Лариса Шкатула - Жена русского пирата

— А где находятся эти пещеры? Как туда попасть?

— Не знаю.

— Интересно, в пещере был, а где она находится, — не знаешь?

— Я не сказал, что был в пещере, я сказал, что их там видел…

— А разве это не одно и то же?

Ну вот опять! Опять Яну нужно объяснять другим то, что он сам не очень хорошо понимает!

— Вы — самая удивительная пара, с которой мне когда-либо приходилось сталкиваться, — проговорил Константин, когда затихли последние звуки песен, вполголоса напеваемых Дмитрием и Катериной. — Такие талантливые оба! Вы пока не понимаете, как вам повезло, что свершилась большевистская революция! Разве при царизме кто-нибудь заинтересовался бы вашим пением или вашими способностями к языкам? А большевики открывают талантам из народа двери в большую жизнь, в новую пролетарскую культуру!.. Хотите, поедем со мной в Москву? Георгий Васильевич — старый большевик, с ним считаются; он и с жильем поможет, и с работой… Вы оба будете учиться!

Все остальные члены артели уже спали. Альку Катерина примостила повыше, чтоб не продуло с земли: весна — штука коварная. Синбат, наевшись картошки, заснул прямо у костра. Аполлон спал под телегой. Последним улегся Батя.

— Совсем вы меня своими песнями убаюкали, — пожаловался он и пошел устраиваться спать в телегу.

Оставшиеся бодрствовать могли теперь разговаривать без помех, но Черный Паша был слегка обескуражен предложением молодого дипломата. Он не привык принимать скоропалительных решений, ему нужно было подумать. Не отвечая на предложение москвича, он распорядился:

— Катюш, ты бы поискала нашему гостю одежонку похуже. Не ложиться же ему спать в таком костюме!

— Не стоит беспокоиться, — сконфузился тот, — я уж как-нибудь…

— Зачем же как-нибудь, если можно как следует, — пошутил Черный Паша. — Утро вечера мудренее. Идет?

Он уже приготовил себя к мысли, что рано или поздно с товарищами придется расстаться. Но чтобы вот так, сразу, отказаться от всего, что прежде составляло его жизнь? От захватывающего ощущения опасности? От власти над другими?

С другой стороны, где лучше затеряться, как не в большом городе, и где лучше начинать новую жизнь, как не в столице? А насчет власти… Так кому её брать в руки, как не человеку опытному, привыкшему командовать. Впрочем, чего гадать? Надо присмотреться к большевикам получше: если они удержат власть, то, скорее всего, верных людей станут поощрять… Вот тут-то и откроются возможности для Дмитрия Гапоненко!

С теми мыслями и уснул Черный Паша, обняв свою дорогую любимую жену, носящую под сердцем ребенка. Постелили они себе ложе поодаль от костра атаман не любил устраиваться на ночлег в общей куче. Даже здесь, в чистом поле, он остерегался: лучше чуть холоднее, но зато больше простора для возможного бегства.

Спал он тревожно. От беспокойства за то, что придется объясняться с Батей — товарищем, с которым они много лет делили хлеб-соль и с кем грудью встречали опасность. С Батей, который в трудные минуты не единожды закрывал его собой…

Никогда прежде Черный Паша не думал, что ему придется выбирать между другом и любимой женщиной. И никогда не поверил бы, что, случись такое, он выберет женщину!..

Он проснулся чуть свет, но и Батя уже не спал — задавал лошадям овес. На поднявшуюся было Катерину тихонько цыкнул:

— Спи-спи, мне с Батей надо поговорить!

— Такое дело, Митрофан, — подошел к нему Черный Паша. — Переговорить надо.

— Давно пора, — ничуть не удивился Батя. — Поведем коней напоить, а там и побалакаем.

Друзья пошли в обход небольшого пригорка, с другой стороны которого по балке тек неширокий, но бурный ручей — туда и повели лошадей.

Напоив, они стреножили их — пусть попасутся — и сели на сухую валежину у самой воды. От ручья тянуло сыростью. Серая туча на востоке небосвода окрасилась по краям в багровый цвет. Снизу, словно из недр земли, ещё не видимое, поднималось солнце.

— Надо поторапливаться, — пробормотал Батя, — как бы в дороге гроза не застала, а нам и укрыться будет негде… Хочешь с этим молодым хлыщом в Москву ехать? — спросил он почти без перехода.

— Катя ребенка ждет, — стал оправдываться Черный Паша, — куда ей путешествовать?

— А ты?

— Что — я? Бросить Катю одну? У неё ж на всем свете никого из родни… Только я.

— Не думал, — тяжело бросил Батя, — что баба может стать между нами…

Никому другому Черный Паша не спустил бы подобного тона, но Батя имел право говорить. Действительно, его жена стала между ними, но атаман даже перед лицом столь очевидных фактов не собирался ничего менять.

— Альку… тоже с собой возьмете? — внезапно дрогнувшим голосом спросил Батя.

Черный Паша удивленно уставился на друга. Всецело занятый лишь своими переживаниями, он давно ничего не замечал…

— Дак… это… он же её брат!

— Ну так что? Вы сами не знаете, где голову преклоните.

— Об этом ты с Катериной разговаривай… Слушай, Батя, а может, и ты с нами?

— Нет, Дмитро, я уже пробовал: в городе мне не житье!

— Честно говоря, Митрофан, я не верю, что вы найдете этих духоборов. А камешки… пусть они останутся у тебя! Не заладятся дела — продашь. Их должно надолго хватить… Я вот что думаю: мало ли, что может случиться: сегодня одна власть, завтра — другая. Может, придется ноги в руки, и бегом! Давай через годик сговоримся встретиться где-то в городе помельче. Скажем, в Перми или Уфе. Пусть это будет 9 июня — день твоего рождения. Я запомню, да и ты не забудешь. На центральной площади возле главного памятника. В полдень. За год много воды утечет, но ничего другого насчет будущей встречи мне в голову не приходит. Не хотелось бы расставаться навсегда…

— Это ты хорошо придумал: не дело нам навек расставаться! Давай встречаться в Уфе. У меня там вроде родственник по матери жил…

Они посидели ещё некоторое время, поглядывая на разрастающуюся на востоке тучу, и Черный Паша сказал:

— Пожалуй, Батя, ты прав: туча грозовая, как бы ещё и не с градом!.. Решим так: до железной дороги идем вместе, а там разделимся: вы возьмете лошадей, повозку и — на восток, а мы сядем в поезд!

Когда они вернулись в свой лагерь, все его обитатели проснулись и занимались каждый своим делом. Закопченный казан висел над потрескивающим костром, а бывалые люди Синбат и Аполлон споро укладывали вещи в повозку. Между ними суетился Алька и покрикивал:

— Синбат, этот угол у тебя совсем пустой.

— Так ещё продукты не сложили, вот я место и оставил!

— Продукты с краю положим, а сюда слона ещё можно втиснуть!

Батя с гордостью кивнул другу на Альку.

— Погляди, какой смекалистый, работящий хлопчик, и ребята его любят.

— Слушай мальца, Синбат, — между тем советовал Аполлон, — его сам Батя главным по упаковке назначил.

С некоторых пор Алька стал пользоваться симпатией и Аполлона, когда тот увидел, как тщательно хлопец разминает свои мышцы. А услышав, что Аполлон жалуется, как у него временами сводит пальцы — сказывалось его рыболовецкое прошлое, — мальчик предложил товарищу упражнение, снимающее боль; потом и сам стал массировать ему руки. Контрабандист, не привыкший к вниманию и заботе, и вовсе растрогался. Теперь он незаметно держался к Альке поближе на случай, если славного парнишку кто попробует обидеть.

А Синбат в лице Альки обрел своего единственного благодарного слушателя. Уставшие от его россказней старшие товарищи махали руками и сплевывали после первой же фразы Синбата: "Когда мы с Флинтом…" Черный Паша обычно, выслушав красочное вступление, рубил коротко: "Брехня!" Синбат смертельно обижался, потому что в его рассказах основная идея всегда была правдивой, а то, что он украшал повествование разными красивостями, по его разумению, только добавляло интереса. Алька единственный дослушивал истории до конца и уж вовсе лил бальзам на раны Синбата-рассказчика просьбами: "А что дальше?" За это он даже научил мальчишку некоторым своим любимым песням и теперь, улыбаясь, слушал, как пацан вяжет узлы и напевает:

Хозяйственный Батя окинул взглядом работящую артель и остался доволен, но тут он повел глазами чуть в сторону и увидел вопиющее безобразие: их московский гость Константин Первенцев спал сном младенца и блаженно улыбался во сне! Видно, легендарный Георгий Васильевич не только прощал ему потерю ценных бумаг, но и благодарил за проявленное мужество…

— Та нехай ще поспыть! — остановила Катерина решительно зашагавшего к соне Батю. — Вин якого лыха натерпився вид тих билых!

— Чем он нам поможет? — солидно поддержал её и Алька, на минутку прислоняясь к Бате и любовно поглядывая на него снизу вверх. — Только в ногах путаться будет… Небось, зарядку не делал?

— Не до зарядки тут! — вздохнул его старший товарищ и тоскливым взглядом окинул Альку. — Значит, тоже с ними, в Москву?

— Какую Москву? — спросил продолжавший безмятежно ему улыбаться Алька.

— Значит, ещё ничего не знаешь? Не волнуйся, скажут! И разойдемся мы с тобой в разные стороны, как в море корабли!

— Батя, я не хочу, слышишь, не хочу с тобой расставаться! — губы Альки задрожали, хотя он все время помнил слова отца о том, что мужчины не плачут.

— Черный Паша сказал: как твоя сестра решит, так и будет! — Батя был расстроен ничуть не меньше своего любимца.

— Никакая она мне не сестра! — закричал Алька.

Катерина, неподалеку достававшая из мешка ложки, вздрогнула, как от удара кнутом.

— Алька!

— Да, ты мне не сестра, не сестра! — повторял он, ещё не осознавая, что, будучи всего лишь подростком, уже по-мужски отказывается от неё ради друзей.