Когда она переедет к Ричарду, по Портерам она будет скучать всего лишь чуточку меньше, чем по тараканам. Она посмотрела на кружку Саманты, почувствовала укол совести и, поспешно подхватив таракана салфеткой, спустила в унитаз.

Телефон зазвонил, когда она принимала душ. Она завернулась в полотенце и побежала в комнату, чтобы взять сумку. Но телефона там не было – Нелли вечно его где-то оставляла. Наконец она вытащила его из складок одеяла.

– Алло?

Молчание.

Определитель показывал, что номер скрыт. Через секунду на экране появилось оповещение о голосовом сообщении. Она нажала кнопку, но услышала только слабый ритмичный звук. Дыхание.

«Очередное предложение что-нибудь купить», – сказала она себе и бросила телефон на кровать. Она, как всегда, себя накручивает. Она просто нервничает. В конце концов, всего через несколько недель она соберет свои вещи, переедет к Ричарду и пойдет навстречу своей новой жизни с букетом белых роз в руках. Перемены всегда пугают, а на нее они свалились внезапно.

Но все-таки это уже третий звонок за несколько недель.

Она бросила взгляд на входную дверь. Стальной замок был заперт.

Она снова направилась в ванную, но потом вернулась, решив взять с собой телефон. Положила его на край раковины, затем повесила полотенце на перекладину и встала под душ. Когда из крана ударила струя ледяной воды, Нелли отпрянула, подкрутила рукоятку и обхватила руками плечи.

Маленькая ванная быстро наполнилась паром. Нелли просто стояла, чувствуя, как вода струится по твердым узелкам на плечах и вниз по спине. После свадьбы она поменяет фамилию. А может быть, даже номер телефона.

Она надела хлопковое платье и начала красить свои светлые ресницы – она делала макияж и наряжалась, собираясь на работу, только когда предстояла встреча с родителями или выпускной, – когда вдруг телефон завибрировал, и фарфоровая раковина отозвалась громким металлическим гулом. Она вздрогнула, и щеточка с тушью дернулась вверх, оставив возле брови черный след.

Нелли взглянула на телефон и прочитала сообщение от Ричарда: «Жду с нетерпением нашей сегодняшней встречи, красотка. Считаю минуты. Люблю тебя».

Она смотрела на сообщение от своего жениха, и дыхание, которое как будто застряло в груди с момента ее пробуждения, стало постепенно к ней возвращаться. «Я тоже тебя люблю», – ответила она.

Сегодня вечером она расскажет ему о телефонных звонках. Ричард нальет ей бокал вина и положит ее ноги к себе на колени. Они обо всем поговорят. Может быть, он знает способ отследить звонок со скрытого номера. Она закончила макияж, перекинула через плечо тяжелую сумку и вышла на улицу, залитую неярким весенним солнцем.

Глава 2

Меня будит вопль чайника тети Шарлотты. Я лежу, свернувшись клубком, и слабое солнце, пробиваясь сквозь планки жалюзи, бросает на меня бледные полосы света. Неужели утро? Я уже несколько месяцев сплю одна на двуспальной кровати – пусть и не такой широкой, как та, на которой когда-то спали мы с Ричардом, – и все равно занимаю только одну половину. Простыня справа от меня холодная. Я оставляю место для призрака.

По утрам хуже всего, потому что на какое-то время я сохраняю ясность мышления. Передышка невыносима. Я съеживаюсь под лоскутным одеялом и чувствую, как наваливается тяжесть, приковывая меня к кровати.

Ричард сейчас, наверное, с моей заменой, юной и миловидной. Его темно-синие глаза прикованы к ее лицу, кончиками пальцев он касается изгиба ее щеки. Иногда я почти слышу нежные слова, которые он когда-то шептал мне: «Я тебя так люблю. Я сделаю тебя счастливой. Ты для меня дороже всего на свете».

Мое сердце колотится так сильно, что каждый удар отзывается болью. «Глубоко дышать», – напоминаю я себе. Это не помогает. Никогда не помогало.

Каждый раз, когда я наблюдаю за женщиной, ради которой Ричард бросил меня, меня поражает ее мягкость и невинность. Она так похожа на меня, когда мы с Ричардом только познакомились, и он касался моего лица, нежно, как хрупкого цветка, который страшно сломать.

Даже в самом начале, когда все развивалось так стремительно, мне иногда казалось, что мы следуем – что он следует – какому-то сценарию. Но тогда это было неважно. Ричард был заботлив, обаятелен, хорошо зарабатывал. Я влюбилась почти мгновенно. И я никогда не сомневалась, что он любит меня.

А теперь со мной покончено. Я уехала из нашего дома в колониальном стиле со сводчатыми дверьми и широкой ярко-зеленой лужайкой. Три из четырех спален дома всегда пустовали, но горничная все равно убирала их каждую неделю. Каждый раз, когда она распахивала двери пустующих спален, я находила предлог, чтобы уйти из дома.

Вой скорой помощи двенадцатью этажами ниже в конце концов заставляет меня встать с кровати. Я принимаю душ, сушу волосы, замечаю, что стали видны корни. Достаю из-под раковины упаковку краски для волос карамельного оттенка и напоминаю себе подкрасить их вечером. Время, когда я платила сотни долларов за стрижку и окраску, – то есть Ричард платил – в прошлом.

Я открываю старинный шифоньер вишневого дерева, который тетя Шарлотта купила на блошином рынке и сама отреставрировала. Раньше моя гардеробная была больше всей этой комнаты. Вешалки с платьями, рассортированными по цвету и сезону. Стопки искусственно состаренных дизайнерских джинсов. Радуга платков и шалей вдоль стены.

Для меня все эти вещи никогда много не значили. Чаще всего я носила леггинсы и удобный свитер. В противоположность тем, кто ходит на работу, я переодевалась в более элегантный наряд только вечером, перед приходом Ричарда.

Но теперь я рада, что взяла с собой несколько чемоданов с лучшей своей одеждой, когда Ричард сказал, что я должна уехать из дома в Уэстчестере. Я консультант в отделе дизайнерской одежды в «Саксе», получаю комиссию от продаж и своим внешним видом должна вдохновлять на покупку. Я оцениваю почти по-военному аккуратный ряд платьев в гардеробе и выбираю бледно-голубое от «Шанель». На одной из пуговиц с монограммой зазубрина, и она застегивается свободнее, чем в тот день, когда я надевала его в последний раз, тысячу лет назад. Мне не нужны весы, чтобы убедиться, что я слишком сильно похудела: при росте в 167 сантиметров мне велик даже мой 32-й размер.

Я иду на кухню, где тетя Шарлотта завтракает греческим йогуртом со свежей черникой. Я целую ее в щеку, мягкую, как пудра.

– Ванесса. Хорошо спала?

– Да, – вру я.

Она стоит за кухонным столом, босиком, в просторном китайском костюме, и, надев очки, ест йогурт и записывает на обороте старого конверта список покупок. Тетя Шарлотта считает, что движение – основа эмоционального баланса. Она все время уговаривает меня куда-нибудь с ней пойти – на прогулку в Сохо, на лекцию по искусству в «Уай», на фильм в Линкольн-центр. Но я убедилась, что мне это не поможет. Навязчивая идея последует за тобой, куда бы ты ни шел.

Я вяло съедаю кусок цельнозернового хлеба и кладу в сумку яблоко и энергетический батончик на обед. Я знаю, что тетя Шарлотта с облегчением встретила новость о том, что я нашла работу, и не только потому, что так для меня будет лучше. Я нарушила ритм ее жизни; по утрам она обычно работает в свободной комнате, где у нее студия, нанося на холст густые мазки масла и создавая волшебные миры, каждый из которых гораздо красивее того, в котором мы живем. Но она никогда не станет жаловаться. Когда я была маленькой, а моя мама переживала один из своих «дней без света», как я называла их про себя, я звонила тете Шарлотте, маминой старшей сестре. Мне стоило только прошептать: «Она снова лежит», как тетя появлялась на пороге и, поставив на пол сумку с вещами для ночевки, протягивала ко мне руки в пятнах краски и заключала в объятия, пахнущие льняным маслом и лавандой. У нее не было детей, и это давало ей свободу распоряжаться своей жизнью. Мне так повезло, что она сделала меня центром этой жизни тогда, когда я больше всего в этом нуждалась.

– Бри… груши… – бормочет тетя Шарлотта, быстро записывая названия продуктов своим витиеватым почерком. Ее седые волосы стального оттенка забраны в небрежный пучок, а разнородная посуда на столе – кобальтовая стеклянная миска, массивная фиолетовая глиняная кружка, серебряная ложка – кажется моделью для натюрморта. У нее просторная трехкомнатная квартира: они с дядей Бо, который давно умер, купили ее до того, как взлетели цены на недвижимость в этом районе. В квартире витает дух старого деревенского дома. Неровный деревянный пол скрипит под ногами, каждая комната выкрашена в свой цвет – ярко-желтый, сапфирово-голубой, мятно-зеленый.

– Сегодня снова собираетесь? – спрашиваю я ее, и она кивает.

С тех пор как я переехала к ней, в гостиной постоянно проходили встречи – то первокурсников Нью-Йоркского университета, то владельцев художественных студий, где в числе гостей присутствовал критик из «Нью-Йорк Таймс».

– Я могу купить вина на обратном пути, – говорю я.

Мне важно не стать обузой для тети Шарлотты. Кроме нее, у меня никого не осталось.

Я помешиваю кофе и думаю о том, готовит ли Ричард сейчас кофе для своей новой возлюбленной. Наверное, он несет чашку к ней в комнату, где она лежит, сонная, в тепле, укрывшись мягким пуховым одеялом, которым когда-то укрывались мы с Ричардом. Я вижу, как на ее губах появляется улыбка и как она приподнимает одеяло, приглашая его в постель. Мы с Ричардом часто занимались любовью по утрам. «Теперь неважно, как пройдет день, потому что у нас уже есть это», – говорил он. У меня сводит желудок, и я откладываю тост. Смотрю на свои часы «Картье», подарок Ричарда на пятую годовщину нашей свадьбы, и провожу пальцем по гладкому золотому циферблату.

Я до сих пор помню, как он взял меня за руку и надел их мне на запястье. Иногда я отчетливо ощущаю на своей одежде отголосок цитрусового аромата мыла «Локситан», которым он пользовался, хотя одежда с тех пор уже постирана. Он как будто навечно связан со мной – близкий и неосязаемый, как тень.