаешь, что я не останусь сидеть с дохлой кобылой на заднем сиденье?

– Не останешься, – успокоила его я. – Я позвоню и попрошу, чтобы к тебе кто-нибудь вышел. Не волнуйся, Чарли, просто езжай, и все!

Тревожные нотки в моем голосе воодушевили его, он покорно запрыгнул на водительское сиденье и опустил окно.

– Наверное, это любовь, – отчаянно произнес он. – Я тебе честно скажу: подобное я не сделал бы ни для кого, ни для одной женщины на свете.

– Мне тоже кажется, что это любовь, – прошептала я, наклонившись и ласково поцеловав его в губы. – И, по-моему, ты очень добрый человек. А теперь езжай!

С глубоким вздохом он тронулся с места, а я рванула обратно в дом, чтобы позвонить ветеринару. И еще я позвонила Киту на мобильник и сообщила плохие новости, но не слишком драматизируя. Я посоветовала ему не волноваться и не нестись сразу домой, так как Чарли мило согласился остаться с Рококо у ветеринара, а я вполне могу пока последить за домом.

– Но с ней все в порядке? – встревоженно спросил он. – Думаешь, она поправится?

– Уверена, – отрезала я, скрестив пальцы. – И знаешь, Кит, Чарли вел себя просто потрясающе. Он спас ей жизнь, клянусь богом.

Он даже не спросил, что Чарли делал в его магазине, но, наверное, догадался, и я подумала, что до его возвращения надо обязательно разгладить покрывало на кровати в комнате Тюдоров.

Примерно через час позвонил Чарли. Рококо пришла в сознание и теперь чувствовала себя «комфортно». У нее действительно наступила реакция на инсулин, и надо было отрегулировать его уровень. Видимо, ее нервная система не выдержала, поэтому она и отключилась.

– ЕЕ нервная система, – фыркнул Чарли. – Знала бы ты, что с моими нервами! Хватит с меня прерванных коитусов, Люси, я слишком стар для всего этого. Мы должны провести выходные в уютном загородном отельчике, все как полагается: никаких больных детей и собак, чуланов для швабр и королевы Тюдор. Только ты, я и закрытая дверь в чудесном маленьком гнездышке с отдельной ванной. Чтобы никто нас не отвлекал и я смог бы насладиться тобой сколько моей душе угодно. Что скажешь?