Крис Кеннеди - Жена завоевателя

Он вскочил со скамьи, одним движением обогнув стол, и его руки обвились вокруг ее талии. Он заставил ее подняться и отвел волосы от лица. На еще влажных волосах заиграли медные отблески огня; волосы ее упали шелковой завесой на шею и плечи, обрамляя нежное и лишающее разума прекрасное лицо. Их губы оказались в дюйме друг от друга, и Гриффин ощущал каждый ее трепетный вздох.

— Прости меня, Господи, — пробормотал он, и губы их слились в жадном ненасытном поцелуе, требовательном и лишенном нежности.

Он захватил в кулак ее волосы с яростной и жадной страстью и отвел их ото лба, собрав на затылке. Когда Гвиневра откинула голову назад и он ртом поймал ее стон, это чуть не сломило его.

Гвин сознавала только одно: ее жизнь изменилась отныне навсегда.

Его руки сжимали ее в объятиях. Он заставил ее отклониться назад, и язык его вторгся в ее рот, исследуя все его потаенные уголки и выпуская на свободу неизведанные ощущения, о существовании которых она не подозревала, — горячее желание запульсировало в ней.

Он толкнул ее назад, и когда ее ягодицы оказались прижатыми к столу, встал между ее коленями. Мускулы на его бедрах напряглись и заиграли, он поднял ее, оторвал от пола и заставил опуститься на столешницу.

Его тело было стеной из огня и мускулов, и ткань гобелена не могла надолго отдалить ее от него. Его отвердевшая восставшая плоть пульсировала совсем рядом с тем местом в ее теле, откуда распространялось трепетное и жадное желание, волной накатившее на нее.

Никогда прежде она не ощущала жара там, где чувствовала его сейчас, будто вся кровь ее закипела, а плоть между ног запульсировала. Он ласкал ее сквозь ткань гобелена, будто это была ее кожа, соблазняя, обольщая, высвобождая ее желание, начинавшее завладевать ее телом с такой непоколебимой и захватывающей уверенностью, будто оно действовало по собственной воле. В этот момент раздался громкий стук в дверь.

Кто-то неистово молотил кулаками. Он оторвался от ее губ.

— Оставьте нас! — зарычал Гриффин, но дверь широко распахнулась, прежде чем он успел что-нибудь добавить.

— Язычник! — закричал Александр, вбегая в комнату. — Есть новости!

Гриффин стремительно обернулся. Тело его оставалось рядом с телом Рейвен, а рука бессознательно рванулась к отсутствующему мечу.

Александр остановился, будто прирос к полу.

— Есть новости, — повторил он спокойнее и будто нерешительно, стараясь ничего не видеть вокруг.

Гриффин кивнул, но слова его, прозвучавшие едва слышно, таили смертельную угрозу:

— Уйди! Сейчас же!

— Милорд. — Александр склонил голову в поклоне и вышел.

— Мне хочется умереть, — сказала Гвин тихо.

— Нет. Виноват я.

— Ты мне говорил, — настаивала она. — Ты меня предупреждал.

Он потер подбородок и глубоко вздохнул.

— Я же знал, что ты не станешь слушать. Мне надо было уйти.

Ее рука на мгновение коснулась его плеча и тут же опустилась.

— Я знала, что это случится.

Ее лицо вспыхнуло.

— Хочу сказать, не знала, но… прошу прощения… Я буду в дальнейшем хорошей.

Ощутив некоторое облегчение оттого, что теперь они могут говорить, а не сжимать друг друга в объятиях, он скептически посмотрел на нее.

— Это значит, что ты будешь покорной?

В уголках ее губ появилась улыбка.

— Думаю, едва ли, но не теряй надежду, — заметила она сухо.

Он усмехнулся:

— Мистрис, если ты когда-нибудь станешь покорной, пусть Господь смилуется над нашими душами.

— Уж конечно, Господь пощадит язычника.

— Уж конечно, Господь проклянет меня за то, что я собирался совершить.

— Но я не стану тебя проклинать.

Право же, она совершенство, отважная духом, с умными глазами и телом обольстительницы. Но не предназначенная для него. Он повернулся и вышел из комнаты.

Александр ожидал его в узком коридоре. Гриффин ничего не сказал, когда закрыл за собой дверь и направился в зал. Александр старался идти с ним в ногу.

— Ты стоял под дверью?

— Я не стоял. Я был внизу и занимался дел’Ами.

Гриффин бросил на него взгляд искоса, пока они спускались по лестнице.

— Дел’Ами? Звучит серьезно. Я не ожидал этого от тебя, Алекс.

— Мне следовало бы это знать.

— Так чем ты был занят?

— Делал то, что делаем мы все, стараясь изыскать возможность искупления или мести, — ответил Александр, когда они уже входили в зал, где собрались остальные.

Его люди снова сидели узким кругом вокруг жаровни, старясь согреться и уберечься от промозглой сырости, проникавшей снаружи. Буря сотрясала стены. Ветер выл, потом смолкал, мгновенно потеряв силу. На столе бешено металось пламя свечи — вытягивалось вверх и вздымалось к потолку, потом опускалось к фитилю и обнимало его, становясь толстым и широким, будто пыталось согреться собственным теплом.

Гриффин сел на скамью в круг людей, скрытых тенями. Все они молча смотрели на него, и эта молчаливость казалась странной. Гриффин оглядел их, переводя взгляд с одного лица на другое.

— Искупление или месть, — сказал он, обращаясь к Александру. — Почему у меня такое чувство, что сегодня ночью вы ожидаете того и другого от меня?

— Есть новости.

— Какие?

— Жонесс де л’Ами умер.

Он поднял кружку и плеснул в нее эля. Его пальцы, стиснувшие кружку, побелели.

— Когда?

— Две недели назад. Они старались замолчать это.

— Кто это «они»? — спросил он бесстрастно.

Человек, бывший средоточием его молчаливой ненависти в течение последних восемнадцати лет, мертв? Человек, предавший его отца, пренебрегший клятвой, укравший дом Гриффина, разбивший его сердце, мертв? И умер не от его руки?

— Те, кто ему наследует.

— Наследует? Его сын умер много лет назад.

— Но дочь осталась.

Гриффин уставился на пламя.

— Я забыл. Как ее имя?

— Гвиневра.

Он вошел в спальню и смотрел, как она спит. Ее волосы струились по подушке, как темный экзотический шелк. Лицо было наполовину скрыто, а потрясающей красоты тело вытянулось под меховыми одеял’Ами.

Семя де л’Ами. Его отродье.

Господь жесток. Жонесс де л’Ами был опаснейшим из врагов и ближайшим из друзей. Однажды он спас жизнь отцу Гриффина в самом сердце Палестины. Он был тем человеком, которого Гриффин когда-то считал близким к звездам на небесах.

Он уселся на скамью возле кровати и, упираясь локтями в бедра, долго сидел, глядя на Гвин, но не видя ее.

Тогда он был юным, ему не было и восьми лет. Де л’Ами был его «дядей». Веселый, смеющийся, похожий на седобородого медведя, Жонесс де л’Ами знал о предстоящей Гриффину судьбе и пекся о нем больше, чем отец. Он преподал ему самые первые уроки обращения с мечом, учил его разрезать жареную утку и умению посмеяться над собой.

Клятвопреступник. Лжец. Предатель.

Рука Гриффина потянулась к ключу, висящему на шее. «Твое наследие. Прости, Гриффин», — прошептал перед смертью его отец. Все это было давно, в прошлом.

Полубезумный бредовый лепет отца в последние несколько лет его жизни не вызывал доверия.

Эверут был его наследием, но этот ощутимый вес маленького ключа не означал, что он подходит к дверям замка. Ключом к замку было его имя. И меч. И он готов был биться с любым, кто встанет у него на пути.

Он провел рукой по волосам и подался вперед, глубже вдавливая локти в колени. Что теперь? Жонесс де л’Ами мертв, и значит, тяжесть его мести должна пасть на женщину, которой в то время, когда свершилось предательство, было всего два года?

«Для чего? — спрашивал он себя холодно. — Разве в этом есть смысл?»

Он уставился на свои кулаки.

Правда, в которую он когда-то верил, люди, которым доверял, уроки, которые усвоил, — . все обернулось ложью.

Лишь она оказалась исключением.

Всех поразила болезнь души. Все, кто знал о святом сокровище, скрытом в стенах Эверута, были поражены этой болезнью, развращены, уничтожены или опозорены.

И это навело его на мысль о Марке фиц Майлзе. Эндшир обнюхивал юбки наследницы Эверута. Если самые лучшие люди оказались алчными и развращенными, то Марк был не более чем навозным червем. Пусть только попытается взять «Гнездо» — у хозяйки окажется защита, о которой Марк и не подозревал.

Гриффин откинулся назад и скрестил руки на груди. Его прищуренные глаза уставились на пламя свечи. Старый король Генрих сделал старого Майлза, отца Марка, бароном, потому что коварный царственный пес предпочитал держать своих врагов в поле зрения. Это было предусмотрительностью, но недостаточной.

Сначала отец, потом сын принесли свои клятвы верности дочери Генриха Матильде, признав ее наследницей, как и все остальное английское дворянство. Но позже, когда Марк счел, что это не соответствует его интересам, он переметнулся на сторону короля Стефана. То же сделали и все остальные. И когда оказалось, что его интересы требуют очередного предательства, он заточил прекрасную женщину в тюрьму и обогатился еще больше.

Генрих фиц Эмпресс придет, чтобы отвоевать свои земли у таких, как Эндшир. И Гриффин решил, что поедет на север, когда придет день наступления армии Генриха, и предаст огню замок фиц Майлза.

Его взгляд снова обратился к красавице, спящей в его постели. Когда было, чтобы он смеялся от души? Когда было так, чтобы кровь бушевала в его жилах и стучала в виски от самой чистой страсти? Когда было, чтобы он был удивлен, заинтригован, впечатлен женщиной? Никогда за всю свою чертову жизнь, за все долгие годы.

Получасом позже, пока он наблюдал за ней из-под полуопущенных век, а мысли унесли его далеко от его ночного бдения, ее веки затрепетали и глаза открылись.