Ян, выходя следом, сорвал с гвоздя старенький кожушок — с гор тянуло холодом — и показал казаку язык.

"Чего это я как с цепи сорвался? — дивился сам себе Андрей. — Ян неплохой парень. Ежели что и сочиняет, так это же от молодости — перед девчонкой хочет покрасоваться. Может, меня выводит из себя его самоуверенность?.. Неужели я ему завидую? Завидую, что на моих глазах у этих детей начинается любовь? Что наверняка в эту минуту они целуются на крыльце?.. А я? Мне уже тридцать один! Ни жены, ни детей… Прежде я никогда не задумывался: стоит ли идея всеобщей любви хотя бы одной человеческой жизни?.. Что же это получается? Я отдам свою жизнь на алтарь, где уже лежат сотни других жизней, а спустя сто… да что там сто — двадцать лет никто и не вспомнит мою фамилию?!"

В одном он был прав: Ян с Олесей целовались. Девчонке понравилось, как после поцелуя кружится голова и сладко замирает сердце. Когда же хлопец попытался скользнуть руками к её груди, Олеся, сразу вынырнув из голубого тумана, отвесила ему здоровую затрещину, аж в шее у него что-то хрустнуло. В этой хрупкой на вид девушке таилась такая сила, что начни они бороться, хлопец, пожалуй, и не одолел бы.

Он сразу убрал руки и отодвинулся.

— Янек, ты обиделся? — робко спросила Олеся. — Я нечаянно… так сильно!

— Нечаянно… чуть голова не оторвалась!

— А ты рукам воли не давай!

— Все равно же завтра поженимся!

— Поженимся, а ты мне и скажешь: моя жена до свадьбы каждому себя лапать дозволяла!

— Я — не каждый, — обиделся юноша.

— Янек, — примиряюще проговорила Олеся, — давай не будем ссориться? Что тебе стоит денечек подождать… Не сердись!

— Что делать, подожду, — он поцеловал её в прямой изящный носик. — Кажется, твой подзатыльник вернул на место мои мозги… Пойдем спать, ласточка моя. И видеть сны про завтрашний день…

Утром его чуть свет разбудила Олеся.

— Янек, вставай, с Григорием беда!

— Что случилось? — хлопец подскочил с набитого соломой матроса.

— Он не просыпается! — плача, закричала Олеся. — Раньше чуть до него дотронешься — глаза открывает, а тут… И трясла, и по щекам била — как кукла, только голова мотается!

"Господи, лишь бы он не умер!" — от этой мысли Ян даже похолодел и поспешил к своему подопечному. Тот лежал и крепко спал молодой лекарь приложил ухо к груди: сердце билось ровно и спокойно.

Он попробовал, как и Олеся, растолкать спящего — бесполезно! Тогда решил позвать:

— Григорий! Гриша, ты меня слышишь?

— Слышу, — отозвался он, продолжая спать.

— Просыпайся, уже утро!

Григорий открыл глаза.

— Ты почему плачешь, тебя кто-нибудь обидел? — он легко сел на постели, обеспокоенно вглядываясь в залитое слезами лицо сестры.

— Никто не обидел! — вытерла глаза Олеся. — Я тебя будила, будила, а ты не встаешь…

— Эх, Леська, глупая ты девка! Я ж так сладко спал! И сны мне снились легкие, светлые — мы с мамой в Италии, а ты — совсем крошечка… Папа подносит тебя к водопаду, ты жмуришься от брызг и хохочешь! Кажется, с детства я не видел таких снов!

Он перевел взгляд на Яна.

— Хлопец, тебе надо на врача учиться! Это скольким же людям ты сможешь счастье подарить!

— Без учебы, я понял, можно и вреда сколько наделать! Тут страху натерпелся: не уснул ли ты на веки вечные? Не знал, как тебя и разбудить, пока не позвал…

Григорий фыркнул.

— Размечтался! Боишься, что придется моих кулаков отведать?

— Опять за рыбу гроши! — прикрикнула на брата Олеся. — Неужели до седых волос не повзрослеешь? Что ты все кулаками хвастаешься, когда Янек тебя одним взглядом уложить может!

— Может, это точно! Колдун, видно. Раньше его бы на костре сожгли, а теперь, видишь ты, сестру за него отдаю!

— Ты в сторону-то не уводи, — шутливо схватила его за ухо Олеся.

— Смотри, Ян, на ком жениться хочешь! Чуть что — и за ухо… А что я тебе обещал? К священнику съездить?

— Плетень починить!

— А где Андрюха?

— Спит еще.

— Буди! Вот он пусть хозяйством и займется, а я за батюшкой в станицу… Жениху-то, чать, не терпится! Проведи его по хутору, приданое покажи… Да, хлопец, ты у нас вроде с сельским трудом знаком? Пока я буду умываться да завтракать, Гнедка мне запряги. Олеся объяснит, что и где!

Он взял из рук сестры рушник и заорал на всю горницу:

— Андрюха, подъем!

Потом, посмеиваясь, пошел из хаты, напевая на ходу: "Ты не вейся, черный ворон, над моею головой!"

Олеся любовно глянула в глаза Яну:

— Знаешь, как я напугалась?

— Я и сам, честно сказать, труса праздновал. Голова кругом пошла: Олеся ж, думаю, мне этого не простит!

— А я думала, не дай бог, что случится, я и Янека потеряю!

Они, не сговаривясь, взялись за руки.

— Вы не со вчерашнего вечера так стоите? — послышался насмешливый голос Андрея.

В другое время Олеся засмущалась бы, отпрянула, а сейчас на насмешника только глаз скосила.

— Нет, ночью мы немного спали!

— Не знаешь, что с Григорием? Он зараз так орал… Я думал, может, живот у него болит?

— Он выспался.

— Слава те господи! — Андрей перекрестился и зевнул. — А меня чего звал?

— Плетень чинить.

— Вот захребетник! Так я и знал, что от работы он открутится. Небось, дело всем нашел! Что Яну поручил?

— Гнедка запрягать.

— А тебе?

— Его завтраком кормить.

— Великих достоинств человек твой брат, Олеся!.. Пойду ему доброго утра пожелаю.

Через несколько минут с улицы донесся рев двух мужских глоток.

— Чего это они? — недоуменно поинтересовался Ян, пытаясь через маленькое оконце разглядеть, почему полуголые друзья-товарищи орут и носятся по двору?

— Холодной водой друг друга обливают, — определила Олеся, продолжая накрывать на стол.

— Пожилые люди, а бегают, как мальчишки, — неодобрительно пожал плечами Ян.

— Какие же они пожилые? Им всего по тридцать лет!

— Тридцать!.. Ни детей, ни плетей… Плакать надо, а они хохочут.

Олеся обернулась и посмотрела на хлопца: не шутит? Нет, он говорил серьезно. Впервые в её душу закралось сомнение: а не торопится ли она выйти замуж за незнакомого человека? Второй день он живет с ними бок о бок и ни разу за это время не то что засмеялся — не улыбнулся!

"Это потому, что раньше его никто не любил! — решила Олеся, по извечной женской привычке дорисовывая предмету своей любви несуществующие достоинства. — Перенесенные лишения выстудили его душу, она замерзла… Но ничего, я её отогрею! Она ещё запоет, как весенняя птаха…"

Олеся жалела его так, как жалеют инвалида, лишенного какого-то важного органа, снисходительно прощая: что с него взять! А сам Ян и не подозревал, что обделен. Чувствовал себя прекрасно и терпеливо ждал, когда его невеста накроет на стол и поведет его показывать хозяйство.

— Сядешь с мужиками завтракать? — предложила она.

— Нет, нет, — замотал головой хлопец, — нам ещё Гнедка запрягать!

На самом деле он хотел посмотреть: чем же они вместе с Олесей будут владеть? Сначала, разозлившись на Григория, он было подумывал вообще отказаться от всякого приданого и увезти девушку куда-нибудь… Не важно, куда, но доказать её важному братцу, что он, Ян, не нуждается во всяких куркульских подачках!.. Легко было так подумать и даже отчетливо это себе представить, но как отказаться прежде ничего не имеющему, нищему крестьянину от идущего ему в руки сказочного богатства?

— Пойдем! — прервал его размышления голос Олеси. — Посмотришь мой хутор.

А хутор был большой. Почти как Янеков родимый, только на одного хозяина. Даже горы были рядом, правда, пониже Карпат.

— Как же ты со всем этим управляешься? — не мог надивиться Ян, рассматривая поля с пшеницей, кукурузой, овсом…

— А на дальнем лугу у нас клевер с люцерной, — похвасталась Олеся. — Григорий с дядей Андреем работников нанимают. Если они где задержатся, я это делаю — деньги они мне оставляют.

Она с улыбкой посмотрела на Яна.

— Ты побоялся, что теперь все придется делать тебе? Нет, они тебя привезли, чтоб меня охранял — время-то тревожное! А вообще, мы станичным сено продаем, овес. В страду должники сами приезжают долги отрабатывать. Я им только обед готовлю. Мы с ними уже не один год знакомы. Они знают: если голодно или скот нечем кормить, мы всегда выручим…

Девушка помолчала и гордо сообщила:

— А ещё я самогонку научилась варить. Есть время — нагоню несколько четвертей, так, веришь, станичники деньги не берут, а просят: "Леся, дай твоей слезы!"

Она гордо подбоченилась, давая собой полюбоваться; заметила в Янековых глазах вспыхнувший огонь и довольная, что нравится ему, открыла дверь конюшни, к которой они к тому времени подошли.

Янек заглянул в стойла и мысленно ахнул: лошади были — одна другой лучше. Олеся медленно провела его мимо них.

— Это Гнедок — на нем Гриша поедет. Конь молодой, выносливый и такой добрый: ему разочек сахару принесешь — никогда не забудет. А уж ходкий какой! Если куда верхом надо поехать, да побыстрее, — всегда его берем… Кобыла Мушка… Ох, и кусачая, зараза! Чуть что не по ней — зубами. А уж хитрая! Гришку попробовала куснуть — он её плеткой отходил. И что ты думаешь? С ним — как шелковая стала! Только что по земле не стелется. Мне её жалко бить, она и пользуется. Все время с синяками хожу: то плечо, то рука…

— Ничего, — похлопал лошадь по холке Ян — Мушка было рванула мордой, но парень задержал на спине руку, и лошадь испуганно отступила. — Мы её приучим: будет знать, как хозяйку обижать!.. А это что за красавец?

— Это — Чалый, — погрустнела Олеся. — Он у нас первогодок, какой-то редкой породы. Гришкина мечта — коней разводить. Вот и привез! Только когда ему? Так и стоит породистое животное, и некому им заняться…