Лариса Шкатула - Жена русского пирата

Он стал наклоняться над сундуком, и тут же напрягся стоящий рядом с ним человек.

— Саша! — закричала во сне Наталья. — Сашенька, не поворачивайся к нему спиной! Саша!

Она кричала, но слова изо рта вытекали медленно, будто вязкая тягучая масса, и её муж медленно падал вниз лицом с кинжалом в спине…

В гостях у Гапоненко был Аристарх Викторович Первенцев, отец Константина, который пять лет назад привез в Москву Дмитрия и Катерину.

Константин Первенцев, молодой талантливый дипломат, через год умер от скоротечной чахотки.

К сожалению, только тогда выяснилось, что его мать Руфина Марковна носила в себе палочку Коха [44]. Она болела туберкулезом в скрытой форме, но посещать врачей не любила и до последнего времени не знала о своей болезни. Смерть единственного сына она переносила тяжело и теперь медленно угасала, равнодушная ко всему.

Смерть сына ударила и по Аристарху, но он умел забываться в работе, в общении с другими людьми. Раз уж Костика не вернуть, а господь его к себе пока не призывает, что толку убиваться? Ничего нельзя исправить! Но все же в глубине души его не покидало чувство вины перед женой: все-таки у него есть дочь, внук, а у неё Константин был всем, и теперь его не стало…

Катерина рассказу Аристарха Викторовича об отцовстве сначала не поверила: слишком уж ненатуральным выглядело их появление в его доме. Кроме того, выходило, что родной отец Остап — ей вовсе не родной?

Но чем больше она об этом думала, тем чаще стали всплывать в её памяти детали, прежде ею незамеченные, которым в свое время она не придала никакого значения. Обрели печальный смысл слова её отца (Остапа!), что жениться на Стеше он женился, а вот мужем так и не стал, или вдруг перед своей погибелью — как чувствовал! — он обнял Катерину и сказал ей странные слова; скорее, наказал:

— Что бы ты про свою мать когда ни услышала, ни узнала, верь: твоя мать святая! Она мученица и страдает только за доброе сердце свое.

А мать что сказала умирая?

— Не плачь обо мне, доченька, не жалей! Было и у меня женское счастье; хоть и короткое, да было! Сама от него отказалась, потому как против бога было. Унес его ветер, да доченьку любимую оставил на радость. Значит, господь простил неразумную рабу свою…

Унесли они особой в могилу правду, да судьба, будто перстом указывая, Пашку вылепила: вылитый Аристарх Викторович. И хотела бы, да не открестишься!

Пока Катерина думала да гадала: отец — не отец, — Первенцев принял самое деятельное участие в судьбе дочери. Неохотно допускали большевики чужаков к кормилу власти, а для Дмитрия потеснились. Аристарх из кожи лез, двигая зятя наверх. Так что какого бы высокого мнения ни был Дмитрий Гапоненко о своих выдающихся способностях, а без новоявленного тестя в Москве он так быстро не прижился бы!

Дмитрий к рассказу Катерины об отцовстве Первенцева отнесся спокойно: человек нужный! И принимал Аристарха дома всегда подчеркнуто уважительно, а пропустив вместе с ним рюмочку-другую, и обнимался порой. Отец жены все-таки…

Зато безоговорочно принял Аристарха Викторовича Пашка и сразу отвел ему место в своей жизни: дед! У него ведь не было других дедушки и бабушки, а у каждого человека они должны быть!

Теперь Катерина к Аристарху Викторовичу привыкла, а вот назвать отцом все никак не могла. После того как он, задыхаясь от волнения, признался: "Катя, я — твой отец!", она стеснялась обращаться к нему и по имени-отчеству. Потому говорила ему просто "вы".

Первенцев ходил к ним в гости с удовольствием — дома ему было совсем тоскливо. Профсоюз наркомата, несмотря на протесты Нюши, прислал для Руфины Марковны сиделку, с которой, впрочем, Нюша быстро подружилась. Когда хозяйка от слабости привычно впадала в дрему, они шепотом вели нескончаемые разговоры о том о сем, пили чай на кухне и, в отличие от Аристарха Викторовича, вовсе не скучали…

А тот рядом с внуком оживал и молодел, и отдыхал душой в обычном семейном тепле, которого ему так часто не хватало дома.

Потянувшись за женой в политику ещё в юности, Аристарх Викторович увлекся лозунгами революции, её бурным очищающим дыханием, опасностями подпольной работы, но в глубине души он так и остался мягким добродушным человеком, с годами устав от горения и ярости. Его не привлекал аскетизм первых революционеров, их безапелляционность в суждениях, суровость и жестокость действий. Он любил дома вышитые салфетки и запах сдобы, цветы на подоконнике, картины с русскими пейзажами… Женщины ему нравились статные, крутобедрые, с густыми черными косами. Не то чтобы он с ними изменял жене, но он всегда любовался ими. Видимо, всю жизнь тосковал по своей любви Стеше, однажды так недолго гревшей его обделенную чувствами жизнь. В отличие от жены, мечтавшей о светлом будущем для всего человечества, он хотел хоть чего-нибудь в настоящем…

Раньше он любил ездить в командировки, чтобы отдохнуть от революционных настроений где-нибудь в глубинке. В последнее время его поездки оживлялись поисками для внука каких-то особенно интересных игрушек. Год назад он вез из Поволжья такую большую деревянную лошадь, что кондукторы железной дороги требовали на неё отдельный билет. Катерина потихоньку жаловалась мужу, что для Пашкиных игрушек им скоро придется снимать отдельную квартиру.

И в этот вечер Дмитрий опять задерживался на работе. Заведение на Лубянке приняло его в свои ряды совсем недавно, но он уже изменился: ещё больше посуровел, как-то весь подобрался, так что в своих любимых черных халатах стал выглядеть не только величественно, но и зловеще.

С Павлушей он уже не играл, потому что не успевал. Приходил, когда сын уже спал, уходил на работу — когда он ещё спал…

Увлекшись своими мыслями, Катерина будто выныривает, поймав сожалеющий взгляд Первенцева, с которым он смотрит на часы — Павлуше скоро спать. Она предлагает:

— Оставайтесь у нас ночевать. На улице темень, а машину вы наверняка отпустили.

Аристарх Викторович с удовольствием соглашается. Выходит в прихожую, где стоит телефон, и Катерина слышит, как он расспрашивает Нюшу о здоровье Руфины Марковны.

— Я с внуком, — поясняет он, — если что случится, звони немедленно. Привет Арише.

Ариша — это сиделка. Пашка-поросенок, услышав, что дед будет спать с ним в комнате, радостно визжит, и сам, без напоминаний, отправляется в ванную. Возвращается он оттуда подозрительно быстро, и Катерина строго спрашивает:

— Мон анфан, а-тю броссе ле дан? [45]

— Уи, маман, — предельно честно смотрит ей в глаза хитрый ребенок. — Бон суар! [46]

— Амбрас муа! [47]

Сын чмокает её в щеку и спешит к себе в комнату: как только дед тоже почистит на ночь зубы, он вернется и будет рассказывать Павлику про красного конника Буденного. Первенцев не знает детских сказок, потому он и рассказывает внуку истории знаменитых революционеров, конечно, перекладывая их на доступный ребенку язык. Дмитрий — тот похитрее: раздобыл у букиниста пожелтевший том "Русских народных сказок" Афанасьева, наскоро прочитывает одну из них про себя, а потом пересказывает сыну. Тот считает отца главным сказочником среди родных.

Когда полчаса спустя Катерина заглянула в детскую, и рассказчик, и слушатель спали. Пашка, как всегда, перелез из своей кроватки на кровать к деду. Так и заснул, прижавшись русой головкой к седой голове Аристарха Викторовича.

А Катерина решила дождаться мужа. Уже дважды он уходил рано, не завтракая, и на её попытки подняться укладывал её обратно на кровать:

— Некогда мне! И ты зря не соскакивай! Перекушу по дороге.

Теперь у неё не всегда хватало сил дождаться его с работы. Засыпала. Просыпалась на мгновенье, когда он, ещё влажный от душа, чмокал её в плечо и приговаривал:

— Спи-спи, ночь на двор!

Ночь… с каких пор она стала препятствием для их отношений? Что-то постепенно уходило из их супружеской жизни…

Нет, сегодня она не заснет! Наверняка Дмитрий придет голодным. Что бы он на работе наскоро ни перекусывал, а от домашнего не откажется.

Катерин села в кресло и стала читать "Идиота" Достоевского. К сожалению, своим читательским багажом она не могла похвалиться. Как-то получалось, что ей чаще приходилось читать учебную или научную литературу. Конечно, кое-что она читала в подлиннике: "Гамлета" Шекспира и "Королеву Марго" Дюма. А вот до Тургенева или Гончарова на русском языке — руки не доходили!

В последнее время наркомовские дамы полюбили вести между собой всяческие литературные дискуссии. В эти дни, например, они в один голос восхищались Достоевским, считая его писателем всех времен. Катерина, к своему стыду, Достоевского прежде тоже не читала, потому в их обсуждениях участвовать не могла.

Вчитываясь в глубинные изыскания Федора Михайловича в области человеческого "я", Катерина проклинала свою тупоголовую крестьянскую природу: Достоевский ей не нравился! Нельзя сказать, что она писателя не понимала, но не одобряла: чего хорошего — копаться в недрах человеческих? Так ли уж интересно следовать за движениями души блаженных вроде князя Мышкина? Недолго и самой заболеть нервной горячкой!

Гордость не позволяла ей отложить книжку и смириться с поражением: другие говорят, что Достоевский — гений, значит, дело в ней самой? Она продолжала упрямо осиливать страницу за страницей, пока не заснула прямо в кресле с книжкой на коленях.

Разбудил её не стук входной двери, а… поющий Дмитрий! Он раздевался в прихожей и что-то напевал. Уставший? После работы? Он прошествовал мимо неё в ванную, кивнув:

— Добрый вечер!

И продолжал петь в ванной.

— Я голоден, как волк! — крикнул он, приоткрыв дверь.

Она поспешила в кухню, размышляя: что бы это значило? Накрыла скатертью стол, поставила прибор. Потом вспомнила, что она тоже не ужинала — не хотелось, и поставила второй.