— Очень мило выглядишь, — говорю я с усмешкой. Но ее невозможно развеселить, она бросает на меня тяжелый взгляд и срывает антенны с головы.

— Фрэн захотела, чтобы я надела их. — Она снова спрашивает: — Что ты здесь делаешь?

— Я здесь с Томом, моим приятелем, и его подружкой, нет, нужно говорить «с невестой», а то она на меня разозлится. Мы пришли, чтобы поддержать Крейга. Для него это большое событие.

— Да, это большое событие для всех, кто имеет отношение к школе: для директора, учителей, детей и родителей, — шипит она, бросая украдкой виноватые взгляды вокруг.

— К тому же я подумал, что, может, встречу здесь тебя. — Не вижу причин лгать — я здесь ради нее.

Она, похоже, приходит в ярость.

— Льюк тоже здесь.

А-а, об этом-то я и не подумал.

— Если он увидит тебя… — Она не договаривает фразу до конца, мы оба и так понимаем, к каким это может привести последствиям.

Она смотрит себе под ноги. Трава примята и втоптана в грязь, она на каблуках, и ее сапожки испачканы грязью. Мне почему-то доставляет удовольствие, что на ней такая не подходящая случаю обувь. Она не стала сверхблагоразумной, хотя хочет заставить меня в это поверить.

Подходит наша очередь.

— Можно я куплю тебе чай?

— У меня есть деньги.

Я игнорирую ее реплику и заказываю:

— Две из твоих самых лучших чашек из полистирола, приятель.

Прыщавый тинейджер, работающий на раздаче, ошпаривает мне руку, подавая чашки. Я предлагаю одну Конни, она колеблется.

— Давай, Кон, а то остынет и будет похоже по вкусу на кошачью мочу. А теперь, по крайней мере, ты можешь обхватить чашку пальцами и немного согреться.

Она оглядывается и в конце концов берет у меня чашку и даже позволяет добавить туда немного виски из моей фляжки.

— Смотри только, чтобы не увидели члены родительской ассоциации, — хихикает она, немного расслабившись после первого же глотка. Она такой «легковес», когда дело касается выпивки.

— Публика собралась как на подбор, — говорю я, осматривая толпу, собравшуюся вокруг костра.

— Да, но что-то не видать твоего особого друга, Дайан. Я смотрю прямо перед собой и обдумываю ситуацию.

Ага, так, значит, Дайан проболталась. Я знал, что у нее большой рот, и в свое время оценил этот факт по достоинству, но теперь он может причинить мне неприятности. Она явно разболтала о нашей интерлюдии. Может, это не так уж и плохо, во всяком случае, это помогло пробудить интерес Конни и поднять тему секса.

— Это правда? Ты занимался сексом с Дайан?

— Да.

— Зачем? Зачем ты сделал это? — допытывается она. Когда Конни сердится, она посасывает верхнюю губу.

О, черт, неужели сессия с милой мамочкой заставит ее отшатнуться от меня? Ревность бывает полезна, разочарование — нет. Я отвожу ее в сторону от толпы и фургона, где продают чай, и привожу в заросли деревьев, окружающих поле. Она следует за мной без сопротивления, хотя не в ее интересах, чтобы ее увидели со мной.

— Мне казалось, что мы считаемся друзьями, — замечает она.

— Мы и есть друзья.

— Спать с кем-то прямо у меня под носом не слишком-то дружелюбно, не правда ли?

— Если мы просто друзья, разве имеет значение, с кем я сплю?

— Ты пытался заставить меня ревновать?

— Нет, мне это не приходило в голову, хотя меня приятно волнует мысль о том, что ты ревнуешь.

— Я не ревную! — громко и несколько театрально восклицает она. — Ты пытался унизить меня? Хотел любой ценой получить какую-то реакцию с моей стороны?

— Нет. Это не имеет к тебе никакого отношения.

— Она нравится тебе?

Я слышу панику, может быть, даже слезы в голосе Конни. Я поворачиваюсь к ней и смотрю прямо в глаза.

— Когда я сказал, будто это не имеет к тебе никакого отношения, я был неточен. Мне было необходимо переспать с ней, чтобы выяснить кое-что о себе, но в какой-то мере это связано с тобой.

Она внимательно слушает.

— Мне было необходимо выяснить, хочу ли я именно тебя или мне нужен вызов в лице замужней мамочки.

Она отворачивается и какое-то время молчит. Вот такая проблема подстерегает тебя, когда проявляешь честность, не многие могут ее перенести. Я наблюдаю, как она переваривает мои слова. Наконец собирается с духом и спрашивает:

— И?..

— Это ты. Я хочу именно тебя.

Она вздыхает и хранит молчание целую вечность. С усилием подняв на меня глаза, она наконец говорит:

— Ты сам убедил себя в этом. Это неправда.

— Не согласен. — Я стараюсь удержать ее взгляд. Мне необходимо заставить нас обоих взглянуть фактам в глаза.

— Мы будем словно на пороге второго пришествия.

— Ты не поняла меня.

— Слишком много ожиданий, слишком много предвкушений.

— Так, значит, ты ожидаешь меня?

— Я не это хотела сказать.

— И предвкушаешь меня?

Она качает головой, пытаясь избавиться от замешательства, но ей это не удается.

— Тебе доставляет удовольствие лишать меня душевного спокойствия?

— О, Грини.

Я размышляю, стоит ли мне говорить, что раньше я не воспринимал ее как особенную, любая юбка казалась мне вызовом. Но теперь ставки намного выше, и я действительно испытываю удовольствие, преследуя и искушая ее. Но самое большое удовольствие будет заполучить ее, может быть, даже удержать. Когда это произошло? Каким образом это произошло? Я всегда был браконьером и вдруг превратился в егеря. Просто несчастье!

Вот-вот начнется фейерверк, так что народ устремился к огороженной площадке. Собралась довольно большая толпа. Конни пристально всматривается в нее, наверное, ищет свою семью, но не покидает меня. Появляется маленький духовой оркестр, как и следовало ожидать, довольно дилетантский, но толпа встречает его одобрительными аплодисментами. Англичане любят поощрять посредственностей. Затем наступает мгновение тишины, когда замолкают звуки ярмарки: крики малышей, громкий говор тинейджеров, низкопробная оловянная музыка, и мы ждем первого залпа фейерверка.

Вспышка, и дети бросаются врассыпную по всему полю, затем собираются все вместе. Раздаются аплодисменты, нерешительные охи и ахи, когда небо на мгновение освещается ракетами, расцвечивается радужными фонтанами. Зрелище магическое.

— А Дайан хорошо трахается?

Она понимает, что ниже ее достоинства задавать подобные вопросы, но не может сдержаться. Мне приятны ее слабость и уязвимость. Ее волосы начинают виться под дождем, и она снова выглядит как прежде. Как прежде? Я пытаюсь припомнить, и меня постепенно осеняет. О боже, первый раз. Это было в каком-то парке. Словно кадры на пущенной вспять пленке, наплывает воспоминание о нашей первой близости. И это важно.

— Нет, — заверяю ее, и мы оба смотрим на фейерверк, уютно стоя бок о бок.

Я вспомнил тот раз в парке: она скатилась с меня и сказала, что мы потрясающе трахнулись. Она сама задала тон. Она заявила, что не хочет влюбляться, и я всего лишь последовал ее примеру. Да, мне это было удобно. Возможно, мне не хотелось оказаться связанным, но если бы она не сказала этого… Если бы она не назвала это траханьем, возможно, все сложилось бы совершенно по-иному, не так ли? Потому что всегда бывает момент, когда мы выбираем. Так всегда бывает. И она предпочла растоптать таковую возможность для нас. Возможно, она захотела от меня чего-то большего впоследствии, но было уже слишком поздно. Тот первый момент, когда она скатилась с меня, оказался решающим.

Фейерверки с грохотом взлетали вокруг нас. Черное небо озарялось синими, розовыми, белыми и красными снопами искр. Цвета исчезали, сменяясь медленно растворявшимися в воздухе полосками дыма. Толпа стала более решительно выражать свое одобрение и восторженно кричать от восторга.

— Мы никогда не говорили об этом, — небрежно бросает она.

Не могу в точности сказать, но мне кажется, что она тоже вспомнила наш первый раз. Я притворяюсь, будто не понял.

— Что ты имеешь в виду?

— Мы никогда не говорили о нас. О том, что делала я, что делали мы. О том, какой ужасной и жестокой была я. О том, как все это было волнующе или печально. — Я пожимаю плечами, что я могу сказать, а она продолжает: — Я не знаю, как ты относился ко всему этому, да и ты сам не знаешь. Не кажется ли тебе, что это немного странно?

Говоря о нас, она употребляла слово «это», поскольку гораздо проще, когда все обезличено. Нет необходимости объяснять мне это.

— На прошлой неделе мы провели несколько часов вместе. Мы говорили о шоу «Большой брат», кафеле в твоей ванной, обсуждали, где лучше есть студень из угрей, хотя я его ненавижу, но не говорили ни об Андреа, ни о Льюке, ни о тебе, ни обо мне.

Ни о любви.

Конечно, не говорили. Я мог бы сделать это, если бы мы оказались в постели. Тогда мне, возможно, удалось бы ответить на некоторые ее вопросы, заполнить лишние бреши. Я подумывал об этом, у меня и самого есть к ней вопросы.

Например, могли ли мы влюбиться друг в друга? Мог ли я жениться на ней, а не на Андреа? Да, конечно, это было бы не так просто. Ей пришлось бы тогда оставить святого Луку и все такое прочее, но все же такая возможность была, не так ли? С одной стороны, я уверен, что была. Мог ли существовать мир, в котором мы стояли бы рядом с парой своих пострелов и любовались фейерверком? Понравился ли бы мне такой мир?

Интересно, она думает о том же?

Устроители приберегли самое лучшее напоследок — целый букет цветных ракет, фонтанов и кружащихся колес рассыпался по небу, создавая впечатление, будто оно усеяно звездами, хотя на самом деле оно покрыто тучами и идет дождь. Я ору вместе с остальной толпой. Люблю свои дешевые волнения и ничего не имею против иллюзий. Над полем пронеслись аплодисменты.