– И отец все еще любит вас, – продолжала Чарити, не обращая внимания на слова мужа.

Энтони только махнул рукой и предложил ей продолжить прогулку.

– Вы можете облегчить последние дни своему отцу, – снова заговорила Чарити, – а заодно облегчить жизнь и себе. Сегодняшний вечер будет неприятным для всех. Союз, на который так надеялся ваш отец, не может быть заключен. Но все еще можно исправить. Вы можете остаться здесь. Думаю, вам незачем срочно возвращаться в Лондон. А ваш отец, может быть, признает меня и даже немного полюбит.

Маркизу много хотелось бы сказать в ответ, но он не смог сразу найти нужные слова.

– Вы думаете, что его светлость может полюбить вас? – наконец спросил он. Неужели эта женщина ко всему прочему страдает еще и манией величия?

– Герцог показывал мне галерею, – сказала Чарити, – и, конечно, очень утомился. Он позволил мне проводить его в библиотеку, поставить скамеечку для ног и подложить подушку ему под голову. И даже попросил меня почитать ему газеты, а сам сидел, закрыв глаза. Потом он сказал, что отпустит меня через час, не раньше, и только потому, что я обещала Клодии навестить ее.

Черт! От удивления маркиз лишился дара речи.

– Знаю, сюда вас привела только жажда мести, – сказала Чарити, – но остаться дома вы можете по более благородной причине, сударь. Мы можем сделать его светлость счастливым.

«Мы». Он расхохотался бы при мысли о том, что герцог Уитингсби может быть счастливым, если бы его не душил гнев.

– Мне кажется, сударыня, вы забываете одну очень важную вещь. Его светлость может прожить еще лет пять или больше. И мы могли бы сделать его счастливым на все эти годы? Как, ради всего святого? Доказав, что наш брак свершился на небесах? Подарив ему кучу внуков? Вы готовы продлить наше соглашение на такой долгий срок и включить в него дополнительные… э… услуги?

Наконец он заставил ее замолчать. И конечно, как он и ожидал, жена покраснела. Внезапно у маркиза мелькнула мысль. У нее нет семьи. Похоже, у нее нет и друзей. Она совершенно одинока. Возможно… Что же такое она задумала?

– Возможно… – презрительно сощурился маркиз Стаунтон, – вы на это и надеетесь, мадам. Может быть, вы хотите подражать моей матери с ее семнадцатью беременностями за двадцать лет брака. Вам придется уговорить меня выполнить ваши желания. Моя собственная роль в подобном предприятии будет не очень большая, но довольно приятная.

– Было бы глупо с моей стороны, – спокойно сказала Чарити, – желать длительных отношений с вами, сударь. Вы – очень неприятный человек. Единственная причина, почему я терплю вас, – это надежда на то, что в глубине души вы все-таки совсем другой. Когда-нибудь вы проявите себя как человек, достойный симпатии. А в больших семьях нет ничего дурного. Такие семьи существуют. Горечь от потери ребенка восполняется огромным счастьем иметь дружную и любящую семью.

– Вы, наверное, об этом много знаете, – насмешливо сказал маркиз и заметил, как ее глаза наполнились слезами. У нее ведь никого не было. Родители умерли, а ей было всего двадцать три года.

– Простите, – сухо сказал он. – Пожалуйста, извините меня. Я сказал, не подумав, и обидел вас.

Чарити сквозь слезы глядела на него своими большими синими глазами. «Как же я мог считать ее невзрачной?» – удивился Стаунтон. Проклятие, постепенно она становилась для него живым человеком. Человеком со своими собственными чувствами. Ему совершенно не было дела до чужих переживаний. Когда же это он, черт побери, в последний раз извинялся перед кем-нибудь? Или страдал от собственной не правоты?

– У вас есть отец, – снова заговорила Чарити, справившись со слезами, – братья и сестры, племянники и племянницы. Теперь они все здесь, с вами. Может быть, завтра, или в следующем месяце, или на следующий год они все разъедутся. Вы расстанетесь, а потом будет трудно или даже невозможно встретиться с ними. Вы не виделись с родными последние восемь лет из гордости или по какой-то другой причине, не знаю. Сейчас вам представляется возможность побыть с ними. Жизнь не так часто дает нам шанс.

Господи! Боже милостивый! Черт бы все побрал! Он женился на проповеднице. На проповеднице с огромными выразительными синими глазами, в которых он мог бы утонуть, если бы не был осторожен.

Прервав ход его мыслей, на шляпу и в лицо ему посыпались листья. Чарити удивленно вскрикнула и гоже смахнула листья с лица. Раздалось приглушенное хихиканье.

Чарити обернулась и посмотрела на вершину ближайшего дерева.

– Наверное, уже осень наступила, – громко удивилась она, – листья с деревьев падают. Если вы, сударь, стукнете своей тростью по нижним веткам, то собьете еще больше листьев.

Снова раздалось приглушенное хихиканье.

– Это не осень, сударыня, – так же громко возразил маркиз, – это эльфы. Если я собью их, то они упадут и разобьются. Может быть, пусть они лучше сами спустятся?

Хихиканье превратилось в громкий хохот, и маленький мальчик спрыгнул на дорожку перед ними. Он был грязный, растрепанный и красный от смеха.

– Мы вас увидели, тетя Чарити, и спрятались, – сказал он.

– А мы неожиданно угодили в ловушку, – сказала Чарити и снова взглянула вверх на дерево. – Ты застрял, Гарри?

Похоже, Гарри мог ловко забраться на дерево, но спуститься ему было трудно. Маркиз дотянулся до застрявшего на дереве мальчика и снял его. Гарри был светловолосый, зеленоглазый и еще совсем маленький. Так бы мог выглядеть сын маркиза.

– Можете поздороваться со своим дядей Энтони, – сказала Чарити. – Этих эльфов зовут Энтони и Гарри, сударь.

– Меня назвали в вашу честь, сэр, – сказал старший мальчик. – Мне папа так сказал.

Он этого не знал. Так, значит, это дети Уильяма и Клодии.

– Я скажу маме, что вы идете, – сказал маленький Энтони, собираясь бежать.

– А я скажу папе. Не говори первый, Тони, – заIхныкал Гарри. Конечно, ему не удастся обогнать брага. Младшим братьям никогда это не удается.

– Мы уже недалеко от дома, – улыбнулась маркизу жена.

– Да, – согласился он. Уилли, должно быть, дома. – Возьмите меня под руку. Все ведь думают, что мы с вами влюблены.

– А вы тогда улыбайтесь, – напомнила ему жена.

– Я буду улыбаться, – мрачно пообещал он.

Он не только улыбался, но обнял ее за талию и прижал к себе, когда они подошли к дому через аккуратный палисадник. Чарити чувствовала, что рука его напряжена. Напряженные улыбки были и на лицах Уильяма и Клодии, вышедших из дома им навстречу.

Но, по крайней мере, они улыбались. Все улыбались.

– Чарити, – сказала Клодия, – рада, что вы пришли и привели с собой Энтони. Как приятно.

– Энтони, – кивнул Уильям. – Мое… – Он выглядел очень смущенным. – Чарити. Добро пожаловать.

«Что– то тут не так, -подумала Чарити. – Наверное, это серьезно». Дело не только в том, что он обидел их, покинув дом восемь лет назад. Они поженились за месяц до его отъезда. За месяц до рождения Огасты и смерти герцогини. Клодия была очень красива. Уильям и его старший брат примерно одного возраста. Может быть, ее муж тоже был влюблен в Кподию?

– Благодарю вас, – ответила Чарити. – Дом очень хорош. Вчера, когда мы приехали, я приняла его за дом герцога, такое впечатление он на меня произвел.

Все рассмеялись, даже ее муж. Чарити еще никогда не слышала его смеха. Он смотрел на нее – ему бы на сцене выступать, подумала она – с нежной привязанностью.

– Вчера вы мне этого не сказали, любимая, – заметил маркиз.

– Вы посмеялись бы надо мной, – возразила Чарити. – А я терпеть не могу, когда надо мной смеются. Кроме того, я вообще не могла сказать ни слова. Мне пришлось изо всех сил стиснуть зубы, чтобы не стучали. Вы не поверите, как я волновалась.

– Хоть я и был рядом с вами?

У Чарити внутри все сжалось. Определенно, на сцене ее муж имел бы бурный успех у зрителей.

– Вы ведь тоже нервничали, Энтони. Признайтесь! – поддразнила она мужа и улыбнулась свидетелям этой сцены. – Теперь, когда самые тяжелые испытания позади, можно отдохнуть в приятном обществе. До сегодняшнего вечера, разумеется. Энтони и Гарри устроили нам хорошую засаду на дороге. Они засыпали нас листьями. А нам совершенно негде было спрятаться.

– Не спрашиваю, были ли они на дереве, – сухо сказал Уильям. – В этом доме существует строгое правило: нельзя забираться на дерево, если рядом нет взрослых.

– Там были взрослые, даже двое. Никаких правил они не нарушили, – встала на защиту мальчиков Чарити.

– Дяде Энтони пришлось снять Гарри с дерева, – сказал Энтони-младший.

– Поэтому и существует такое правило, – добавил Уильям. – Не сомневаюсь, Гарри надоело бы сидеть целый день на дереве.

Этой приятной и пустой болтовней они создали непринужденную атмосферу, подумала Чарити. Но было очевидно, что вступительная часть встречи закончилась.

– Чарити, проходите в дом, – пригласила Клодия, беря ее за руку. – Я хочу загрузить вас работой. Но сначала нам, конечно, нужно спросить Энтони, не возражает ли он. Мы никогда не выбираемся в Лондон, на что я, впрочем, совсем не жалуюсь. Я люблю модную одежду, а Уильяму нравится, когда я хорошо одета. Во всяком случае, он так говорит, когда я ему намекну. И поэтому два раза в год он недели на две привозит из города модистку и ее помощниц. Они сейчас здесь, и я пытаюсь сделать гак, чтобы Уильяму не пришлось потратить на меня целое состояние. Мне показалось, что если уж вы поженились так поспешно, то у вас не было времени на покупку готовой одежды. Может быть, вы захотите воспользоваться услугами моей модистки.

– Ах! – покраснев, воскликнула Чарити, опасаясь смотреть на мужа. Бедность ее гардероба была, без сомнения, на его совести. Но не говорило ли это еще и о другом?

– Это избавило бы меня от необходимости оправдываться. Я был так захвачен чувствами и так горел желанием жениться как можно скорее, что совершенно забыл, куда повезу жену прямо из классной комнаты. Для меня Чарити хороша в любом наряде, даже в дерюжном мешке. Хотя в данном случае это меня не извиняет. Конечно, его светлость со мной не согласился бы. Любимая, хочешь, чтобы тебе сшили платья? Для всех возможных случаев? Сколько платьев ты хочешь?