На все эти вопросы нет ответов.

На книгах в шкафу виден налет серой пыли. Я нечасто там ее протираю. Когда вытаскиваю несколько книг, что-то падает на пол - сложенный кусочек плотной бумаги.

Поднимаю его, раскрываю и разглаживаю. Это набросок, который сделал Гюнтер в первый наш совместный вечер. Я засунула рисунок между книгами, где никто не смог бы его найти.

Смотрю на набросок - он такой аккуратный, не очень лестный, но что-то раскрывающий, показывающий меня такой, какая я есть. Вспоминаю, как мы вместе его разглядывали, как Гюнтер проводил пальцем по изгибу моей щеки. В теле неожиданно появляется слабость.

Резко сажусь на диван. Моя рука обмякает, и бумага падает на пол. Все кажется каким-то ярким: простым и ослепительно понятным. Я должна попрощаться с ним. Я должна еще раз его обнять.

Почему я этого не поняла? Почему мне потребовалось для этого так много времени? Внезапно, это становится самым важным на данный момент.

Скидываю фартук, выбегаю за дверь и мчусь в Ле Винерс. Обращаю внимание на то, что черного «Бентли», на котором ездил Гюнтер, больше нет. Стучу в дверь. До боли трудно дышать.

Дверь открывает коренастый мужчина. Он мне незнаком.

- Я ищу капитана Леманна, - говорю я.

Он качает головой:

- Они уже уехали.

- В Сент-Питер-Порт?

Мне на грудь словно давит тяжелый камень. Я не успею вовремя добраться до города. Поездка на велосипеде займет кучу времени.

Мужчина отрицательно качает головой:

- Нет, не в порт. На аэродром.

Меня окатывает волной радости. Эта новость, словно подарок, - до аэродрома добраться гораздо проще: нужно взобраться на холм и дальше ехать по главной дороге.

- Спасибо, - говорю я. - Спасибо вам большое.

Он слегка хмурится, моя чрезмерная благодарность ставит его в тупик.

Бегу за велосипедом. Во мне ключом бьет энергия. Мне кажется, что так легко ехать в гору. Несмотря на то, что я крепко держу руль, мои ладони влажные и скользкие. Они скользят по рулю, как будто на самом деле мне не принадлежат.

На аэродроме стоит невообразимый шум - крики и команды. Повсюду немецкие солдаты, грузовики, мотоциклы, джипы - все эти серьезные, сложные машины войны, о которых я очень мало знаю. Когда я приближаюсь к аэродрому, взлетает самолет. Его рев заполняет собой целый мир, звоном отдаваясь у меня в ушах.

Здесь происходит большое передвижение войск. Внутри меня что-то съеживается. Я так стремилась сюда добраться, что не подумала о том, что же буду делать дальше. У меня просто была надежда, некая уверенность, что я его каким-то образом найду. И это случится как-то само собой.

Подъезжая, я увидела черный «Бентли», припаркованный у обочины вместе с некоторыми другими гражданскими автомобилями. Мое сердце забилось чаще. Но в машине никого не оказалось.

Спрыгиваю с велосипеда, оставляя его лежать на обочине. Откуда ни возьмись на меня накатывает тошнота. Мое тело содрогается, меня рвет желчью. Это, наверное, из-за стресса. Да и быстрая езда сказалась. Вытираю лицо. Мне стыдно. Надеюсь, никто ничего не видел. Но сейчас мне легче, все прояснилось.

Недалеко от меня стоят и курят трое солдат. Они непринужденно разговаривают и смеются. Замолкают, когда я подхожу ближе.

- Прошу прощения, но я кое-кого ищу. Может быть, вы сможете мне помочь? - говорю я.

Они качают головами, сопровождая это движение другими мелкими беспомощными жестами. Пожимают плечами. Универсальный язык, говорящий о том, что они не понимают.

- Я ищу капитана Леманна. Это важно.

Вероятно, они все-таки узнают его имя. Но потом кратко переглядываются и снова отрицательно качают головами. Когда я отворачиваюсь, один из них что-то бормочет на немецком, глядя на меня. Другой громко смеется. Чувствую, как начинает гореть мое лицо.

Смело иду к заграждению, где контролируется проезд на аэродром. Там меня останавливает солдат охраны.

- Вам не следует здесь находиться, - говорит он мне. - Вы не можете пройти.

По крайней мере, он говорит по-английски. За это я ему очень благодарна. От всей души, глубоко благодарна.

- Возможно, вы сможете мне помочь. Я ищу капитана Леманна.

- Не могли бы вы повторить имя? - говорит солдат.

Называю еще раз.

На его лице появляется проблеск понимания.

- Капитан Гюнтер Леманн?

- Да.

- Я знаю капитана Леманна, - говорит он.

Ощущаю горячий прилив благодарности. Все идет так, как должно происходить. Я готова обнять этого человека.

- Я так рада. Вы не могли бы мне сказать, где я могу его найти? Я буду вам очень признательна.

- Капитан уехал. Вы не можете с ним увидеться, - говорит он.

Я качаю головой, почти смеясь, ведь он не может так ошибаться.

- Вы ведь несерьезно, правда? Вы ведь шутите, - говорю я, улыбаясь, пытаясь разделить с ним шутку. Я почти уверена в том, что так и есть.

Он ничего не понимает. Хмурится.

- Я вас не понимаю, - говорит он.

- Вы же шутите, правда? Вы говорите несерьезно. - Я самонадеянна и уверена в своих словах. Хотя мой голос немного дрожит. - Вы же не хотите сказать, что его здесь больше нет. Такого не может быть...

Ничего не говоря, мужчина тычет пальцем в небо.

Я смотрю туда, куда он указывает, и вижу черное пятнышко - самолет. Я наблюдаю, как он исчезает в пустом отблеске неба. 

Глава 82

 Октябрь выдался холодным. Ветер ревет среди останков моего сада, в переулках темно и сыро, а над нами мчатся белые облака. Наша повседневная жизнь требует много внимания и заботы: в магазинах становится все меньше продуктов. Я постоянно ощущаю слабость, мое тело тяжелое и медлительное.

Но я благодарна всем этим заботам, оставляющим слишком мало времени на раздумья. Стараюсь подбодрить Милли с Бланш. Плачу только по вечерам, когда девочки уже разошлись по своим комнатам, или ночью, вжавшись лицом в подушку, когда проснусь в своей пустой кровати.

Как-то ноябрьским вечером, когда я завариваю чай на кухне, раздается стук в дверь. Напористый мужской стук. На какой-то краткий миг я думаю, что мои тщетные молитвы были услышаны, он вернулся ко мне. Иду открывать дверь.

Чувствую разочарование, перерастающее в неприязнь. Это Пирс Фалья.

- Здравствуй, Пирс.

- Миссис де ла Маре. Я хочу вам кое-что показать, - говорит он.

Он, как всегда, резок. Складывается ощущение, что его глаза заглядывают внутрь меня, и от этого кажется, что он, словно хищная птица, чего-то ждет от меня.

- Что ты хочешь мне показать? - интересуюсь я.

- Увидите, но вам нужно пойти со мной. - А потом, видя, что я сомневаюсь, он добавляет: - Это того стоит, обещаю.

Беру пальто, в воздухе чувствуется зимняя прохлада. Предупреждаю Милли, что отлучусь. Потом иду за Пирсом по переулку сквозь сумрак, оседающий вокруг нас. Молодой человек поворачивает на дорогу, которая ведет вверх к лесистой части холма. Здесь я раньше не бывала.

Иду за ним через унылый, дремлющий лес. В этом полумраке цвета кажутся немного приглушенными: красновато-бурыми, коричными, мускатными, словно шкура животного. В ветвях гуляет несильный ветер, а наши шаги шелестят по дороге, которая полностью засыпана опавшими листьями.

Между нами царит неуютное молчание. Пирс весьма непростой человек.

- Ты, наверное, скучаешь по Джонни, - нарушая тишину, говорю я.

- Да, - отвечает он. - Да, скучаю... По всему тому, что мы творили с ним вместе... никогда не думал, что все закончится именно так. Из-за какой-то глупой ошибки.

- Но ведь не так много осталось, - говорю я. - Он должен вернуться в июле.

- Если только не затеряется в системе, - говорит Пирс. - И не попадет в какое-нибудь еще более ужасное место.

- Ох. Но ведь этого не случится, правда? Конечно же, там все хорошо организовано?

- Ходят слухи, что с некоторыми происходило что-то подобное, - говорит юноша.

- Ох.

Меня охватывает страх за Джонни.

Мы продолжаем идти по шепчущей тропе. Прямо перед нами вспархивает из своего укрытия сойка, ее синее, словно сапфир, оперение яркой вспышкой выделяется на фоне унылого леса. Вокруг слышны звуки множества ручьев.

Пирс откашливается. Слишком громко для этой тишины.

- Кое-что из того, что мы делали, я и Джонни, - вдруг говорит Пирс и замолкает. Потом начинает снова: - Есть вещи, которые я считал важными, но больше я так не думаю. Вещи, которые на самом деле не настолько важны...

Я понимаю, что он извиняется.

Смотрю на него. Его лицо напряжено: он пытается подобрать верные слова.

- То, что мы делали, когда оккупация только началась. Мы были еще детьми. Честно говоря, мы просто валяли дурака, - говорит Пирс.

- Вы хотели делать, что можете, - отвечаю я. - Я понимаю.

Кажется, он меня не слышит.

- Я осознал: как человек поступает, когда приходит время. Когда от него что-то требуется. Что люди делают в то время, которое им отведено. Вот, что главное... Все остальное неважно: неважно, кого ты любишь, и прочее.

Мне неловко, я не знаю, что ответить. И в то же время я благодарна ему за эти слова.

Мы карабкаемся вверх по крутой извилистой тропе сквозь деревья и их переплетающиеся тени, а потом выходим на вершину, навстречу ветру и свету, небу и открытому пространству позади леса, где раскинулись кукурузные поля и блестящее море. Этот миг похож на рождение: мы словно вышли из утробы нашей глубокой лесной долины на свет.

Я с тревогой замечаю, что мы пришли к рабочему лагерю на вершине утеса - к лагерю, который описывал Джонни, и который я никогда не хотела бы видеть. Лагерь, из которого пришел Кирилл. Я вижу высокий забор из колючей проволоки, бараки, в которых спят рабочие, деревянные наблюдательные вышки.