Просто назвать эту комнату «задней» означало ее недооценивать. В кухне с гранитными столешницами песочного цвета и барной стойкой сразу бросались в глаза встроенная плита и холодильник для вина. Кухня плавно перетекала в столовую, увенчанную хрустальной люстрой современного дизайна. В глубине виднелась гостиная с деревянными балками на потолке, каменным камином и резными панелями по стенам. Ричард отпер заднюю дверь, и они вышли на двухэтажную веранду. В отдалении качался под деревом двойной гамак.

Ричард наблюдал за ней:

– Тебе нравится?

Между бровями у него наметилась складка.

– Это все… невероятно, – удалось выговорить ей. – Я боюсь дотрагиваться до вещей! – она коротко рассмеялась. – Здесь все просто идеально.

– Я знаю, что ты хотела переехать в пригород. Нью-Йорк слишком шумный и беспокойный.

Нелли задумалась на мгновение, произносила ли она когда-нибудь что-то подобное. Она, конечно, жаловалась на сумасшедший ритм Манхэттена, но не помнила, чтобы выражала желание переехать. Хотя, может быть, так могло показаться, когда она рассказывала, что выросла в пригороде; она, наверное, упомянула как-то, что хочет, чтобы у ее детей было такое же детство.

– Моя Нелли, – он подошел и обнял ее сзади. – Подожди, сейчас увидишь второй этаж.

Он взял ее за руку и повел по расходящейся в обе стороны лестнице на второй этаж и по коридору мимо нескольких маленьких спален. Указав на одну из них, он сказал:

– Я подумал, что мы можем сделать здесь гостевую спальню для Морин.

Потом он открыл дверь в хозяйскую спальню. Они переступили порог и прошли мимо двух гардеробных в ванную, залитую ярким светом. Под рядами окон она увидела джакузи на двоих, а в противоположном конце – стеклянную душевую кабину.

Еще час назад она спотыкалась о коробку диетической колы, оставленную Самантой возле двери в квартире, пахнущей луком, который жарил сосед. Она приходила в восторг от 25 % чаевых и от классной пары джинсов, найденных в секонд-хенде, а теперь вдруг каким-то образом оказалась в другой жизни.

Она выглянула в одно из окон ванной. Плотная живая изгородь загораживала соседний дом. В своей нью-йоркской квартире она слышала через радиатор, как пара этажом выше ссорится из-за бейсбольного матча. Здесь даже звук ее собственного дыхания казался оглушительным.

По телу пробежала дрожь.

– Замерзла?

Она покачала головой.

– Да нет, просто, как говорил мой папа, кто-то ходит по моей могиле. Неприятная поговорка, да?

– Здесь так тихо, – Ричард сделал медленный, глубокий вдох. – Так спокойно.

Он осторожно повернул ее лицом к себе.

– Завтра приедут устанавливать сигнализацию.

– Спасибо.

Ричард, конечно, подумал и об этом.

Она обвила его руками и, прижавшись к его крепкой груди, почувствовала, как уходит тревога.

– Ммм, – он покрывал поцелуями ее шею, – ты так хорошо пахнешь. Давай устроим джакузи тест-драйв?

– Ой, милый… – Нелли медленно отстранилась. Она поймала себя на том, что теребит на пальце обручальное кольцо, – это прекрасная идея, но мне очень надо ехать. Помнишь, я говорила, что Сэм попросила меня ее подменить… Прости, пожалуйста.

Ричард кивнул и засунул руки в карманы.

– Ну ладно, тогда в другой раз.

– Дом великолепный. Даже не верится, что мы будем здесь жить.

Мгновение спустя он снова достал руки из карманов и крепко прижал ее к себе. Он с нежностью смотрел ей в глаза сверху вниз.

– Ничего страшного, что сегодня не получится. У нас впереди целая жизнь, чтобы отпраздновать.

Глава 6

У меня в голове пульсирует кровь. Во рту кислый привкус. Я тянусь к тумбочке за стаканом воды, но он пуст.

Солнце как будто нарочно ярко светит сквозь незакрытые жалюзи и режет глаза. На часах почти девять. Мне придется снова позвонить на работу и сказаться больной. «Сакс» уже в который раз остается без меня, а я – без комиссионных. Вчера у меня было такое тяжелое похмелье, что мой хриплый голос звучал достаточно убедительно, когда я рассказывала Люсиль, что все еще больна. Я весь день провела в постели со своей второй бутылкой вина, а потом прикончила еще полбутылки, оставшиеся от вечеринки тети Шарлотты, но изгнать из сознания картины, рисующие переплетенные тела Ричарда и его невесты, не удалось, и я выпила еще и таблетку.

Я хочу набрать номер, но из глубины желудка поднимается тошнота, и я бросаю телефон и бегу в ванную. Я падаю на колени, но меня не рвет. Желудок настолько пуст, что, кажется, прилип к спине.

Я заставляю себя подняться на ноги, опираюсь на раковину и выворачиваю кран, жадно глотая воду с металлическим привкусом. Затем брызгаю себе водой в лицо и смотрю на свое отражение.

Мои длинные темные волосы спутались, глаза запали. Выемки под скулами углубились, а ключицы обозначились резче. Я почистила зубы, попытавшись соскрести вкус застарелого алкоголя, и надела халат.

Я снова падаю на кровать и берусь за телефон. Набираю номер «Сакс» и прошу соединить меня с Люсиль.

– Это Ванесса, – я радуюсь, что голос у меня по-прежнему сиплый. – Прости, но я все никак не поправлюсь…

– Когда, как тебе кажется, ты сможешь вернуться на работу?

– Завтра, наверное, – рискую предположить я. – Послезавтра точно.

– Ясно, – Люсиль не сразу продолжает. – Сегодня начинается предпродажа. Будет много работы.

Она делает многозначительную паузу. Люсиль, наверное, за всю свою жизнь не пропустила ни одного рабочего дня. Я вижу, как она оценивает мои туфли, мою одежду, часы. Вижу, как ее рот стягивается в ниточку, когда я опаздываю. Она думает, что знает меня, что эта работа – моя прихоть, она уверена, что таких, как я, она обслуживает каждый день.

– Хотя, ты знаешь, у меня уже нет температуры, – быстро говорю я. – Наверное, я попробую приехать.

– Хорошо.

Я вешаю трубку и перечитываю сообщение Ричарда, хотя каждое слово и без того клеймом выжжено в моей памяти, потом усилием воли заставляю себя пойти в душ, вывернув рукоятку как можно дальше влево, чтобы вода была обжигающе горячей. Я стою под душем, пока кожа не становится ярко-красной, и вытираюсь полотенцем. Сушу волосы, делаю высокий пучок, чтобы скрыть отросшие корни и обещаю себе покрасить их вечером. Надеваю простой серый кашемировый свитер, черные брюки, черные балетки. Накладываю лишний слой консилера и румян, чтобы скрыть желтоватую бледность кожи.

Выйдя на кухню, я обнаруживаю, что тети Шарлотты нет дома, но она оставила для меня завтрак на столе. Я пью кофе и нехотя отщипываю кусочки бананового кекса. По вкусу чувствуется, что он домашний. Мой желудок сразу восстает, и я заворачиваю остатки своего куска в бумажное полотенце и кидаю в мусорное ведро, надеясь, что она решит, будто я его съела.

Входная дверь закрывается за мной с металлическим щелчком. Кажется, за последние два дня на улице произошло глобальное потепление. Я сразу же понимаю, что слишком тепло оделась. Но переодеваться уже поздно: Люсиль ждет. Да и метро всего в четырех кварталах.

По пути на меня накатывают волны горячего, едкого, удушливого воздуха: тележка с вафлями на углу, мусор, который давно никто не убирал, струя сигаретного дыма, ударившая мне прямо в лицо. Наконец я добираюсь до входа в метро и спускаюсь вниз по ступенькам.

Солнце резко исчезает, а влажный воздух становится здесь, внизу, еще плотнее. Я вытаскиваю карточку и прохожу через турникет, чувствуя, как железный поручень с трудом поддается моей руке.

Из тоннеля вырывается поезд, но это не моя ветка. Толпа наседает, подкатывает к самому краю платформы, но я вжимаюсь в стену, подальше от смертоносного электрического тока путей. Некоторые падают туда, спеша навстречу своей смерти; некоторых сталкивают вниз. Иногда полиция даже не может разобраться, что на самом деле произошло.

Молодая женщина облокачивается о стену рядом со мной. Светловолосая, худенькая, она явно на последних сроках беременности. Она нежно поглаживает живот, описывая рукой круги. Я, как загипнотизированная, наблюдаю за этим движением, и его центробежная сила возвращает мою память к тому дню, когда я сидела на холодных плитках пола в ванной, пытаясь угадать, сколько полосок покажет тест на беременность.

Мы с Ричардом хотели детей. Чертову дюжину, любил шутить он, хотя между собой мы договорились остановиться на трех. Я ушла с работы. Каждую неделю к нам в дом приходила горничная. У меня была только одна обязанность.

Поначалу я беспокоилась о том, смогу ли стать хорошей матерью, учитывая модель, которая была у меня перед глазами в детстве. Иногда, возвращаясь домой из школы, я заставала маму в столовой за выковыриванием едва заметных хлебных крошек из трещин в стульях. А иногда на полу перед входной дверью с утра валялась куча почты, а в раковине высилась гора грязной посуды. Я рано усвоила, что стучать в дверь маминой спальни, если пришел очередной день без света, не стоит. Научилась выдумывать оправдания и просить позвонить папе, когда мама забывала забрать меня из гостей или с рисования после школы.

В третьем классе я уже сама собирала себе обед. Я смотрела, как другие дети достают термосы с домашним супом или контейнеры с макаронами в форме звездочек – некоторые родители даже прикладывали шутливые или нежные записки, – пока сама пыталась поскорее проглотить свой сэндвич, чтобы никто не заметил, что хлеб порвался, потому что я начала намазывать арахисовое масло холодным.

Но мало-помалу моя тоска по ребенку окончательно заглушила беспокойство. Когда-то я стала матерью сама себе; о ребенке я позаботиться точно смогла бы. Лежа рядом с Ричардом в кровати по ночам, я представляла, как читаю книжки про Доктора Сьюза маленькому мальчику с длинными ресницами или чокаюсь крошечными чайными чашками со своей дочкой, которая умильно улыбается асимметричной улыбкой.

Я смотрела, замирая, как проступает одна-единственная синяя полоска, яркая и прямая, как удар ножом. В то утро Ричард был в спальне, доставал свой угольно-черный шерстяной костюм из пластикового пакета после химчистки. Ждал, когда я выйду. Я знала, что он прочитает ответ в моем взгляде, знала, что увижу отблеск разочарования у него в глазах. Он распахнет объятия мне навстречу и скажет шепотом: «Все в порядке, детка. Я тебя люблю».