***

Профессора Ян застал на пороге его квартиры: тот собирался уходить куда-то с неизменным кожаным чемоданчиком.

— Что же ты, дружок, на полдня исчезаешь, — укоризненно заметил Подорожанский. — Никто не знает, где ты, что с тобой.

Скажи Ян учителю, где он был, тот наверняка шарахнулся бы от него, как от чумного. Профессор панически боялся советской "машины подавления". Пять лет назад в связи с убийством Урицкого попали под революционный топор все его родственники, знакомые, все, кто имел несчастье работать с Моисеем Соломоновичем, знать его или просто знать тех, кто знал его. К счастью, Алексей Алексеевич был слишком крупным авторитетом в хирургии, а большевики болели, как и самые простые смертные…

Его ученик Поплавский был единственным, перед кем Подорожанский ещё рисковал оставаться самим собой. Когда Алексей Алексеевич узнал, что у Яна, как и у него самого, отец — поляк, он посмеялся, что, скорее всего, их влекут друг к другу общие корни. Окружающие видели в профессоре добродушного чудака, совершенно не разбиравшегося в политике и далекого от реальной жизни. Между тем именно он посоветовал ему вступить в комсомол, мотивируя свой совет обывательским:

— Все вступают!

И добавлял, словно по-латыни его мысль звучала понятнее:

— Тэмпора мутантур эт нос мутамур ин иллис. [41]

— Что же вы сами не вступаете в партию? — спрашивал его Ян, хотя и предполагал услышать в ответ:

— Стар я, друг мой, а в моем возрасте, как говорится, "фастина лэнтэ"! [42]

Насчет старости профессор преувеличивал: он выглядел значительно моложе своих пятидесяти, но привычка жаловаться на жизнь, жалеть себя постепенно становилась его второй натурой, свойственной многим старым холостякам.

— Смотри на меня, Янек, и делай выводы, — приговаривал он в такие минуты, — мужчина должен жениться на женщине, а не на науке, и производить на свет не диссертации, а крепких, здоровых детей — ей-богу, больше пользы!

В одной квартире с профессором жила его кормилица — шустрая своенравная старушка семидесяти с лишним лет. Она считала и берегла профессорскую копейку и потому недолюбливала вечно голодных студентов, которые подъедали у хлебосольного Подорожанского "все до последней крошки"! За глаза Поэт звал кормилицу Виринею Егоровну Ведьмея Помидоровна. И за столом поначалу всегда ел так мало, что Егоровна даже пугалась и начинала его усиленно потчевать.

— Кушай, Светик, аль невкусно? Сей Сеич баял, каша удалась, а ты нос воротишь!

Когда же в конце концов Поэт не выдерживал соблазна и налегал на еду, старушка расцветала от удовольствия и приговаривала, что Светозар "чистый антилигент"!..

Алексей Алексеевич протянул Яну чемоданчик и, повязывая кашне, делился "семейными" проблемами.

— Егоровна-то моя вознамерилась грамоте учиться. Газеты хочет сама читать, а то меня "не допросишься". При доме нашем ликбез [43] открыли, так она туда ходить стесняется, а просит, чтобы я для неё учительницу нанял. Мол, она для этого дела даже отложила кое-чего. У тебя случайно нет знакомой учительницы, чтобы с нею позанималась? Я заплачу!

— Есть! — Ян кстати вспомнил о Зое и решил, что девушка отказываться не станет.

— Ты ей объясни, что Егоровна только с виду зловредная, а так она добрая. Ежели к ней с лаской — в доску расшибется, чтобы угодить!

— Объясню, — кивнул Ян; мысли его от Зои перебежали к Светлане: освободят её или старый знакомый обманул? На этот раз импульсы, которые посылал его встревоженный мозг, легко проникли сквозь расстояние — Светлана оказалась неожиданно близко, в своем доме, и как раз в эту минуту радостно тискала брата Ванюшку. Небось муж не знает, какая радость его ждет! Ян улыбнулся.

— Да ты и не слушаешь меня вовсе, — вернул его к действительности голос Подорожанского.

— Почему не слушаю? Слушаю и слышу, какие вы хорошие слова про кормилицу говорите… Вот только не сказали до сих пор, куда мы идем?

— В Кремль идем мы, Янек, в Кремль!

— Вы же знаете, как я не люблю там бывать! Давят на меня эти стены!

— А кто любит? И на меня они давят. Каждый раз хожу туда, как в последний, понимаешь? Такое чувство, что домой уже не вернусь…

Ян пустился чуть ли не бегом и оказался на тротуаре прямо перед профессором.

— Алексей Алексеевич, посмотрите на меня! В глаза! Вы никого не боитесь, вы сильнее всех, вы — свободный человек! Никто не властен над вашей жизнью…

Профессор облегченно вздохнул, точно охватывающий его голову железный обруч вдруг разлетелся на куски. Он весело взглянул на Яна.

— Выучил тебя на свою голову! Станешь теперь моими методами пользоваться, пятерки получать ни за что…

— Алексей Алексеевич!

— Ладно, спасибо. Чувство страха действительно исчезло. Вот бы научиться твой импульс многократно увеличивать и людей сразу сотнями, тысячами от страха излечивать!

— Профессор, мы начали строить новое общество, где каждый будет свободен, чувство страха просто исчезнет за ненадобностью, а для зла не станет места.

— Блажен, кто верует, тепло ему на свете!

— Вы не верите в коммунистическое общество?

— Коммунизм — светлая мечта человечества, идеальное общество… Скажи, есть идеальные люди?

— Думаю, нет!

— Правильно. Тех, кто приближается к идеалу, возводят в ранг святых. А разве святой станет убивать себе подобных только за идейные убеждения? Люди вовсе не делятся на коммунистов, эсеров и прочая… Люди состоят лишь из мужчин и женщин — так распорядилась природа!.. А вообще, не дело учителя сеять семена недоверия в юные неокрепшие души!

— Нет уж, договаривайте! — потребовал Ян. — Сказали "а", говорите и "б"!

— Чего тут договаривать? — вздохнул тот. — Не слушай меня, я ведь что твой поп-расстрига: от бога отошел, а к атеистам не прибился…

— Да вы не волнуйтесь, профессор, я ведь на веру не каждое слово принимаю. Если всех подряд слушать — голова треснет! Один говорит одно, другой — другое…

— Вот спасибо, милок, успокоил! — рассмеялся профессор. — Мол, мели, Емеля, твоя неделя, а я послушаю да подумаю…

— Сами же говорили… про неокрепшие души… — смутился Ян. — Я и сам могу объяснить, почему народ за большевиками потянулся. Они выдвинули новую идею — строительство самого совершенного в мире общества.

— Эх, Янек, во всем могу с тобой согласиться, но в том, что идея большевиков нова… ей никак не меньше четырехсот лет, а если взять дату рождения христианства — все девятнадцать веков набежит!

— При чем здесь религия? — даже остановился Ян. — Разве вы не знаете, что большевики, а значит, и комсомольцы — атеисты! Религия — опиум для народа! Карл Маркс писал, что по мере развития социализма религия будет исчезать…

— Да-а, говоришь, что душа у тебя крепкая, а ринулся в бой, даже не дослушав как следует! Разве я агитирую тебя за религию? Я только говорю, что коммунистическая партия в качестве основ своей идеологии опирается на догматы христианства…

— Не может быть! — воскликнул пораженный студент.

— Извини, не знал, что это тебя так потрясет, — профессор даже расстроился. — Веришь ли, постоянно попадаю впросак. Кажется, что говорю общеизвестные вещи, а получается, открываю для других Америку… — Подорожанский развел руками. — Коли хочешь, могу дать почитать тебе Библию. Ну-ну, не хмурься! Разве не большевики призывают: если хочешь победить врага, изучи его слабости и недостатки…

— Хотите сказать, что и это какое-то древнее изречение?

— Не обращай внимания! Давно известно: новое — это хорошо забытое старое…

Ян решил сменить тему. Казалось, ещё немного и они разругаются, а в его глазах никакой спор не стоил того, чтобы ради него жертвовать дружбой с учителем!

— Алексей Алексеевич, раз вы взяли меня с собой, значит, случай не только для хирурга?

— Вот именно, для хирурга там все — яснее ясного. Но к этой девушке за три месяца меня приглашают второй раз. В первый я лечил сотрясение мозга. Упала, ударилась затылком. Сейчас опять упала — сломала ключицу.

— Может, просто совпадение?

— А может, родители просто не знают, почему она падает?

— Подозреваете эпилепсию?

— Девушка раздражительна, несобранна, взгляд отсутствующий, аппетит плохой; словом, полный набор… Согласен, современная медицина эпилепсию не лечит, но я уже привык к чудесам, которые ты проделываешь.

— Смог бы я делать эти чудеса, если бы вы не объясняли каждый мой шаг с научной точки зрения мне же самому… Но вы же понимаете, ничего нельзя обещать наверняка.

— Хуже ей уже не будет, но, если удастся, в твоем активе прибавится ещё один здоровый человек. А вдруг в мозгу у неё опухоль? Тогда можно будет с чистой совестью браться за нож.

Лишь они подошли к воротам, как из будки выглянул вооруженный охранник.

— Профессор Подорожанский с ассистентом? — спросил он, заглядывая в какую-то бумажку. — Документик какой-нибудь имеется?

Профессор протянул заранее приготовленный паспорт.

— Вас сопроводить? — козырнул тот.

— Спасибо, мы знаем дорогу.

На пороге огромной квартиры с высокими потолками их встретила пожилая рыхлая женщина без следов косметики на лице, отчего оно выглядело ещё более тусклым и невыразительным.

— Как чувствует себя больная, а, Саломея Гавриловна? — бодро осведомился профессор, снимая галоши.

Ян нерешительно топтался у порога в ботинках — на левом носке у него была дыра, которую он не успел зашить.

— Если хотите, молодой человек, можете надеть вот эти шлепанцы, кивнула хозяйка; как бы она ни выглядела, чувство собственной значимости, отразившееся в этом кивке, было явно гипертрофированным.

Юноша снял правый ботинок, сунул в тапочек правую ногу и, только бдительное око женщины оторвалось от его ног, быстро надел и левый.