– Вчера на Мазарини было совершено покушение, – сообщил барон де Феш с порога гостиной так, как будто и не было недавней дуэли и он просто приехал с новостями. – Вечером, когда он возвращался в Пале-Рояль, несколько неизвестных напали на него и попытались убить. К счастью, гвардейцам удалось отбиться, однако я полагаю, что это не последняя попытка. Заговорщики выступают почти в открытую. Не сомневаюсь, что это все козни герцога де Бофора и его приспешников.

Жанна и Элоиза переглянулись, а Раймон, подойдя к другу, крепко обнял его. Бальдрик удивился, приподнял брови и ответил с улыбкой:

– Я смотрю, дуэли идут тебе на пользу. Может, нам стоит иногда бросать друг другу вызов и разминаться на той лужайке? Это сделает из тебя живого человека.

– Уже сделало. Прошу тебя, прости мои необдуманные слова.

– Уже простил, – в тон ему ответил Бальдрик. – И я не хочу пока больше говорить об этом. Возможно, позже, за бутылкой бургундского и когда наши великолепные дамы не услышат, какими словами я стану описывать тебя… А сейчас давайте же…

– Прошу вас, присядьте, барон де Феш, – попросила Жанна. – Нам есть что рассказать вам.

После разоблачения, за которым последовало примирение, Раймон взялся за дело всерьез. Не то чтобы Жанна не могла себя защитить совсем, она не была беспомощной, и это тоже привлекало в ней шевалье де Марейля. Однако в придворных интригах она совсем не разбиралась и связей не имела. А в таком деле, как заметила мадам де Салль, впервые на памяти Раймона смутившаяся, главное – разыграть верную карту. У Матильды и ее покровителей расклад хорош, но кто сказал, что у противников нет козырей?

Потому было решено посвятить в тайну барона де Феша, которому, ошеломленному и недоумевающему, и поведали всю историю. Рассказывал, правда, Раймон, в устах которого все звучало сухо, по-военному; он всегда так говорил о делах, словно докладывал командующему. Если Бальдрик и был неприятно удивлен поступком Жанны и Элоизы, он не высказал этого вслух, лишь заметил:

– Должно быть, это лежало на вас тяжким грузом.

– И лежит до сих пор, – созналась Жанна.

– И тем не менее… – Барон явно не знал, что следует сказать. Раймон посочувствовал ему. Шевалье решение далось проще, оно оказалось самым очевидным, потому что он любил Жанну, и она отвечала ему взаимностью, однако между Бальдриком и Элоизой ничего не решено – и Бог знает, будет ли когда-то.

– Мы можем обсудить это позже, – произнесла мадам де Салль, спасая всех из неловкой ситуации, – но если вам неприятно наше общество, барон, мы не станем удерживать вас.

– Нет! – воскликнул Бальдрик возмущенно. – Как вы могли подумать о таком, сударыня?! Конечно, это звучит ошеломляюще, однако сейчас я размышляю скорее о том, как разрешить эту ситуацию.

– Говорят, Гассион приедет в Париж на днях, но я не слишком верю этому, – заметил Раймон.

– Совершенно зря. Он действительно приезжает.

– Откуда тебе это известно?

– Я писал ему недавно. Герцог намеревался отослать его в Париж, чтобы Лев Франции своими глазами посмотрел, что происходит.

– Во время осады Тионвиля герцог отсылает лучшего своего маршала? Только лишь для того, чтобы он посетил светские салоны? – Раймону это казалось не особо правдоподобным.

– Возможно, и еще зачем-то, но Гассион ответил мне, что прибудет в Париж пятнадцатого июля. А это через три дня.

– Вы так дружны со Львом Франции? – спросила Элоиза с любопытством. Бальдрик пожал плечами.

– Он приходится мне троюродным братом по материнской линии. Дальнее родство, но мы уважаем друг друга и обмениваемся посланиями, когда находит настроение или выдается повод. – Бальдрик посмотрел на Раймона искоса, и тот догадался: друг беспокоился о нем и написал своему бывшему командиру, стараясь разузнать, что именно тот думает и намерен делать. – Конечно, его гасконское происхождение дает о себе знать, и письма его расцвечены в основном описаниями баталий и увеселений в окружении герцога, однако попадаются интересные абзацы. Как бы там ни было, через три дня он будет в Париже. Мы обязательно должны встретиться с ним.

– И попытаться склонить на сторону де Бофора? – скептически произнес шевалье де Марейль. – Гассион терпеть не может этого разряженного петуха. Затея изначально обречена на провал.

– Нет, чтобы рассказать ему всю правду, которую вы поведали мне.

Наступило молчание, которое нарушила Жанна.

– Однако, барон… вы уверены, что это именно то, что необходимо?

– Мадам, – Бальдрик улыбнулся и легко поклонился ей, – это самое лучшее, что мы можем сделать! Гассион обладает властью, связями и имеет доброе отношение к вашему супругу. И если он приезжает, чтобы заверить королеву и кардинала в верности герцога Энгиенского и вверенной ему армии, то сможет доказать это, раскрыв намерения заговорщиков. Однако за услуги можно получить награду.

– И я знаю, какой она будет, – закончил Раймон, перед которым план друга нарисовался во всей красе. Да, пожалуй, это может сработать. Немного нахальства, бездна уверенности и – стоять до конца.

– Ну а пока стоит написать госпоже де Венар, – предложил Бальдрик. – И уверить ее, что вы согласны с ее условиями и сделаете, как она велит. Пусть змеи успокоятся и не думают, что мы опасны.

Гассиону было тридцать два года, и он представлял собою тот великолепный образец человека и воина, на который Раймону в молодости очень хотелось походить. Повзрослев же, шевалье понял, что характером сильно отличается от талантливого полководца. Воспитанный как паж герцога Энгиенского, Гассион был предан своему сюзерену до мозга костей. Ришелье называл его Войной и недалеко уходил от истины.

Он прибыл в Париж дождливым июльским утром в сопровождении всего четверых солдат, остановился в своей любимой таверне неподалеку от Пале-Рояля и, едва успев смыть с лица и рук дорожную пыль, позвал к себе ожидавших его Раймона и Бальдрика. Когда те вошли в комнату с низким потолком, где не было ничего, кроме кровати, стола, стула и небольшого сундука для вещей, Гассион как раз восседал на этом самом сундуке и увлеченно читал одну из бумаг; остальные раскладывал на столе ординарец. Если Гассион не спал и не воевал, он работал; если не работал, то пил не пьянея и рассказывал скабрезные истории; а если и этим не занимался, то слонялся по округе, скучая, и вот это было самое страшное. Именно заскучав, он явился в палатку к Раймону и прочел письмо от Жанны. Все знали, что из этого вышло.

Маршал был черноволос, с кудрявой пышной шевелюрой, и парика не носил, зато давно уже обзавелся солидной острой бородкой и усами, вызывавшими неизменное восхищение у дам. Одевался он просто, как и подобает военному, у которого не имеется времени на изыски. Увидев старых товарищей, Гассион широко улыбнулся, шагнул им навстречу и обнял по очереди обоих.

– Ну, я гляжу, вы еще дадите фору молодым, дорогой мой Бальдрик! – проговорил он. – Судя по тому, как вы держитесь, в свободное время не выпускаете шпагу из рук? Хорошо, хорошо! А вы, шевалье де Марейль, – тут он нахмурился, – не приказа ли моего просить явились? Так вот, я его не дам, пока не скажете, что сделали.

– О, я сделал много больше того, что вы предполагали, сударь, – усмехнулся Раймон. – Однако в том я признаюсь вам лишь наедине.

– Выйди, Ксавье, – велел Гассион ординарцу. Тот молча ушел и плотно закрыл дверь. Раймон знал: никого сюда не впустит и сам подслушивать не будет.

Вновь рассказывать все – на сей раз не просто другу, а маршалу – оказалось труднее. Раймон тщательно подбирал слова, иногда ему помогал Бальдрик. Когда рассказ был закончен, Гассион, молча сидевший все это время, встал и прошелся по комнате. Вид он имел задумчивый.

– Прекрасная история, дорогой Раймон, – наконец сказал маршал. – И весьма скользкая. Я верю, что ваша… хм… жена говорит правду, и вы можете относиться к этому как заблагорассудится, но чего же вы хотите от меня?

– Мы предполагаем, что вы приехали к ее величеству, – осторожно заметил Бальдрик.

– Ах, родственник! Вы проницательны, этого не отнять. Действительно, мой сюзерен получил от своей возлюбленной сестры несколько тревожных вестей. Именно поэтому я нахожусь здесь в разгар кампании. Впрочем, боюсь, я не опоздаю к развитию военных действий: Тионвиль вполне способен продержаться еще месяц, а то и все два. Итак, вы правы. Завтра я встречаюсь с королевой и его высокопреосвященством. Герцог Энгиенский передал им целый ворох бумаг, которые у него еще хватает терпения писать! – Гассион досадливо махнул рукой. – И я вижу, что не зря отправился. Покушение на Мазарини, заговор в самом сердце страны… И это – когда мы воюем с испанцами, будь они прокляты! Или благословенны, иначе мы бы заскучали, да, говорю вам, заскучали.

Он остановился у стола, побарабанил пальцами по столешнице, смахнув рукавом на пол несколько листков, но и не подумал их поднимать.

– Ну, так вы это знаете. Чего вы хотите?

– Только лишь возможности получить аудиенцию у его высокопреосвященства, – сказал Раймон.

Гассион, прищурившись, посмотрел на него.

– Вы желаете обмена, – догадался он. – Вы расскажете Мазарини о заговорщиках все, что знаете, и поможете раскрыть их планы, а взамен выторгуете себе женщину. Умно, судари мои, умно! И может сработать. Если, конечно, женщина того стоит. Как, шевалье де Марейль, – стоит она того?

– Несомненно.

– Ба! Какие разительные перемены! И только посмейте еще раз возразить мне, дружище, я вам напомню эту историю. – Гассион почесал бородку. – Не знаю, получится ли у вас что-то, право слово, больно уж затейливо вышло. – Он подумал и спросил вдруг: – А Жанна ваша, какова она собою? Я запамятовал, как вы описывали ее. Похожа ли она хоть немного на королеву?

Раймон удивился вопросу, однако дал ответ:

– Некоторое сходство есть. Она тоже белокура и невысока ростом, однако черты лица совсем другие. Она ведь из Нормандии, там до сих пор живут потомки Вильгельма Завоевателя, и жизнь иная.