Жанна снова посмотрела на него: по всей видимости, мужу не понравился внезапно заявившийся родич. Это хорошо: хуже, если бы Раймон нашел с Кантильеном общий язык, а тот возьми да и выложи правду. Жанне вновь сделалось стыдно. Стыдно обманывать, стоять рядом с человеком, в которого влюблена, и не иметь возможности рассказать ему… Но об этом можно подумать позже, сейчас следует отделаться от кузена. Ему здесь не место.

– Раймон, – произнесла она мягко, – я переговорю с Кантильеном, но обещаю отсутствовать не дольше четверти часа.

– Вы обещаете? – переспросил он. – О, хорошо. Не более этого времени. Вы сказали!

– Я пойду с тобой, – заявила Элоиза, однако Кантильен остановил мадам де Салль легким взмахом руки.

– Прошу прощения, но нет, любезная. По вас я соскучился меньше, чем по моей кузине. И новости, которые я ей привез, новости из ее родного дома, предназначены только ей, а не вам. Благодарю, шевалье, – снова поклонился он Раймону. – Я обещаю, что украду вашу… супругу совсем ненадолго.

Только Жанна заметила крохотную паузу перед одним из слов. Но Кантильен знал, что она заметит. О, в эти игры он умел играть превосходно!

Они вышли из бального зала, молча миновали коридор и прошли через распахнутые двери в столовую, а оттуда – в семейную гостиную. Уже давно наступил вечер, довольно прохладный для лета, и двери в сад были прикрыты. Жанна не стала их открывать. Кто знает, может, влюбленная парочка из приглашенных гостей прогуливается под лунным светом по дорожкам средь благоухающих роз. Не годится, чтобы кто-то услышал беседу «любимых родственников».

Жанна остановилась у камина и повернулась к кузену.

– Итак, Кантильен. Зачем ты приехал?

– Так ты встречаешь меня? – усмехнулся он и прошелся по комнате, рассматривая вазы, картины и статуэтки на столах. – Милая Аньес! А я ведь скучал. Скучал по твоим шуткам и задору. Когда ты уехала, в нашей глуши и вовсе настала грусть, как будто всех нас зарыли живьем. Твои родители, кстати, – повернулся он к Жанне, – здравствуют и непременно прислали бы тебе привет, если бы узнали, куда я направляюсь.

– Я не приглашала тебя, – сказала она спокойно, – однако рада видеть, если ты действительно приехал… скорбеть, Кантильен. Я соболезную. Надеюсь, твой отец умер легко и сейчас его душа в раю.

– Избавь меня от этих фраз, которым учат престарелые монашки, – поморщился кузен. Он уселся в кресло, небрежно положив руку на эфес шпаги. Жанна заметила, что на рукояти в нескольких гнездах, где раньше были драгоценные камни, теперь пусто. – В раю или в аду – мне разницы нет. Отец меня не понимал, и тебе это известно, милая Аньес.

– Прошу тебя, называй меня Жанной.

– Но ведь ты не Жанна, – хитро взглянул Кантильен, – и ты об этом прекрасно знаешь. И я знаю, и твоя разлюбезная мадам де Салль, эта дьяволица в юбке. А твой муж? Он знает, ты ведь ему все рассказала, как полагается?

– Ты знаешь, что нет. – Жанна стиснула пальцы, однако, кроме этого, старалась ничем не выдать своего волнения. Кузен съест ее, почуяв малейшую слабину. Надо быть сильной. Она вспомнила отрешенное лицо Раймона и попыталась скопировать это выражение. – Послушай. Я знаю, что ты возражал против того, что решила семья. И я была против. Но теперь поздно пытаться что-то изменить.

– Тебе – возможно, – протянул Кантильен, – а вот для меня открываются чудеснейшие возможности, дорогая кузина! Видишь ли, сама идея отослать тебя сюда под видом бедняжки Жанны не показалась мне такой уж глупой. Ты гораздо лучше подходишь на роль супруги такого человека, как де Марейль, чем твоя покойная сестра. Однако выгод от твоего поступка должно быть больше. Гораздо больше! Если ты так широко согрешила, зачем же останавливаться? У тебя увяз коготок, а потому тебе не вырваться из западни, как бы ни хотелось. Почему бы не взять больше, чем оговорено?

– На что ты намекаешь, Кантильен? – воскликнула потерявшая терпение Жанна. – Ты предлагаешь мне грабить своего мужа?

– Заметь, ты это предложила, не я! Но да, именно это я и хотел сказать. Коль уж мы кладем карты на стол… Отец не позволял мне приезжать и писать тебе, угрожал лишить меня наследства, и потому я скрепя сердце терпел эту несправедливость. Только эти времена закончились, слава Господу. Сейчас я волен выбирать, как поступить, и я примчался к тебе, загоняя лошадей. Так вот, дорогая кузина… У меня есть некие затруднения, которые хорошо бы решить побыстрее. Ты же единственная богачка в нашей убогой семье. Ты просто обязана помочь мне немного.

– Кантильен, – попыталась Жанна воззвать к его разуму, – пойми, я не распоряжаюсь средствами, это деньги Раймона. Я не могу просто так взять и дать тебе сумму… кстати, какова она?

– Сущий пустяк для такого Креза, как твой муж, – всего-то пять тысяч ливров.

– Пять тысяч ливров?! – проговорила Жанна в ужасе. – Мое приданое составляло примерно столько!

– О да, потому что в наших благородных домах даже благородные мыши передохли! Но теперь это ведь не проблема? Видишь ли, милая, я немного поиздержался. Проигрался, если уж совсем честно с тобою говорить, хотя куда тебе понять увлечения настоящего мужчины. Пять тысяч ливров выручат меня… на некоторое время.

– А потом тебе потребуется еще? – догадалась Жанна.

– Верно. Однако от толстой сумы шевалье де Марейля не убудет. Ты, говорят, хорошая хозяйка, где-нибудь да найдешь деньги.

– Кантильен, это совершенно невозможно. – Она не знала, какими словами объяснить происходящее кузену, но просто обязана была его убедить! – В замке не хранится много денег. У нас нет казны или сокровищницы, куда можно зайти, загрести монеты и никто не заметит этого. Если бы ты удосужился обратить внимание на дела в своем собственном поместье, то понял бы, как они идут. Все расходы записываются, нужные суммы не задерживаются у нас. Едва ли сейчас в нашем заветном сундучке и тысяча ливров отыщется. Раймон выдает расписки, если нужно. Я не могу тебе ее выдать, потому что сейчас Раймон ведает всем этим.

– Но у тебя есть твои драгоценности, – заметил Кантильен, – уж они-то потянут на тысячу-другую ливров! Хотя бы это прелестное ожерелье на твоей шее поможет мне расплатиться с частью долгов. Ну, Жанна! Я даже готов называть тебя так. Давай мы будем добрыми, любящими родственниками, которые готовы прийти на помощь друг другу. Подари мне в утешение эту нить жемчуга, и я не стану надоедать тебе своим обществом некоторое время.

– Послушай, дорогой кузен, – в голосе Жанны прорезалась сталь. Кантильен был противен, словно таракан, внезапно выбежавший из-под кровати. – К сожалению, наш уговор остается прежним. Твоя семья получает те деньги, что Раймон обязался выплачивать после брака со мной, и не будет получать больше, если я не объясню своему мужу, зачем это требуется. А я не стану ему объяснять, так как он совершенно точно не захочет оплачивать твои долги!

– Послушай и ты меня тогда, дорогая Аньес, – прошипел кузен и, рывком поднявшись, оказался вдруг рядом с Жанной. Впервые она подумала, что Кантильен действительно страшен. – Твой разлюбезный Раймон женился не на тебе, а на твоей сестричке, и проще простого рассказать это ему. Если бы о том знал только я да ты, мое слово против твоего, возможно, и не сработало бы. Но знают твои родители, знает моя мать, да еще и слуги в вашем доме – стоит на них прикрикнуть, они все расскажут! Викарий ваш, что отпевал Жанну, на счастье тебе, отправился на тот свет, а новый ни о чем не ведает; но и без того свидетельств достаточно. Если ты не поможешь мне и не станешь помогать впредь, я расскажу твоему мужу правду. Сделаю доброе дело, разоблачу обманщицу. Кто посмеет меня упрекнуть?

– Тебе какая выгода с того? – Жанна вздернула подбородок, она не собиралась сдаваться. Отступишь на шаг – и считай, все пропало. – Если ты поведаешь Раймону обо всем, то денег точно не получишь!

– Да, это верно, – согласился Кантильен. – Потому ты знаешь, что я не стану рассказывать твоему мужу. Только вот… Я много спрашивал о нем, надо же знать, с кем породнился! И выяснил, что он не последний человек в ставке герцога. А такие люди, как герцог Энгиенский и его приспешники, всегда умеют нажить себе врагов. Как ты полагаешь, если я кому-нибудь из этих людей дам столь весомый козырь, сколько мне заплатят? Молись, чтобы твоя щедрость умилостивила меня!

Жанна молчала, не давая ужасу вырваться наружу. Она не слишком боялась за себя саму, уже нет; но то, что она может стать невольной причиной гибели Раймона, не приходило ей в голову. А ведь действительно, такие люди, как он, обзаводятся врагами так же легко, как дышат. Это друзей у шевалье де Марейля почти нет, враги же… Раймон никогда не упоминал о них, однако его доверие к Жанне еще не достигло той стадии, когда и враги становятся общими. Супруги и постель пока не разделили, куда уж там ревностным недоброжелателям… И потом, легко можно поверить, что таким образом будет нанесен вред герцогу Энгиенскому. Вот у кого полно могущественных и хитроумных врагов! Да и прямолинейного Гассиона, по слухам, многие не любят.

– Вижу, ты понимаешь, о чем я говорю, – продолжил Кантильен вкрадчиво. От него резко пахло потом. – И вижу также, что высказанная мною мысль нова для тебя. Буду милосердным. Твой разгневанный муж скоро явится вырвать тебя из родственных объятий и возвратить на стезю добродетели, а я не жажду с ним ссориться. Говорят, он умеет убивать людей. Я-то человек мирный. Но подумай о том, что, отказывая мне, ты сгубишь не только себя, а еще и некоторое количество невинных душ. Своего супруга, его друзей или – кто знает? – герцога Энгиенского. Понятия не имею, кто больше заплатит за то, что я готов рассказать, кто развяжет тесемки кошелька и после этого отправит вас всех прямиком в ад. Где вам, по моему мнению, самое место.

– Ты чудовище, Кантильен, – тихо произнесла Жанна, – хотя и говоришь о себе как о мирном человеке.

Он пожал плечами и отстранился.

– Кто бы говорил, кузина. Твои подвиги, в отличие от моих, осуждаются и караются и обществом, и церковью. Боюсь даже представить, сколько законов ты нарушила и сколько грехов совершила. А я чист, ведь просить помощи у ближнего своего – не грех. Но мы можем долго разговаривать о грехопадении. Это скучно. Потому я даю тебе три дня на размышления. Тогда я снова нанесу визит своей маленькой кузине, и если у тебя не будет денег для меня… – Он не закончил, однако это и не требовалось.