– Значит, ты не передумал драться, – произнес наконец Бальдрик. Как и Раймон, он оделся в костюм, не стесняющий движений, простой и практичный.

– А ты полагал, что я струшу?

– Надеялся, что одумаешься. Не желаешь узнать правду? Я не слишком-то хочу ее произносить после того, что ты мне наговорил вчера, однако это лучше смерти.

– Нет, Бальдрик. – Раймон вытянул из ножен клинок. Солнце еще не взошло, и сталь казалась присыпанной пеплом. – Мне не нужна очередная ложь, которую ты выдашь за правду. Я не верю тебе больше. Давай покончим с этим.

– Мне жаль, что так вышло, – произнес барон, тоже обнажая оружие. – Но не думай, будто тебе удастся легко меня убить.

Одним движением расстегнув застежку плаща, Раймон выдохнул:

– Посмотрим.

И сталь запела.

Он давно не дрался с таким упоением. Соломенные манекены или Норбер – это шутка, а здесь дело шло всерьез. И Раймон знал, за что сражается: за свою честь, за свой покой, который, несомненно, однажды возвратится к нему. Он не станет больше верить ни женщинам, ни добрым друзьям, и это принесет умиротворение. А Бальдрик должен умереть, так будет справедливо, и вину свою он искупит. Они оба об этом знают.

Только вот барон умирать пока не стремился. Раймон с неприятным удивлением обнаружил, что сражается Бальдрик ничуть не хуже прежнего – а в прошлом барон де Феш слыл сильным бойцом. Лишившись руки, зато приобретя хромоту, Бальдрик не пренебрегал тренировками и теперь умело использовал свои недостатки, превратив их в достоинства. Конечно, двигался он не так быстро, как раньше, и в других обстоятельствах Раймон бы уже прикончил его, просто задавив силой, однако де Марейлю самому не хватало сейчас ее. Проклятый бок болел все сильнее, обжигая расплавленным жаром, и, отскочив от очередного выпада, Раймон на мгновение прижал к камзолу ладонь, сразу ставшую мокрой. Вот черт побери. Не следовало так много времени тратить на манекены…

Бывшие друзья ни слова не говорили, но с каждым шагом драться становилось все тяжелее. Бальдрик устал, однако и Раймона шатало – он переоценил свои силы в реальном бою. Манекен-то ничем не отвечал, кроме соломы… Наконец шевалье удалось задеть противника: кончик шпаги притронулся к плечу Бальдрика, однако серьезной раны не нанес. Барон проворно отскочил, и битва ненадолго прекратилась.

– Еще не поздно остановиться, друг мой, – произнес Бальдрик негромко. – Давай поговорим.

Раймон не желал верить лживому языку. В душе осталась только обида и ярость, и он вкладывал их во все удары, градом посыпавшиеся на барона. И понемногу, шаг за шагом, Бальдрик начал отступать. Когда шпаги их скрестились у эфесов и противники оказались совсем близко, Раймон разглядел лицо барона, полное огорчения и тоски, и усомнился на мгновение, но затем снова пошел в атаку.

Дуэлянты так увлеклись происходящим, что не услышали топот копыт, а когда увидели всадников, оказались к этому не готовы. Белая кобыла, возмущенно фыркая, буквально вклинилась между дерущимися, разбросав их в разные стороны. Барон де Феш устоял на ногах, а вот Раймон повалился на бок, и, как назло, на правый. Боль обожгла огненной вспышкой, шевалье показалось, что он потерял зрение. Пожалуй, так плохо не было с тех пор, как эту рану нанесли. Раймон попытался привстать, моргнул, поднял глаза и увидел перед собою восседавшую на лошади Жанну. Одетую, кажется, только в ночную рубашку, плащ и сапожки и очень, очень, очень разгневанную.

– Я не могу себе представить, – проговорила она звонким от напряжения голосом, – какая причина могла заставить двух друзей пойти на подобную глупость, однако не намерена смотреть на это. Дуэль завершена.

– Да как вы смеете, мадам, – с бешенством заговорил Раймон, все-таки поднимаясь, – вмешиваться в наши дела!

– Смею, сударь! Смею! Как смеете вы отправляться убивать своего лучшего друга, когда знаете, что дуэли запрещены, а барон де Феш готов отдать за вас жизнь!

– Ну, сейчас-то он пытался меня прикончить, – возразил Раймон. Он стоял, держась за бок и чуть согнувшись, и шпага задевала кончиком росистую траву. Это почему-то было смешно.

– Если бы вы не настаивали, друг мой, я бы не пытался, – подал голос Бальдрик.

Зря он это сделал. Вторая полуодетая фурия, в которой Раймон признал мадам де Салль, не преминула включиться в беседу:

– А вы, барон! Да как вы, человек, которого я считала умнейшим, решились на такое! Чтобы не смели появляться у нас по меньшей мере два дня!

Третий всадник, которым, конечно, оказался Норбер, благоразумно помалкивал. Надо было его запереть где-нибудь, мрачно подумал Раймон.

– Отчего вы вообще вздумали драться? – задала резонный вопрос Жанна.

Дуэлянты угрюмо молчали. Никто не решился озвучить причину. Неизвестно, чем бы это закончилось и как скоро выяснилась бы правда, однако тут Раймона подвели ноги. Колени внезапно сделались ватными, и шевалье мягко опустился на траву, выронив шпагу. Она обиженно улеглась рядом: дескать, что же ты, хозяин.

Тихо ахнув, Жанна в одно мгновение слетела с лошади и оказалась рядом с мужем. Раймон не упал навзничь, он сидел, упираясь правой рукой в землю, а левой зажимая кровоточащий бок. Лицо Жанны, обрамленное растрепавшимися волосами, оказалось совсем рядом, и шевалье подумал вдруг, что очень хочет сейчас ее поцеловать. Несмотря на то что она прелюбодейка и обманщица.

– Раймон, – проговорила она встревоженно, – прошу, дайте мне взглянуть.

Морщась, он выпрямился, позволив ей расстегнуть пуговицы, с чем Жанна справилась во мгновение ока. А потом увидел Бальдрика – тот подошел, вернее, прихромал поближе, и без лишних рассуждений поддержал друга за плечи. Жанна расстегнула последнюю пуговичку, словно из воздуха извлекла крохотный стилет (наверное, достала из сапога, подумал Раймон) и разрезала окровавленную ткань, после чего осмотрела рану.

– Нужно будет заново зашивать, – сокрушенно заметила она. – Норбер, принеси свой сундучок. Так и знала, что он понадобится.

– Когда приедем в Марейль, ты наказан, Норбер, – пробормотал Раймон. Жанна взглянула на него гневно.

– А вы бы помолчали, дорогой супруг мой! Норбер – единственный мужчина, который этим утром вел себя благоразумно! И если вы решите его наказывать за то, что он вас обоих спас, то я сейчас пришью вам печенку к селезенке, и живите как хотите!

Мгновение висела тишина, а потом Раймон захохотал.

Он смеялся так, что потекли слезы, смеялся, несмотря на боль в боку, которая, словно испугавшись неуместного веселья, отступила, свернувшись обиженным колючим клубком. Он смеялся оттого, что жив, что рядом женщина, которую он любит, и друг, которого он только что пытался убить – а тот все равно придерживает его за плечи. Наверное, и это можно простить. Наверное, он, Раймон де Марейль, просто до сих пор не понимал сути прощения, если ему все равно стало то, что с ним сделали эти двое и какими сомнениями отравили.

А может, он действительно что-то не понял…

Жанна, не выдержав, тоже улыбнулась, Бальдрик сдавленно хрюкнул, и лишь Элоиза, принесшая сундучок с иглами, нитками, корпией и перевязочной тканью, не разделила всеобщего веселья.

– Тебе помочь, дорогая? – спросила она у Жанны.

– Давай разложим иглы. Сейчас взойдет солнце, и станет проще. Тогда я зашью.

– Может, отвезти его в Марейль?

– Ты же видишь, Элоиза. Он не доедет, истечет кровью. Норбер, – позвала она слугу, – а теперь скачи в замок и приведи карету. Верхом мой супруг домой не отправится.

– Да, госпожа.

Раймон слушал это, находясь уже на грани благословенного туманного озера, в которое хотелось нырнуть с головой. Пока женщины возились, раскладывая на лоскуте чистой ткани иглы и разматывая нитку, Бальдрик, склонившись над другом, проговорил еле слышно:

– А теперь ты выслушаешь, что я хочу сказать? Все равно сбежать ты сейчас не можешь, дружище.

– М-м? – вопросительно промычал Раймон.

– Ты спросил меня, испытываю ли я нежные чувства к женщине в твоем доме, – прошептал барон де Феш, – и я сказал, что да. Это чистая правда. Только вот ты мне не дал объяснить, к какой именно. Вообще-то я имел в виду мадам де Салль, мой ревнивый друг.

Туманное озеро затянуло в себя Раймона, но тонул он в нем, испытывая ни с чем не сравнимое облегчение.

Глава 20

День выдался для Жанны трудным. Сначала она зашила Раймону открывшуюся рану, не поморщившись (Бальдрик все сетовал, что он не может помочь, хотя раньше справлялся с такими делами шутя, и Элоиза велела ему замолчать), а потом явился расторопный Норбер. Карета не могла подъехать к самой реке, однако Норбер и кучер без труда перенесли Раймона и устроили на сиденье. Ехали на всякий случай медленно, хотя Жанна и не беспокоилась слишком сильно. Кровь удалось остановить, много ее потерять Раймон не успел, а значит, все будет в порядке.

Оставив мужа под присмотром верного слуги, которому было велено немедленно сообщать, если хозяин проснется и начнет самодурствовать, Жанна наконец смогла переодеться, принять ванну и смыть с пальцев кровь. И лишь оттирая ладони, она заметила, как трясутся руки. Они не дрожали, пока трое всадников мчались к реке, молясь, чтобы Норбер не ошибся и дуэлянты действительно встретились в том месте, о котором он знал; не дрожали, пока Жанна зашивала рану; и вот сейчас… Только теперь она поняла, как сильно испугалась. Элоиза сказала когда-то: «Хорошо бы он снова уехал на войну», – подразумевая, возможно, что тогда Раймона могут убить и никто не раскроет обмана, – и в тот момент Жанна так боялась, что почти согласилась с ней. Теперь она вспоминала об этом с ужасом. Пусть Раймон живет как можно дольше. У него очень опасная жизнь, и не стоит обрывать ее раньше положенного срока.

Барон де Феш отказался объяснять, из-за чего произошла дуэль, помощь принял благосклонно и самостоятельно уехал верхом, пообещав заглянуть в Марейль завтра. Даже Элоиза, которая обычно вертела им как хотела, ничего не добилась от барона.