— Ты был слишком настойчив и слишком заинтересован. Не надо быть ученым, чтобы понять, какое действие это оказывает на людей. Это забирает наши души.

Теперь огонь в жаровне полыхал во всю силу, и яркие блики плясали по стенам, освещая темную комнату. Гриффин пошевелился. В самом деле эта вещь забирала человеческие души. Как близко он подошел к этому? Стоило чуть-чуть увлажнить почву желания, и росток воспрянул бы и разросся как сорняк. Сколько времени он пробыл в «Гнезде»? Не более трех недель, а уже через два дня впитывал слухи, распространившиеся по доброй половине графства. И оставил Гвиневру, позволив ей делать все то, что она сделала.

Гриффин с горечью улыбнулся:

— Возможно, наша семья недостаточно сильна для того, чтобы хранить это и дальше. Кажется, никому это не приходило в голову.

Темно-синий цвет плаща Алекса вобрал неровный блеск пламени от жаровни, когда он с силой покачал головой.

— Ты как раз свидетельство того, что это не так, Гриффин.

— Не очень-то убедительно, к сожалению.

— Ты же отверг это. На поле брани, когда тебе был предоставлен выбор, ты отказался от этого.

— He знаю, как охранять это.

Алекс вздохнул:

— Не вижу другого способа.

Брови Гриффина взметнулись:

— Так это было испытание? Для того чтобы получить это, надо сначала отвергнуть?

— Зависит от выбора, который предоставляется Хранителю, — произнес Алекс. — Выбор был за тобой. — Он сглотнул. — Никто иной не смог отказаться от этого. Только ты.

Гриффин подался вперед, упираясь локтями в колени. Он не сводил глаз со шкатулки Гвиневры.

— Мой отец считал, что в этом сокровище заключена сила, которая позволит ему жить вечно.

Он перевел взгляд на Алекса:

— Это так?

— Возможно.

Гриффин кивнул, и рука его легла на стол. Пальцы едва не касались края шкатулки. Он глубоко вздохнул.

— Так что теперь? — спросил Алекс. — Как насчет меня?

— А ты что думаешь?

Алекс стоял тихо, спина его была напряжена, голова опущена. Он сказал внезапно охрипшим голосом:

— Думаю, я совершил ошибку, забыв, кто мой господин. И сожалею об этом.

Гриффин подался вперед и уставился в пол.

— Я говорю это искренне, Язычник. Этого больше не случится.

Гриффин поднял глаза.

— Знаю. Я больше этого не допущу. Алекс опустил голову.

— Милорд. — Он дотянулся до резной шкатулки Гвиневры и потрогал пальцами ее резьбу. Потом сделал решительное движение назад. — Значит, мне не грозит позорная смерть предателя? — спросил он серьезно.

Гриффин ответил скупой улыбкой:

— Нет.

— И ты не отправишь меня в изгнание? — спросил он срывающимся голосом.

Гриффин покачал головой.

— И Гвиневру не отправишь?

Он снова покачал головой. Алекс с облегчением вздохнул.

— Я думал, ты захочешь отослать нас куда-нибудь подальше. А ты хочешь держать при себе обоих близких людей, предавших тебя.

— Я хочу держать при себе людей, совершивших ошибки и осознавших это. — Он снова посмотрел на шкатулку. — Возможно, время от времени мне придется об этом напоминать.

Алекс ответил горьким смехом:

— О чем? О том, что люди не без греха?

Гриффин покачал головой и поднялся на ноги.

— Искупление и прощение возможны.

Гвин разговаривала с Фальком на третьем этаже возле двери в солар. Он дежурил там, куда сам себя и определил. Лестничная площадка была темной из-за позднего часа и из-за надвигающейся бури. Дождь хлестал по окнам.

— Лорд Гриффин не собирается причинить мне вред, — запротестовала Гвиневра, почти смеясь, и это было первым проблеском веселья, испытанного ею за долгое время.

— Знаю, миледи.

Фальк расправил свою тунику.

— Это так. И все-таки я хочу быть рядом.

Гвин улыбнулась:

— Фальк, будь я не такой скверной женщиной, я вышла бы за тебя.

Он смущенно затоптался, на месте, забормотал что-то и покраснел:

— Это пустяки, миледи. Я уже так давно охраняю вас, что было бы странно, если бы перестал это делать теперь.

Она прислонилась плечом к дверной притолоке, колеблясь перед тем как войти внутрь и закрыть за собой дверь. И все же собиралась остаться здесь, пока не придут новости от Гриффина, какими бы они ни были. Пусть он отправит ее в монастырь, или к Марку, или предоставит решать ее дело Генриху фиц Эмпрессу. Каким бы ни было его решение, она подчинится ему, даже если он пожелает выслать ее в Палестину. Сейчас же за окном бушевала буря, совсем стемнело, и она не хотела запираться в комнате.

— Думаю, я знаю, чего хотел отец, Фальк. Я думаю, он хотел, чтобы шкатулка досталась Гриффину.

— Ну конечно, он хотел этого.

Она посмотрела на него так, будто он сообщил ей, что собирается стать алхимиком.

— Но, Фальк, почему ты не говорил мне об этом раньше?

— Я понятия не имел о том, что вас это заинтересует, — ответил он с достаточно убедительным изумлением и даже возмущением. — Я не думал, что вы понимаете, что это не просто шкатулка.

— Я и в самом деле не понимала. Да и сейчас не понимаю. А теперь она у Марка. Что бы там в ней ни было.

Фальк ответил ворчливо:

— Я бы не стал на вашем месте особенно беспокоиться, миледи. Язычник позаботится обо всем, что хочет иметь у себя дома.

Она открыла было рот, чтобы добавить что-то еще, но лишь покачала головой.

— Что бы это ни было, теперь уже не имеет значения. Мы просто подождем и увидим, что принесет завтрашний день.

— Да, миледи.

Она снова прислонилась плечом к дверной раме, а Фальк к стене. И оба принялись смотреть в дальнее окно. Буря ревела и сотрясала стены точно так же, как в ту ночь год назад, когда она влюбилась в Гриффина и была с ним на сотрясаемом порывами ветра постоялом дворе.

— Да, — сказала она задумчиво. — Разве ты не видишь, Фальк? Вад. Га. Со. Я думала, что это значит что-то вроде «отдать». Отдать шкатулку. В этом нет сомнений. Но, должно быть, это было имя «Гриффин Соваж». «Отдать Соважу».

Она помолчала.

— Конечно, я не совсем понимаю, что значит «Вад».

— Выйти.

Гвин медленно повернула голову:

— Что?

— Выйти замуж, за Гриффина Соважа.

Глава 29


Она стояла в прихожей возле комнаты лорда. Эдмунд смотрел на нее умоляюще. Несмотря на все несчастья и потрясения последнего дня, его наивная серьезность была для нее благотворным бальзамом.

— Вы сможете сделать это должным образом, миледи?

Она с улыбкой положила руку ему на плечо.

— Я приложу все усилия. Потом посмотрела на дверь.

— Иди и раздобудь еды, Эдмунд. И найди моего писца. Пусть он научит тебя сыграть несколько нот на цимбалах.

Она снова улыбнулась:

— Нам в этой башне не помешало бы немного музыки, Эдмунд. Ты так не думаешь?

Он ответил энергичным кивком.

— Можешь сделать это для меня?

Он выпятил грудь.

— Будьте покойны, миледи, — пообещал мальчик и убежал.

Гвин перевела дух, повернулась и легонько постучала в дубовую дверь спальни.

— Милорд, — позвала она, чуть повысив голос. — Это я. Последовала пауза. Потом дверь широко распахнулась.

В двери стоял Алекс.

— Входите.

С полминуты они смотрели друг на друга, не отводя глаз, как противники, готовые к перемирию, потом Гвин кивнула и прошла мимо него в свою спальню. Гриффин поднял голову.

Его волосы были влажными и прилипали к голове темными прядями. Одет он был в штаны и тунику, вытканную из льна и шерсти. Мягкая ткань облегала его плоский живот и мощные бедра и ниспадала почти до колен. Он сидел за маленьким столом, за которым они много вечеров играли в шахматы, на котором он не раз раскладывал манускрипты и где однажды овладел ею.

— Входи, Гвиневра.

Его глубокий раскатистый голос скорее, чем слова, заставил ее пройти в глубину комнаты. Она сделала несколько неуверенных шагов.

— Милорд. Я не собиралась тебе мешать. Я пришла только… О! У тебя шкатулка отца! — сказала она тихо.

— Да.

— Когда ты ее нашел? Где? Я думала, она у Марка…

Гриффин глубоко вздохнул, и грудь его всколыхнулась от вздоха.

— Я нашел ее неделю назад.

— Какая красивая, — пробормотала она и дотронулась до нее. — Ты нашел в ней письма отца?

— Я нашел письма своего отца.

— Что?

Он кивнул.

Она покачала головой.

— Почему же отец отдал ее мне, чтобы я ее хранила, если она не… — Гвиневра замолчала и тяжело, со стуком опустилась на стул. — Эта шкатулка должна принадлежать тебе. Твоей семье. Она принадлежит Эверуту, а мы, — закончила она с горьким смехом, — мы никогда не принадлежали Эверуту.

— Зато теперь принадлежим.

Ее глаза снова наполнились слезами.

— Еще нет, — сказала Гвин ломким трепетным голосом. — Наша свадьба будет только утром. И, возможно, раньше Генрих отрубит мне голову.

— Генрих не станет рубить нам головы. Ты не совершила измены. Ему.

— Могу я кое-что спросить, Гриффин?

— Гвиневра, — ответил он тихо, — теперь не то время, чтобы проявлять робость. Ты можешь спрашивать о чем угодно.

Она кивнула, соглашаясь, готовая поддержать его, что бы он ни говорил, только бы обращался к ней, смотрел на нее и хоть как-нибудь, хоть отдаленно, был с ней связан, но следующие его слова вызвали у нее оторопь.

— Пора прекратить лгать нам обоим — и тебе, и мне.

Она хотела было кивнуть, но вместо этого брови ее взметнулись вверх: