Сара Пекканен - Жена между нами

Я нажала на звонок, и мне открыла его соседка.

– Чем могу помочь? – она заправила за ухо пшеничного цвета прядь. В комнату, не торопясь, зашла трехцветная кошка и потерлась головой о ее лодыжку.

– Ужасно неловко. Профессор Бартон дома? Я только что поняла, что ммм… сдала не ту…

Женщина повернулась, обращаясь к кому-то, кто спускался по ступенькам.

– Дорогой! Пришла твоя студентка.

Он почти кубарем скатился вниз по ступенькам.

– Ванесса! Что привело вас ко мне домой в такой час?

– Я… я сдала вам не ту работу.

Я знала, что глаза у меня расширились от ужаса, что я переводила взгляд с Дэниэла на женщину, которая назвала его «дорогой».

– Да ничего страшного, – быстро сказал Дэниэл. Он слишком широко улыбался. – Завтра сдадите нужную версию.

– Но я… – я с усилием моргнула, удерживаясь от слез, а он уже закрывал передо мной дверь.

– Подожди минуту, – женщина протянула руку, чтобы остановить закрывающуюся дверь, и тогда я заметила золотой ободок у нее на пальце. – Вы пришли сюда только для того, чтобы сообщить про работу?

Я кивнула.

– Вы его жена? – я все еще надеялась, что это соседка, что произошла какая-то ошибка. Я попыталась говорить ровным будничным тоном, но услышала, как голос сорвался.

– Да. Я Николь.

Она пристальнее вгляделась мне в лицо.

– Дэниэл, что происходит?

– Ничего, – Дэниэл распахнул голубые глаза. – Видимо, она сдала не ту работу.

– Какой это предмет?

– Социология семьи, – быстро сказала я. Я ходила на нее к Дэниэлу в прошлом семестре. Я соврала не для того, чтобы защитить Дэниэла. Я сделала это ради женщины, которая стояла передо мной. Она была босиком и без косметики. Она выглядела уставшей.

Я думаю, она хотела мне верить. Может быть, даже поверила бы. Она, наверное, закрыла бы дверь, подогрела масло для попкорна и прижалась бы к Дэниэлу на диване, чтобы вместе посмотреть сериал. Дэниэл бы дал какое-нибудь правдоподобное объяснение, отмахнулся бы от меня, как от комара. «Эти дети так переживают из-за оценок, – мог бы сказать он. – Напомни, сколько мне еще до пенсии?»

Но всего этого не случилось.

В тот же самый момент, когда я произнесла «социология семьи», Дэниэл сказал: «Семинар последнего курса».

Его жена отреагировала не сразу.

– Точно! – Дэниэл театрально щелкнул пальцами. Он переигрывал. – У меня в этом семестре пять предметов. Уже с ума схожу! Ну, уже поздно. Пусть бедная девочка идет домой. Завтра разберемся. Не волнуйтесь за реферат, со всеми бывает.

– Дэниэл!

Он осекся, услышав окрик жены.

Она ткнула в меня пальцем.

– Не подходи к моему мужу.

У нее дрожала нижняя губа.

– Родная, – взмолился Дэниэл. Он не смотрел на меня; он как будто вообще меня не замечал. Перед ним стояли две женщины со сломанными жизнями. Но важна для него была только одна.

– Мне очень жаль, – прошептала я. – Я не знала.

Дверь с треском захлопнулась, и я услышала, как она что-то кричит. Спускаясь с крыльца, я увидела в траве желтый трехколесный велосипед. Раньше мне не было его видно за деревом. Возле него лежала розовая скакалка. Мне пришлось ухватиться за перила, чтобы не слететь с лестницы.

У Дэниэла уже были дети.

Гораздо позже, уже после того как я вернулась в дом сообщества, проклиная Дэниэла, рыдая и исходя яростью; после того как Дэниэл принес мне букет дешевых гвоздик и такое же дешевое извинение – сказал, что любит свою семью и не готов создать новую со мной; после того как я побывала одна в клинике в часе езды от университета и пережила нечто настолько чудовищное, что потом никогда ни с кем не могла об этом говорить; после того как закончила университет с красным дипломом и отправилась в Нью-Йорк, надеясь оставить Флориду позади, – даже после всего этого, когда я возвращаюсь мыслями к той октябрьской ночи, отчетливее всего я вспоминаю вот что: когда кандидатки вернулись на берег, Мэгги среди них не было.

У Мэгги и Эммы ничего общего. Кроме меня. Две эти девушки навсегда изменили ход моей жизни. Но одной из них уже нет, а вторая все время стоит у меня перед глазами.

Раньше я так же часто думала о Мэгги, как сейчас думаю об Эмме. Может быть, поэтому они начали сливаться для меня в один образ.

«Но Эмма совсем не похожа на Мэгги», – напоминаю я себе.

Моя замена потрясающая, уверенная в себе. Ее яркость притягивает взгляды.

Когда я увидела ее впервые, она поднялась со своего рабочего места изящным плавным движением, чтобы поприветствовать меня: «Миссис Томпсон! Как приятно наконец-то с вами познакомиться!»

Мы уже разговаривали по телефону, но ее гортанный голос не позволил мне в достаточной мере представить себе ее красоту и молодость.

«Ой, зовите меня просто Ванесса», – я казалась себе древней старухой, хотя мне было всего-то чуть больше тридцати.

Был декабрь, в тот вечер в офисе Ричарда отмечали Рождество. К тому времени мы были женаты уже семь лет. На мне было черное платье с расширяющейся книзу юбкой – попытка скрыть лишние килограммы. На фоне комбинезона Эммы цвета алого мака оно выглядело траурным.

Ричард вышел из своего кабинета и поцеловал меня в щеку.

«Вы идете наверх?» – спросил он Эмму.

«Если босс разрешит!»

«Босс приказывает», – пошутил Ричард. И мы втроем поехали на лифте на сорок пятый этаж.

«Мне так нравится ваше платье, миссис… то есть Ванесса», – Эмма наградила меня улыбкой из рекламы зубной пасты.

Я опустила взгляд на свой простенький наряд.

«Спасибо».

Большинство женщин сочли бы такую Эмму угрозой: работа допоздна, когда в офис уже заказывают китайскую еду, а из бара одного из партнеров достают бутылками водку, совместные командировки, ее ежедневная близость к угловому кабинету моего мужа.

Но я не волновалась. Даже когда Ричард звонил сказать, что он сильно задерживается на работе и останется ночевать в нью-йоркской квартире.

Когда мы только начали встречаться, когда я еще была его Нелли, я удивлялась стерильности этой квартиры. До того как Ричард встретил меня, там жила другая женщина. О ней я знала только, что она все еще живет в Нью-Йорке и вечно опаздывает. Я перестала чувствовать угрозу с ее стороны, как только мы с Ричардом поженились; она никогда не вмешивалась в нашу жизнь, хотя с течением времени мне все сильнее хотелось узнать о ней больше.

Но я тоже никогда не привносила свою лепту в эту квартиру. Она оставалась ровно такой, какой была в холостяцкие годы Ричарда: коричневый замшевый диван, сложная система освещения, аккуратный ряд семейных фотографий на стене коридора, к которым добавилась наша свадебная фотография в такой же простой черной рамке, как и остальные.

В эти месяцы, когда Ричард и Эмма думали, что у них тайный роман – когда он приводил ее в свою квартиру или ночевал у нее, – я на самом деле наслаждалась его отсутствием. Мне необязательно было снимать спортивные штаны и переодеваться к ужину. Я могла выпить одна бутылку вина и не искать, куда спрятать улики. Мне не нужно было придумывать рассказ о том, чем я занималась весь день, или изобретать новый предлог избежать секса со своим мужем.

Его роман был отсрочкой. Каникулами.

Если бы только он так и остался романом.

* * *

Большую часть утра я провела, разговаривая с тетей Шарлоттой. Она согласилась сходить вместе к ее врачу, чтобы я могла расспросить его о том, как я могла ей помочь, но настояла, что все равно пойдет с подругой на лекцию в Музей современного искусства, как и собиралась.

– Моя жизнь не должна останавливаться, – сказала тетя Шарлотта, отметая мое предложение сопроводить ее или, по крайней мере, вызвать ей такси.

Убрав на кухне, я открываю ноутбук и ищу информацию о макулярной дегенерации. «Состояние, вызванное разрушением центральной части радужной оболочки», – читаю я. Если представить себе глаз как фотоаппарат, макула – это центральная и самая чувствительная зона своего рода пленки в камере, объясняет веб-сайт. Функционирующая макула собирает подробное изображение из центра поля зрения и отправляет его по оптическому нерву в мозг. Если клетки, из которых она состоит, начинают разрушаться, изображение не воспринимается полностью.

Это звучит так по-медицински. Так стерильно. Как будто все это не имеет никакого отношения к тому, что моя тетя больше не сможет смешивать голубой, красный, желтый и коричневый, чтобы воспроизвести оттенок кожи на руке, изгибы вен и складки, едва заметные углубления и впадины между костяшками.

Я закрываю ноутбук и иду в комнату забрать две вещи. Я кладу чек, оставленный Ричардом, к себе в кошелек, чтобы обналичить на этой неделе. Он сказал мне, чтобы я потратила деньги, обратившись за помощью. Я так и сделаю. Помощь нужна тете Шарлотте. Медицинские счета, аудиокниги и многое другое, все, что ей понадобится.

Еще я достаю из ящика стола письмо для Эммы и в последний раз его перечитываю.