Он вытер слезы, бежавшие у меня по щекам.

– Давай-ка снимем с тебя эту грязную одежду и уложим тебя в постель.

Я смотрела, как двигаются полные губы Ричарда, когда он произносит эти слова; я пыталась расшифровать выражение его глаз. Мне нужно было принять решение, наверное, самое важное в моей жизни. Если я не отброшу свои подозрения, это будет означать, что то, каким я представляла себе своего мужа и наши отношения, – ошибка, что каждое мгновение последних двух лет моей жизни – чудовищная ложь. Это не только подрывало мою веру в Ричарда, но и ставило под сомнение все мои инстинкты, мои собственные суждения, мое ощущение правды.

И я предпочла поверить тому, что говорил мне Ричард. Ричард любил Герцога и знал, как любила его я. Он был прав; надо было совсем сойти с ума, чтобы решить, что он может что-то сделать этому псу.

Напряжение покинуло мое тело, которое стало вязким и тяжелым, как цемент.

– Прости меня, – сказала я, когда Ричард повел меня наверх.

Когда я, переодевшись, вышла из ванной, я увидела, что он уже опустил ставни и поставил на тумбочку стакан воды.

– Хочешь, я полежу с тобой?

Я покачала головой.

– Ты, наверное, голодный. Прости, что не сделала тебе ужин.

Он поцеловал меня в лоб.

– Не волнуйся. Отдыхай, дорогая.

Как будто ничего и не случилось.

* * *

На следующей неделе я записалась еще на один кулинарный курс – на этот раз темой была азиатская еда – и стала членом комитета по продвижению детского чтения в клубе. Мы собирали книги, чтобы распространять их в малообеспеченных районах Манхэттена. Комитет проводил встречи за обедом. На них всегда предлагали вино, и я первая опорожняла свой бокал и наливала себе второй. В сумке я всегда носила упаковку таблеток от головной боли, от которой страдала, если пила днем. Я с удовольствием ходила на эти встречи, потому что после них можно было поспать, и так проходило несколько часов. Когда Ричард приезжал домой, изо рта у меня уже пахло ментолом, а благодаря каплям глаза не были красными.

Сначала я думала, не предложить ли ему завести еще собаку, может быть, другой породы, но так и не предложила. И так мой дом, в котором не было ни детей, ни животных, снова поблек и стал просто домом.

Я начала ненавидеть его и эту постоянную тишину, которая никогда меня не отпускала.

Глава 27

Я возвращаю открытку с немецкой овчаркой на стол тете Шарлотте. Нельзя снова опаздывать на работу, я и так уже пропустила много дней. Я кладу письмо для Эммы в сумку – отнесу его, когда закончится моя смена. Я иду пешком в Мидтаун, и мне кажется, что я чувствую, как его вес оттягивает ручку сумки на моем плече.

На полпути у меня звонит телефон. На долю секунды вспыхивает мысль: «Ричард» – но, посмотрев на экран, я вижу номер «Сакса».

Поколебавшись, я отвечаю на звонок и начинаю тараторить:

– Я почти на месте. Буду через пятнадцать минут, самое большее.

Я прибавляю шаг.

– Ванесса, мне очень не хочется этого делать, – говорит Люсиль.

– Мне страшно неловко, прости меня. Я потеряла телефон, а потом…

Она откашливается, и я умолкаю.

– Но нам придется с тобой расстаться.

– Пожалуйста, дай мне еще шанс, – отчаянно начинаю упрашивать я. Учитывая состояние тети Шарлотты, работа мне сейчас нужна, как никогда. – У меня был непростой период, но я обещаю, я не буду… У меня все налаживается.

– Опоздания – ладно. Постоянное отсутствие на работе – допустим. Но прятать товар? Что ты собиралась делать с этими платьями?

Я было хотела начать все отрицать, но что-то в ее голосе подсказывает мне, что не стоит и пытаться. Может быть, кто-то видел, как я сняла с вешалки эти три черно-белых платья от Александра МакКуина и спрятала на складе.

Это бесполезно. Мне нечем себя оправдать.

– У меня твой последний чек. Я отправлю его тебе почтой.

– Может быть, я зайду за ним? – Я надеюсь, что смогу уговорить Люсиль дать мне еще один шанс при личной встрече.

Люсиль колеблется.

– Хорошо. Мы сейчас загружены. Приходи через час.

– Спасибо. В самый раз.

Теперь у меня есть время отнести письмо Эмме в офис, вместо того чтобы ждать до конца своей смены и везти его к ней домой. В последний раз я видела невесту Ричарда всего сутки назад, но это означает, что до свадьбы осталось на один день меньше.

Мне нужно было бы использовать это время, чтобы отрепетировать речь для Люсиль, но я могу думать только о том, как буду сидеть в сквере перед зданием, где она работает, и ждать, когда она выбежит за кофе или по какому-нибудь поручению. Может быть, по ее выражению лица мне удастся угадать, рассказал ли ей Ричард про нашу вчерашнюю встречу или нет.

В последний раз я была в этой сияющей отблесками окон высотке на офисной вечеринке. В день, когда все началось.

Но с этим местом у меня связано много других воспоминаний: я приходила сюда из «Ступеньки за ступенькой» и ждала, пока Ричард завершит важный звонок, – его голос звучал напряженно, почти жестко, а сам он в это время строил мне дурацкие рожи; я приезжала из Уэстчестера на ужин с коллегами Ричарда; я заскакивала без предупреждения, и он весело заключал меня в объятия, приподнимая от земли.

Я толкаю вращающиеся двери и подхожу к столу охраны. С облегчением отмечаю, что в десять часов в лобби мало народу. Я не хочу столкнуться с кем-нибудь, кто меня знает.

Лицо охранника мне смутно знакомо, поэтому я снимаю солнечные очки. Я передаю конверт с именем Эммы на нем:

– Вы не могли бы доставить это на тридцать второй этаж?

– Одну минуту.

Он касается экрана у себя на столе и вбивает ее имя. Потом поднимает на меня взгляд.

– Она больше здесь не работает.

Он отодвигает конверт в мою сторону.

– Что? Когда она… когда она уволилась?

– Я не располагаю такой информацией, мэм.

К столу подходит женщина из службы доставки, и охранник переключает внимание на нее.

Я забираю конверт и выхожу через те же вращающиеся двери. В сквере перед зданием стоит маленькая скамейка, на которой я собиралась дождаться Эмму. Я опускаюсь на нее.

Я не знаю, чему так удивлена. В конце концов, Ричард не хотел бы, чтобы его жена работала, и уж точно не на него. У меня мелькает мысль, что она, возможно, устроилась на другую работу, но я знаю, что это невозможно, только не перед самой свадьбой. И я также уверена в том, что она не вернется на работу, когда они поженятся.

Ее мир начинает сжиматься.

Я должна до нее добраться. Она пригрозила позвонить в полицию, если я снова появлюсь у ее дома, но последствия, которых опасаюсь я, сейчас куда страшнее.

Я встаю и кладу письмо в сумку и рукой случайно касаюсь кошелька, в котором лежит фотография Герцога.

Я достаю маленькую цветную фотографию из пластикового окошка. На меня обрушивается волна ярости. Если бы Ричард оказался здесь сейчас, я бы подлетела к нему и вцепилась ему в лицо, осыпая его ругательствами.

Но силой воли я заставляю себя вернуться к столу охраны.

– Прошу прощения, – говорю я вежливо, – у вас не будет конверта?

Он молча протягивает мне конверт. Я кладу внутрь фотографию Герцога, потом роюсь в сумке в поисках ручки и нахожу только серый карандаш для глаз, которым и пишу на конверте: «Ричард Томпсон». Буквы, выведенные тупым карандашом с мягким кончиком, под конец становятся совсем неряшливыми, но мне все равно.

– Тридцать второй этаж. Я точно знаю, что он все еще здесь работает.

Охранник поднимает брови, но в остальном сохраняет невозмутимость, по крайней мере, пока я не выхожу на улицу.

Мне нужно идти в «Сакс», но, закончив там, я пойду прямо к квартире Эммы. Интересно, что она сейчас делает? Собирает вещи, готовясь к переезду? Покупает соблазнительную ночную рубашку в преддверии медового месяца? Пьет прощальный кофе с друзьями, обещая, что они будут продолжать все время видеться?

Я опускаю на тротуар левую ногу. «Спасти». Потом правую. «Ее». Я иду все быстрее и быстрее, слова эхом отзываются у меня в голове: «Спастиееспастиееспастиее».

* * *

Однажды я уже опоздала, в тот последний год жизни в доме женского университетского сообщества во Флориде. Больше это не повторится.

В ночь, когда пропала Мэгги, я пришла домой от Дэниэла, как раз когда мокрые хихикающие кандидатки, пахнувшие морем, вернулись в дом.

– Я думала, ты плохо себя чувствуешь! – завопила Лесли.

Я продралась через толпу кандидаток и пошла наверх в свою комнату. Я была в отчаянии, я ничего не соображала. Не знаю, что заставило меня оглянуться и всмотреться в лица девочек, пытавшихся вытереть друг друга полотенцами, которые кто-то швырял с лестницы.

Я резко развернулась.

– Мэгги.

– Она вот… она вот… – забормотала Лесли.

Два этих слова эхом повисли в комнате, пока смех постепенно становился все тише, а девочки шарили глазами по комнате, в поисках той, кого там уже не было.

История о том, что происходило на пляже, складывалась воедино из разрозненных фрагментов воспоминаний, искаженных алкоголем и шумным возбуждением, которое постепенно сменялось ужасом. Несколько студентов из мужского сообщества прокрались на пляж вслед за победным шествием девочек, привлеченные, вероятно, магическим свечением того розового лифчика в темноте. Кандидатки согласно инструкции должны были раздеться догола и искупаться в океане.

– Проверьте комнату! – закричала я президенту сообщества. – Я поищу на пляже.

– Я видела, как она выходила из воды, – все повторяла Лесли, пока мы бегом возвращались на пляж.

Мальчики последовали их примеру. Некоторые из них уже выскочили на пляж и под смех и улюлюканье схватили разбросанную одежду и размахивали ею, не собираясь возвращать голым девочкам. Это был розыгрыш, который мы не планировали заранее.

– Мэгги! – кричала я, пока мы неслись к пляжу.