– Итак, что мы видим, уважаемый коллега! – Скоробогатов обернулся к Миронову, который чрезвычайно внимательно следил за этими рассуждениями. – А мы видим, что вполне здоровая девица, выйдя замуж и оказавшись в уединенном поместье в обществе мужа и его матери, вдруг, вместо того чтобы жить в свое удовольствие, демонстрирует нам все признаки сумасшествия! Тут и дикие образы, и жуткие видения, перепады настроения и эмоциональная взвинченность. Чем это объяснить? Ведь вы ее знали давно, Николай Алексеевич? Замечали ли вы прежде в больной склонность к подобному поведению или признаки, которые впоследствии могли привести к развитию душевной болезни?
– В том-то и дело, коллега, что Мария Ильинична была совершенно нормальной, вполне здоровой девушкой, без каких-либо признаков душевных отклонений.
– А вы что скажете, сударыня?
– Ах, боже ты мой! Конечно, ничего подобного не было!
Стрельникова едва держалась на ногах. Перед ее взором уже маячили мрачные палаты больницы Николая Угодника и образ дочери в смирительной рубашке.
Между тем доктора снова прошли к Маше, которой и впрямь стало немного лучше. Во всяком случае, при виде врачей и матери она улыбнулась и села на постели.
– Скажите мне, милая барышня, не употребляете ли вы неких снадобий, лекарств и того подобного для разного рода целей? – спросил Скоробогатов, усаживаясь подле пациентки.
– Каких таких целей? – не поняла больная.
– Ну, скажем, для того, чтобы прогнать непреходящую, гложущую тоску, чтобы забыться, чтобы, наконец, возбудить в себе любовные чувства, ощущения?
– Нет! – испуганно и торопливо ответила Маша и вдруг замолчала.
Страшная догадка мелькнула в ее сознании, но она еще не поняла ее значения.
Скоробогатов мягко взял ее за руку и доверительно произнес:
– Сударыня! Сейчас я хочу задать вам некоторые вопросы, которые вас, как порядочную и целомудренную женщину, очевидно, смутят. Но я прошу вас, сделайте над собой усилие, поборите это чувство, попытайтесь ответить на мои вопросы как можно откровенней. Это даст мне возможность более ясно представить всю картину.
Маша испуганно перевела взор на мать и Миронова. Николай Алексеевич ободряюще кивнул девушке и потянул Стрельникову вон из комнаты, чтобы дать возможность Маше, не стесняясь, объясняться. Прошло около часа. Когда они воротились, Маша сидела пунцовая. Красные пятна горели на ее щеках, она не знала, куда деть глаза после своих откровений. Скоробогатов же всем своим видом выказал, что эта непростая для его пациентки беседа не прошла даром.
– Что ж, теперь, как мне кажется, я близок к пониманию ситуации. Но мне нужно еще некоторое время, чтобы окончательно все осмыслить. Кстати, Мария Ильинична, позвольте последний вопросик: откуда взялись эти полчища смеющихся белых мышей, в фигуральном смысле, разумеется? Где вы могли видеть нечто подобное?
– На картинах моего мужа! Там не только мыши, там я видела много такого, даже не могу объяснить!
– Вот-вот! Я так и думал! Картины! – доктор торжественно поднял палец. – Это ключ, это многое нам дает для понимания! Что ж, господа, теперь я вас покину, но ненадолго. В ближайшие дни мы свидимся и решим, что предпринять.
Уже в передней, когда доктора собрались уходить, Стрельникова не выдержала и взмолилась:
– Помилуйте, я не выдержу и дня в неопределенности! Что вы подозреваете, скажите мне. Как мать, я должна знать все!
– Скорее всего, дело вовсе не в вашей дочери, а в ее муже. Она не больна. Если и есть некие расстройства, то это временно и скоро пройдет. А вот супруг, вероятно, очень болен. И, по-видимому, уже давно. Проще говоря, именно ваш зять, а не дочь, является душевнобольным.
После ухода врачей Елизавета Дмитриевна немного посидела в своей комнате, чтобы успокоиться, прийти в себя после услышанного. Но в голове стучало, кровь приливала к лицу, сердце отчаянно колотилось. Вот так, своими руками она погубила дочь, обрекла ее на немыслимые мучения. Богатство, поместье, титул – это плата за каждодневный ад, нескончаемый кошмар, в котором девочка проживет жизнь! Вот почему Аглая так хотела этого брака! Конечно, ей нужна была молоденькая, наивная девушка, неопытная, очень бедная, но при всем этом не совсем завалящая, все-таки из хорошей семьи. Красивая, так как Генрих не чужд прекрасного, здоровая, чтобы хватило сил тянуть нелегкое бремя. Девушка, которая сможет по достоинству оценить те блага жизни, которые ей достались в обмен на сомнительное преимущество всю жизнь провести рядом с сумасшедшим. Несчастная жертва, избранная для того, чтобы сменить на этом нелегком поприще саму Аглаю, положившую на сына всю свою жизнь. А ведь как ловко все было обставлено! Постороннему и не понять, что с молодым человеком происходит нечто ужасное. Баронесса вовремя прятала его от людей, он показывался в обществе только в период улучшения душевного состояния, когда мало чем отличался от окружающих. Но ведь она-то, Стрельникова, – не наивная девочка, она должна была почувствовать подвох, фальшь в поведении приятельницы. Как глупа, как самонадеянна она была, поверив баронессе, приняв за чистую монету ее искренность, доброжелательность! И как это она, прожившая жизнь, глядя на своего новоиспеченного зятя, ничего не заподозрила! Почему ее не обеспокоили странные перепады настроения, непонятная отчужденность, странные исчезновения Генриха? И что же теперь делать? Вот вопрос вопросов! Если баронесса давно знала о недуге сына, исходя из этого, она устроила его женитьбу, в сети попалась несчастная, которая не сможет ни постоять за себя, ни вырваться из страшной паутины. Кто поверит ей, что муж ее сумасшедший, если его таковым никто не видел? Зато Машу теперь можно обвинить, что она, дескать, сама больна, сама не в себе! Вот как все обернулось! И она, мать, не в силах помочь дочери! Церковь разрешает разводы, когда человек совершенно теряет рассудок, но поди докажи кому-нибудь, что барон Корхонэн душевнобольной! Она бессильна, невозможно тягаться с Корхонэнами, она одна на белом свете, и неоткуда ждать помощи. На это тоже рассчитывала Аглая, выбирая неприметное, беспомощное семейство, которое не имеет ни связей, ни денег, ни знакомств, чтобы затеять судебную тяжбу, добиться развода, справедливости, искать высокого покровительства. К кому бежать, кому в ноги падать? Императору? Градоначальнику? Засмеют, едва прочитав ее жалобу! Выдала дочь за богача – так сиди и помалкивай! Ну что за беда, что сумасшедший, это даже хорошо, будет вертеть мужем, как хочет, и жить в свое удовольствие!
Тягостные раздумья Стрельниковой прервались трелью звонка, затем последовал нетерпеливый стук. Елизавета Дмитриевна подскочила, наверное, это вернулся доктор Миронов, только на него она могла теперь рассчитывать в своем горе! Стрельникова поспешила к дверям, распахнула их и обомлела. На пороге стоял барон Генрих Корхонэн.
Глава 18
– Чем вы так напуганы, Елизавета Дмитриевна, точно привидение узрели? – поздоровавшись, с холодной неприязнью спросил Генрих.
– Я… я, – растерялась Стрельникова. Она и впрямь не на шутку испугалась и не знала, как теперь поступить, ведь она не успела предупредить дочь, поведать ей о страшной догадке Скоробогатова. – Я вас не ждала, то есть ждала, конечно, но не теперь!
Барона, по-видимому, мало интересовало отношение Елизаветы Дмитриевны к его приезду. Он, вполуха слушая ее лепет, небрежной походкой двинулся в глубь квартиры.
– Где моя жена? Где Маша? – он тростью отодвинул портьеру перед дверью в гостиную.
– Она больна, – выдавила из себя хозяйка дома. – Прошу вас, проходите и располагайтесь.
Ей неприятно было сознавать, что зять, стоящий перед ней в шубе, шапке, ведет себя в их доме, как на вокзале или в затрапезных меблированных комнатах, где брезгуют даже снять перчатки. Вышла кухарка, выполнявшая по мере надобности роль горничной, приняла от гостя верхнюю одежду и поспешно удалилась под его презрительным взором.
– Так, значит, Мария Ильинична захворала? – переспросил Генрих, в тоне его прозвучало удовлетворение, точно он наперед знал, что найдет жену больной, и ничуть не удивился данному обстоятельству. – Проводите меня к ней, будьте любезны!
Елизавета Дмитриевна опустив голову, поспешила в комнату Маши, на ходу лихорадочно прикидывая, что делать. Маша, увидав мужа, слабо и обреченно улыбнулась, лицо ее побледнело.
– Хвораешь, милая? А я вот за тобой приехал. – Барон наклонился и поцеловал жену в лоб, покрытый испариной. – Да, вижу, хвораешь, но ничего, это не страшно, я думаю, скоро пройдет. Я даже знаю, чем тебе помочь.
С этими словами он вынул из небольшого саквояжа, с которым явился, какие-то склянки и сноровисто наполнил стакан, составив некую мутную и неприглядную на вид смесь. Взболтав с видом знатока снадобье, он резко протянул стакан жене:
– На вот, выпей, и поживей, одним глотком, и тебе сразу станет намного легче!
Маша с сомнением взяла стакан и замерла.
– Да что же ты медлишь? – изумился Генрих.
– Генрих Теодорович, быть может, Маше не стоит принимать микстур, не прописанных доктором? Ведь ее диагноз еще не определен. Может, стоит положиться на мнение врача?
– Что? – Генрих одним движением развернулся к ней. – Вы сомневаетесь в моих знаниях, в моих добрых побуждениях, вы полагаете, что мои действия могут повредить Маше?
– Я не сомневаюсь, что вы хотите ей добра, но, не желая вас обидеть, я бы поостереглась настаивать на принятии неких незнакомых снадобий.
Елизавета Дмитриевна пыталась казаться твердой и строгой, но ее выдавала дрожь в голосе. Генрих впервые повысил на нее голос. Она не знала, как вести себя, она не понимала, какая может последовать реакция, если перечить душевнобольному человеку, но ведь и потакать его сумасбродствам она тоже не собиралась, тем более что речь шла о здоровье дочери.
"Жена иллюзиониста" отзывы
Отзывы читателей о книге "Жена иллюзиониста". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Жена иллюзиониста" друзьям в соцсетях.